— Это тот самый мальчик, о котором вы мне рассказывали? — спросил он отца, указывая на меня пальцем. — Он кажется здоровым и крепким.
— Отвечай же, — обратился ко мне отец.
— Ты вполне здоров? — спросил меня господин.
— Да.
— И никогда не хворал?
— У меня было воспаление легких.
— Так! Как же это случилось?
— Я провел ночь на снегу в большой мороз. Мой хозяин замерз, а я заболел воспалением легких.
— И давно это произошло?
— Года три назад.
— И не было никаких осложнений после болезни?
— Нет.
— Ты не чувствуешь порой утомления, слабости, не потеешь по ночам?
— Никогда.
Он встал и подошел ко мне. Затем пощупал мой пульс, положил ладонь мне на сердце, прижал свою голову к моей спине и груди, попросив меня глубоко дышать, потом заставил меня кашлять.
Проделав все это, он долго и внимательно смотрел мне в лицо, и, глядя на него, я решил, что он, вероятно, любит кусаться, так отвратительна была его улыбка.
Ничего не сказав мне, он снова заговорил по-английски с отцом, и через несколько минут они оба вышли из комнаты, но не на улицу, а в сарай.
Оставшись один, я с негодованием спрашивал себя, что означали расспросы этого господина. Хочет ли он взять меня к себе в услужение? Но тогда мне придется расстаться с Маттиа и Капи.
Через несколько минут отец вернулся. Он сказал, что ему надо уходить, а потому я могу идти гулять.
У меня не было ни малейшего желания идти гулять Но что делать одному в этом тоскливом доме? Уж лучше погулять, чем оставаться здесь и скучать.
Так как на улице шел дождь, я пошел к повозке за бараньей шкурой. Каково же было мое удивление, когда я увидел там Маттиа! Я хотел заговорить с ним, но он зажал мне рукой рот и тихо сказал:
— Пойди открой дверь сарая. Я тихонько выйду за тобой. Не надо, чтобы кто-нибудь знал о том, что я сидел в повозке.
И только когда мы очутились на улице, Маттиа решился заговорить. — Знаешь ли ты, что за господин был сейчас у твоего отца? — спросил он. Это Джеймс Миллиган, дядя твоего друга Артура.
Я остановился как вкопанный посреди улицы. Маттиа взял меня за руку и повел, продолжая рассказывать:
— Так как мне было скучно гулять одному по этим пустынным улицам, я решил вернуться домой и поспать. Я лег, но не заснул. Твой отец вместе с господином вошли в сарай, и я невольно подслушал их разговор. «Крепок, как скала, — сказал господин. — Другой на его месте несомненно бы умер, а он отделался воспалением легких!» Предполагая, что речь идет о тебе, я стал прислушиваться, но разговор внезапно перешел на другое. «А как здоровье вашего племянника?» спросил отец. «Лучше, он и на этот раз выкарабкался. Три месяца назад врачи опять приговорили его к смерти, однако „милая мамочка“ снова выходила и спасла его. Да, госпожа Миллиган превосходная мать!» Ты представляешь себе, как при этом имени я навострил уши! «Если вашему племяннику лучше, — продолжал твой отец, — все ваши хлопоты напрасны». — «В настоящий момент может быть, ответил господин, — но я не допускаю мысли, что Артур останется жив. Это было бы чудом, а чудес на свете не бывает. Необходимо, чтобы в день его смерти не оказалось никаких новых неожиданных препятствий, и тогда я, Джеймс Миллиган, явился бы единственным наследником». — «Будьте покойны, — ответил твой отец, так оно и будет, ручаюсь вам». — «Я твердо рассчитываю на вас», — сказал господин и прибавил еще несколько слов, которые я не очень хорошо понял. Перевожу их приблизительно, хотя они и кажутся мне бессмысленными: «Тогда мы увидим, как нам с ним поступить». После этого он ушел.
Когда я услыхал этот рассказ, мне в первый момент захотелось пойти к отцу и спросить у него адрес Джеймса Миллигана, чтобы узнать новости об Артуре и его матери. Но я тотчас же понял, как это глупо. Разве можно спрашивать о здоровье племянника у человека, который с нетерпением ожидает смерти этого племянника! К тому же господин Миллиган не должен был знать, что его разговор с Дрисколом кем-то услышан. Артур был жив, он выздоравливал. Пока мне было достаточно этой радостной новости.
ГЛАВА ХVII. ПРАЗДНИКИ
Теперь мы с Маттиа говорили только об Артуре, госпоже Миллиган и Джеймсе Миллигане. Где в настоящее время находились Артур и его мать? Где их искать? После посещения Джеймса Миллигана мы составили план действий, который казался нам легко выполнимым. Если Джеймс Миллиган один раз уже приходил во Двор Красного Льва, то было вероятно, что он придет сюда и во второй раз. По-видимому, у него были какие-то дела с моим отцом. Джеймс Миллиган не видел Маттиа, поэтому Маттиа мог пойти за ним вслед и узнать, где он живет. Тогда мы попытаемся расспросить его слуг и таким путем, возможно, доберемся и до Артура.
Почему нет? В мечтах нам все это казалось вполне осуществимым.
Этот прекрасный план был хорош тем, что давал возможность отыскать Артура и временно избавлял меня от необходимости принять то или иное решение.
