— Ты не смеешься, чтобы я не заплакал, но что за беда — с кем же я могу поплакать, как не с тобой?
И, бросившись в его объятия, я залился слезами. Даже тогда, когда я был совсем одинок, я не чувствовал себя таким несчастным. Наплакавшись вдоволь, я постарался успокоиться. Я привел Маттиа в парк не для того, чтобы жаловаться на свою судьбу. Я думал о нем, а не о себе.
— Маттиа, — сказал я ему, — тебе надо вернуться во Францию.
— Расстаться с тобой? Никогда!
— Я заранее знал, что ты так ответишь. Но нам необходимо расстаться. Уезжай во Францию или Италию — все равно куда, но только не оставайся в Англии.
— А ты? Что же ты будешь делать?
— Я? Я останусь в Лондоне, так как я должен жить со своими родителями. Бери все деньги, какие у нас есть, и уезжай.
— Не говори так, Реми. Если кому из нас нужно уезжать, то именно тебе.
— Почему мне?
— Потому что…
Он замолчал и отвернулся от моего вопрошающего взгляда.
— Маттиа, ответь мне прямо и откровенно, не боясь огорчить меня: ты не спал сегодня ночью, ты видел?
Не поднимая глаз, он произнес глухим голосом:
— Я не спал.
— Что ты видел? — Всё.
— И что ты решил?
— Что это были не купленные, а краденые товары. Твой отец ругал пришедших за то, что они стучали в дверь сарая, а не в дверь дома. На это они ответили, что за ними следил полицейский.
— Ты сам видишь, что тебе необходимо уехать, — продолжал я.
— Если надо уезжать мне, то надо уезжать и тебе. Это одинаково необходимо для нас обоих.
— Слушай меня, пойми и не доставляй мне еще большего горя. Если бы в Париже мы встретили Гарафоли и он взял бы тебя к себе, разве бы ты захотел, чтобы я оставался с тобою? Ты несомненно сказал бы мне то же самое, что я говорю тебе сейчас.
Маттиа молчал.
— Разве не так, скажи мне?
— Может быть, ты боишься, что я тоже начну срезать ярлычки с краденых товаров?
— Замолчи, Маттиа! Милый мой Маттиа, замолчи! — И я закрыл руками свое покрасневшее от стыда лицо.
— Ну что ж! Если ты боишься за меня, — продолжал Маттиа, — то я также боюсь за тебя и потому говорю: уедем вместе, вернемся во Францию, к матушке Барберен, к Лизе и твоим друзьям.
— Ты можешь уехать, а я нет. Это мои родители, и я обязан остаться с ними.
— Твои родители! Этот старый паралитик — твой дедушка? Эта женщина, валяющаяся на столе, — твоя мать?
— Маттиа, я запрещаю тебе так говорить! Ты ведь говоришь о моей матери и о моем дедушке. Я должен уважать и любить их.
— Да, если они действительно твои родители. Но если они не твои родители и это вовсе не твой дедушка, разве ты и тогда обязан уважать и любить их?
— Но ведь ты слыхал рассказ отца?
— Его рассказ ровно ничего не доказывает. Они потеряли ребенка твоего возраста, стали его искать и нашли подходящего по годам. Вот и все.
— Ты забываешь, что их ребенок был подброшен в Париже на той же самой улице и в тот же самый день, когда Барберен нашел меня.
— А почему не могли в один и тот же день подбросить двух детей на одной и той же улице? Разве не мог ошибиться полицейский комиссар, посылая Дрискола в Шаванон? Ведь могло и так случиться!
— Нет, это вздор!
— Возможно, что я говорю и объясняю очень бестолково. Другой на моем месте, наверно, объяснил бы все гораздо лучше и понятнее.
— Нет, не в этом дело.
— Наконец, обрати внимание на то, что ты ничуть не похож ни на отца, ни на мать: у тебя темные волосы, а твои братья и сестры все — обрати внимание, все до одного — блондины. И еще одна странность: откуда такие бедные люди могли взять столько денег на поиски ребенка? Все это заставляет меня думать, что ты не Дрискол. Я прекрасно знаю, что я глуп, мне всегда это говорили, — что поделаешь, раз у меня такая голова! — но ты не Дрискол и не должен оставаться у Дрисколов. Если же, несмотря ни на что, ты решишь с ними жить, я останусь с тобой. Но нам следует сейчас же написать матушке Барберен и просить ее точно описать те пеленки, в которых ты был найден. Когда мы получим ответ, ты спросишь об этом своего отца, и тогда, может быть, что-нибудь выяснится. До тех пор я никуда не уеду и останусь с тобой. Если придется работать, будем работать вместе.
ГЛАВА XV. КАПИ СТАНОВИТСЯ ВОРОМ
Мы вернулись домой только с наступлением ночи. Весь день мы провели в парке, купив себе на завтрак кусок хлеба.
Отец был дома, а мать уже крепко держалась на ногах.
Ни он, ни она не сделали никаких замечаний по поводу нашей продолжительной отлучки.
После ужина отец сказал, что ему нужно поговорить с нами обоими, и для этого пригласил нас к очагу, что вызвало недовольное ворчание дедушки, свирепо охранявшего свое место у огня.
— Расскажите мне, как вы зарабатывали деньги во Франции, — попросил меня отец.
Я ответил на заинтересовавший его вопрос.
— Значит, вы никогда не боялись умереть с голоду?
— Никогда. Нам не только хватало на нашу жизнь, но мы смогли даже купить корову, — прибавил Маттиа и рассказал ему о покупке коровы для матушки Барберен.
