Без симптомов — страница 30 из 46

Тишина… Штурман понял, что командир замолк навсегда.

- А что имеет для вас значение? - огрызнулся штурман.

- Путь.

- Достичь Солнца?

- Да.

- А что потом?

- Пока неизвестно. Путь подскажет сам.

- Быть может, стоит вернуться на Землю и научить людей вашим поразительным… божественным способностям?

- Дурной пример заразителен.

Ни тени улыбки в глазах. «Два лазерных луча», - подумал штурман. Он поймал себя на том, что старается не смотреть в глаза «собеседнику» и часто опускает взгляд, как будто ища что-то… в углу пространства… тихий дом в цветущем яблоневом саду…

«Для кого Икар, а для кого - и Медуза Горгона»,- подумал штурман.

- Да, Икар, мы слабы. Космос губителен для наших тел. Мы не умеем летать без крыльев… Почему бы вам не вернуться на Землю и не исправить легенду?

- Советы людей противоречивы. Другой ваш соплеменник советовал не исправлять легенду.

- Кто? - обомлел штурман.

- По вашим меркам это было давно. Что-то около трех веков назад.

- Но этого не может быть! Тогда мы не летали дальше Луны.

- Он летел… вернее, падал в крылатой лодке. Она была гораздо меньше вашей.

- Меньше?.. Его имя известно?

- Антуан де Сент-Экзюпери.

У штурмана перехватило дыхание:

- В это поверить еще труднее…

Икар понял мысль штурмана по-своему, он вложил в нее лишь логический смысл, следовавший из диалога.

- Тем не менее он так и сказал: не нужно исправлять легенду, люди не заслужили такого разочарования.

- Он долго падал… - подумал вслух штурман.

- По вашим меркам - долго. Однако он позже меня оторвался от Земли и раньше достиг Солнца. Но я не испытываю чувства зависти. У каждого своя цель. Одно и то же расстояние преодолеваешь быстрее, если падаешь, а не взлетаешь. Вот один из законов Мира. На Пути встречаются ямы, обращенные дном к небу. Тебе кажется, что взлетаешь, а на самом деле падаешь. И берегись сломать себе шею. У меня был выбор, и я не жалею, что выбрал более медленный путь.

- Вы думаете, эта ваша мерка годится для Экзюпери?.. А утверждаете, что не завидуете ему…

- Все мерки относительны, и я не собираюсь спорить. Речь идет о выборе. Он сказал, что. у него тоже был выбор: упасть или в море, или на Солнце. Вы сомневаетесь в моей беспристрастности. Тогда спросите, чем он мотивировал свой выбор. Он сказал: сгореть в небе полезней, чем утонуть в пучине, пусть потомкам будет чуть светлее.

Штурман обратил взгляд на Солнце и представил себе, как вспыхивает в протуберанцах крошечный самолет - словно кусочек бересты.

- Странно. Он должен был сгореть гораздо раньше. Температура…

- Тем не менее я видел: прежде, чем запылать, его лодка коснулась днищем огненного океана.

В глазах Икара солнечный жар обращался в ледниковый холод.

«Уж он-то не сгорит», - подумал штурман и добавил вслух:

- Когда вы ступите на Солнце, будет ли от вас светлей потомкам?

- Понимаю. Вы еще не перебрали все контраргументы. Когда я ступлю на Солнце, фактически я его частично загорожу от вас.

- В чем тогда смысл Пути?

- Вас обуревают эмоции, и поэтому порой вам хочется мыслить более прагматично, чем того требует логика. Понятие пользы весьма относительно. Где-то на Земле слишком холодно - и для людей, там живущих, пользы от меня мало, зато в иных местах слишком жарко, и для тех, кому невмоготу зной, моя тень в какой-то, хотя и малой степени, но полезна.

Фактически верно, - согласился штурман. - И все же, согласитесь, ваше самосовершенствование могло бы принести людям гораздо больше пользы… или даже вреда… но больше… если бы вы не потеряли всякий интерес к людям.

- Когда человек, склонный к искусствам, привыкший к чистоте и порядку, увидит валяющегося на обочине дороги пьяного и грязного бродягу, в глубине души он волей-неволей возблагодарит богов: благодарю вас, боги, в жизни легко так низко пасть, но вы помогли мне: я не склонен к выпивке, я достаточно утончен душой, люблю чистоту и порядок. Следовательно, я достиг в жизни некоторого духовного продвижения, и мой путь до неба чуть короче, чем у этого падшего существа. Такая встреча случается у каждого уважающего себя человека. И каждый старается подавить или хотя бы скрыть от себя удовлетворение чужим падением. Муки совести, скрывающей радость от чужого падения, - именно это называется самосовершенствованием. Понятие вреда или пользы не имеет к этому никакого отношения.

Штурман молчал, забыв, что рядом в пространстве есть еще третий, командир.

- Да, Экзюпери был прав: люди не заслужили разочарования в прекрасной легенде, - наконец сказал он.

Штурман был не в силах подавить нестерпимое желание хоть как-то задеть Икара, хотя понимал, что обидеть его не легче, чем робота.