После приключения с Капи и письма матушки Барберен Маттиа не переставал твердить на все лады: «Вернемся во Францию». Но я постоянно отвечал ему одно и то же: «Я не имею права покинуть свою семью. Я должен остаться». Теперь к этой постоянной фразе: «Я должен остаться» — я стал прибавлять слова: «чтобы найти Артура», и Маттиа ничего не мог возразить Конечно, мы были обязаны предупредить госпожу Миллиган о тайных замыслах брата ее умершего мужа.
Наступило такое время, когда мы стали выходить на заработки по ночам, потому что рождественские концерты происходят обычно ночью. Мы надеялись, что днем кому-нибудь из нас удастся подкараулить дядюшку Артура. — Как мне хочется, чтобы ты снова встретился с госпожой Миллиган! — заявил однажды Маттиа.
— А почему?
Он довольно долго колебался, прежде чем ответить:
— Потому что она была так добра к тебе. — И прибавил: — Кроме того, она, вероятно, поможет тебе отыскать твоих родителей.
— Маттиа!
— Я не могу представить себе ни на одно мгновение, что ты принадлежишь к семье Дрискол. Посмотри на всех членов этой семьи и посмотри на себя. Я говорю сейчас не только о внешнем сходстве. Ты совсем другой, не похож ни на кого из Дрисколов и, конечно, не принадлежишь к их семейству. Это выяснится, когда мы разыщем госпожу Миллиган.
— Каким образом?
— Да так, есть у меня одна мысль.
— Какая же?
— Не скажу.
— Почему?
— Потому что, если это глупость…
— Ну так что ж?
— Было бы слишком обидно, если бы это оказалось неверным. Не следует мечтать о радостях, которые никогда не сбудутся. Ты помнишь, каким мы представляли себе Бэснал-Грин и как вместо красивых зеленых лугов очутились перед грязными лужами! Этот урок должен нас кое-чему научить.
А пока мы продолжали наше хождение по Лондону. Мы не принадлежали к тем привилегированным музыкантам, которые имеют свой избранный квартал и своих собственных слушателей. Мы были слишком малы и неопытны, и нам приходилось уступать тем, кто умел отстаивать свои права силой. Сколько раз после нашего выступления, вместо того чтобы начать сбор, нам приходилось удирать со всех ног от какого-нибудь шотландца в плиссированной юбочке, с пледом и в шляпе с перьями, который одним звуком своей волынки обращал нас в бегство! Маттиа мог перекрыть корнет-а-пистоном любую волынку, но у нас не было сил состязаться с ее хозяином. Мы не могли также конкурировать и с труппой уличных музыкантов-негров. Эти люди, загримированные под негров причудливо разодетые во фраки с длинными фалдами и в огромных воротниках, откуда их головы торчали, как букет цветов из бумажной обертки, наводили на нас еще больший страх, чем шотландские певцы. Как только они появлялись на улице и раздавался звук их инструментов, мы почтительно умолкали и уходили куда-нибудь подальше или терпеливо дожидались окончания их концерта.
Однажды, когда мы стояли и слушали их игру, один из негров, наиболее причудливо одетый, стал делать какие-то знаки Маттиа. Я сначала подумал, что он насмехается над нами, но, к моему великому удивлению, Маттиа ответил ему дружеским приветствием.
— Разве ты его знаешь? — спросил я.
— Это Боб.
— Какой Боб?
— Мой друг Боб, из цирка Гассо. Помнишь, я тебе рассказывал о двух клоунах? Это один из них, тот самый, которому я обязан тем, что немного говорю по-английски. Черт возьми, я его совсем не узнал! У Гассо он посыпал голову мукой, а здесь мажет ее ваксой.
Когда негры окончили свой концерт, Боб подошел к нам. По тому, как он обратился к Маттиа, я понял, что он очень любил моего товарища. Старый клоун стал бродячим музыкантом, потому что лишился работы в цирке. Он обрадовался Маттиа, как родному брату; это было видно по выражению его глаз. Но нам пришлось быстро расстаться: ему надо было уходить со своей труппой, а нам отправляться в другой квартал.
Было решено встретиться в воскресенье, чтобы рассказать друг другу все, что делал каждый из них с тех пор, как они расстались. Из дружбы к Маттиа Боб выказал мне тоже много расположения, и мы скоро приобрели в нем друга, благодаря опыту и советам которого наша жизнь в Лондоне сделалась намного легче. Боб очень полюбил Капи и часто с завистью говорил, что будь у него такая собака, он нажил бы с ней состояние. Не раз предлагал он нам троим вернее, четверым — объединиться и работать вместе.
Так обстояли дела, когда подошли рождественские праздники.
Теперь вместо того, чтобы уходить из дому с утра, мы отправлялись в намеченные нами кварталы между восемью и девятью вечера.
Мы начинали обычно с тех улиц, где движение экипажей уже прекратилось. Ведь для того чтобы наша игра была услышана через закрытые двери и разбудила детей в их кроватках, необходима была полнейшая тишина. Позднее мы переходили на центральные улицы. Проезжали последние экипажи, развозившие людей из театров, и ночная тишина сменяла оглушительный дневной шум Тогда мы начинали играть свои самые любимые, самые трогательные песни. Окончив наше выступление, мы желали слушателям доброй ночи и веселого рождества, потом шли дальше и начинали играть снова.