— Вы, верно очень талантливы. Покажите-ка мне, что вы умеете делать.
Я взял арфу и сыграл одну пьесу, только, конечно, не свою любимую неаполитанскую песенку.
— Хорошо, хорошо, — сказал отец. — А что умеет делать Маттиа?
Маттиа также сыграл одну пьесу на скрипке и другую на корнет-а-пистоне. Последняя вызвала шумные аплодисменты детей, которые слушал и, окружив нас.
— А Капи? — спросил отец. — Что умеет делать Капи? Не думаю, чтобы вы ради собственного удовольствия таскали за собой собаку. Он, вероятно, тоже может прокормить себя?
Я очень гордился талантами Капи и с удовольствием заставил его показать несколько фокусов. Он имел, как обычно, большой успех у детей.
— Умная собака, настоящий клад, — заявил отец.
Но Капи, по-видимому, ничуть не возгордился от его похвалы.
— Раз дело обстоит таким образом, — продолжал отец, — то вот что я предлагаю… Но прежде всего Маттиа должен решить, согласен ли он остаться в Англии и хочет ли он жить с нами.
— Я хочу остаться с Реми. — ответил Маттиа. — и последую за ним повсюду.
Отец, конечно, не догадался, что Маттиа подразумевал под этими словами, и остался доволен его ответом.
— Тогда возвращаюсь к своему предложению. Мы небогаты, и нам всем приходится работать. Летом мы разъезжаем по Англии, и дети предлагают мои товары тем, кто ленив и сам не желает ходить за покупками. Зимой у нас обычно почти нет работы. Пока мы живем в Лондоне, Реми и Маттиа могут играть на улицах, и я не сомневаюсь, что они будут иметь хорошую выручку, особенно когда наступят рождественские праздники. Но будет гораздо выгоднее, если Капи станет давать свои представления с Аленом и Недом.
— Капи привык выступать только со мной, — живо возразил я, так как ни за что не хотел расставаться с ним.
— Не беспокойся, он выучится работать с Аленом и Недом, а разделившись таким образом, вы больше выручите.
— Уверяю вас, что без меня он ничего не может, а паши выручки с Маттиа уменьшатся. С Капи мы заработаем гораздо больше.
— Замолчи, — перебил меня отец. — Мои слова — закон для всех. Таково правило нашего дома. Ты должен с этим считаться, как и все прочие.
Я понял, что возражать бесполезно, и замолчал. Но про себя подумал, что и для Капи действительность оказалась не лучше, чем для меня. Нас разлучат! Какое горе для нас обоих!
Мы снова отправились спать в повозку. Но в этот вечер отец нас уже не запирал.
На следующий день пришлось с утра заняться Капи. Я взял его на руки; нежно поглаживая и целуя его в нос, я объяснил ему, что от него требовалось. Бедный песик, как он смотрел на меня и как внимательно слушал! Передавая поводок Капи в руки Алена, я снова прочел ему наставление, но он был настолько умен и послушен, что хотя с грустью, но без сопротивления последовал за моими братьями.
Отец сам захотел проводить нас с Маттиа в такой квартал, где мы могли бы хорошо заработать. Пройдя через весь Лондон, мы очутились в такой части города, где находились широкие улицы и богатые, красивые дома, окруженные садами.
На этих великолепных улицах не видно было голодных бедняков, одетых в лохмотья; здесь гуляли дамы в ярких туалетах, катились блестевшие, как зеркало, экипажи, запряженные чудесными лошадьми, которыми управляли толстые кучера с напудренными волосами.
Мы поздно вернулись на Двор Красного Льва, и я обрадовался, увидев Капи, грязного, но веселого. Обтерев его хорошенько сухой соломой и завернув в баранью шкуру, я уложил его спать вместе с собой. Кто из нас двоих был более счастлив, сказать трудно.
Так продолжалось некоторое время. Мы уходили рано утром и возвращались поздно вечером, играя то в одном, то в другом квартале. Капи в это время давал представления под руководством Алена и Неда.
Но однажды вечером отец объявил, что завтра я могу взять Капи с собой, так как Ален и Нед останутся дома.
Мы с Маттиа были очень довольны и решили заработать как можно больше, для того чтобы отныне нам давали Капи постоянно. Нам хотелось отвоевать себе Капи, и ради этого мы готовы были на всевозможные жертвы.
К несчастью, успеху нашего предприятия мешал туман, который не рассеивался в продолжение двух дней. Небо, или то, что в Лондоне называется небом, представляло собой сплошное облако оранжевого пара, а на улицах стоял серый туман, не позволявший ничего различить на расстоянии нескольких шагов. Прохожих было мало, а слушавшие нас из окон не могли видеть Капи. Это были плохие условия для хорошего сбора, и Маттиа проклинал туман, не предполагая того, какую услугу окажет он нам троим несколькими минутами позже.
Мы шли быстро, Капи бежал за нами. По временам я окликал его, что для Капи было равносильно тому, как если бы я вел его на цепочке.
Скоро мы дошли до Холборна, — одной из самых людных торговых улиц Лондона. Вдруг я заметил, что Капи исчез. Куда он девался? Я остановился в одной из аллей и тихо засвистел, боясь, что он издали меня не увидит. Я уже подумал, что его украли, как вдруг Капи подбежал ко мне, виляя хвостом и держа в зубах пару шерстяных чулок. Положив на меня передние лапы, он подал мне чулки. У него был такой торжествующий вид, словно он удачно проделал один из самых трудных своих фокусов и теперь требовал моего одобрения. Все это произошло в течение нескольких секунд, и я стоял в