- Прекрасная легенда о юноше, взлетевшем к Солнцу…

- Вынужден вас огорчить. Сменилось много поколений, и смысл легенды исказился. Уверяю вас, во времена моего отца это имя служило не кличем боевым, а предостережением: не возгордись. Он, Икар, возгордился, дерзнул подняться выше богов - и заслужил справедливую кару. Но у меня - у меня - не было цели доказать кому-либо свое превосходство. Именно поэтому я здесь, а не в море.

Штурман вдруг почувствовал страшную усталость. Все чудеса разом осточертели, и захотелось, чтобы все кончилось и, главное, замолк навсегда этот монотонный безжалостный голос. Но повернуться и уйти… что же это значит? Поражение? Штурман снова собрался с силами.

И вдруг он увидел всю картину как бы со стороны. Именно со стороны: как посетитель художественной галереи. Ослепительный лик Солнца, и над ним холодная фигурка человека, фигурка из воска, который нельзя растопить.

«Как инородное тело в глазу, - пришло в голову штурману. - Он и Солнце - несовместимы».

- Истина в другом. В том, что ты не Икар. - Рассудок уже не мог сдержать чувства. - Ты не Икар… Икара оплакали на берегу моря. По легенде его тело нашел Геракл и похоронил.

Пауза.

- Люди остаются людьми, - пришел из пустоты ответ.- Они лгут до тех пор, пока их не упрекнут правдой, которую они сами от себя скрывают.

- Слишком сложная мысль.

- Снова ложь. Да, я - не Икар. И вы это знали с самого начала.

Штурмана бросило в жар.

- Не Икар… А кто?

- Этот мальчишка был моим младшим братом. Они с отцом решили лететь - им нужна была свобода. Что для них свобода: все, что не дворец царя Миноса.

Глупцы. Я остался, и отец сказал, что у него нет старшего сына. Нет, как видите? Кто ныне помнит меня? Никто. Значит, нет меня и моего имени. Но я благодарен брату: его выходка заставила меня доказать самому себе, что такое свобода.

- Это подло, - собравшись с мыслями, вымолвил штурман.

- Слишком сложная мысль.

- Подло присваивать себе чужое имя.

- Мне его присвоили вы. Когда вы решили познакомиться со мной, оно было у вас в мыслях. А что вы слышите сейчас, кроме собственных мыслей? Вы привыкли к традиционным логическим схемам.

Штурман поднял глаза и встретил неживой, спокойный взгляд.

- Да, мы, люди, слабы и смертны, - сказал он, не отводя взгляд. - И помним мы слабых и смертных, которые не устрашились ни слабости, ни смерти. Слабость одного и есть наш Путь. В слабости мы держимся друг за друга и…

- Довольно тебе! - окрик командира напугал штурмана. - Кончай проповедь. Кислорода не хватит.

…Штурман опомнился только через полмили и обернулся.

- Мы даже не попрощались, - пробормотал он.

- Что, очень неловко? - зло усмехнулся командир»

- Ну, не по-людски как-то…

- Для него это не имеет никакого значения.

- А для нас? - Штурман почувствовал, что его злость перекинулась на командира. - Для нас имеет?


Патрульный корабль вернулся на курс.

Четверть часа оба сидели перед обзорным экраном, не глядя друг на друга.

- Все, - наконец со вздохом произнес штурман.- Будем считать, что померещилось?..

- Да, будем считать, - кивнул командир. - Экзюпери был прав… Да и не поверит никто… Координаты у него какие?

- Координаты? - растерянно переспросил штурман.

Еще пару минут длилось молчание.

- Значит, будем считать, что мы ему померещились, - тихо проговорил штурман.

Командир медленно провел рукой по лицу.

- Подонок, - вдруг резко произнес он.

- Что? - опешил штурман. - Ты о ком?

- Ну и подонок, - словно не слыша штурмана, повторил командир и, потянувшись к пульту, включил канал связи с Центром Патрульной службы.

- Вызов принят, - услышал штурман знакомый женский голос. - Сектор Меркурия, слушаю вас.

- Стаей, это я, Котов.

- Здравствуй, Борис. Какие новости?

- Все спокойно. Есть просьба. - Командир чуть помедлил, и штурман затаил дыхание: голос командира выдавал душевную борьбу. - К нашему возвращению подготовь мои документы. На увольнение.

- …Что за шутки, Борис?

- Схожу на берег. Решено… Сейчас не надо вопросов, Стаей. Вернусь, поговорим.

Командир отключил связь.

- Слушай, командир, - решился заговорить штурман. - Если бы все капитаны бросали вот так свое, занятие, Америки не открыли бы… Сидели бы по домам в семейном кругу.

Командир повернул голову, взгляд его был тяжел, как скала.

- Сейчас я отвечаю за себя сам, - мрачно проговорил он.

Штурман отвел глаза в сторону и наткнулся взглядом на фотографию в углу экрана.

- Послушай, Борис,- решил он немного разрядить обстановку. - Почему ты прилепил фото только вчера, а не в первый день полета?

Командир пожал плечами:

- Ну… это уж как на душу придет, - нетвердо ответил он.

Тропинка под яблонями ведет к дому, огибает крыльцо и теряется в кустах, но штурман по рассказу командира уже знал, что дальше, за пределами сада, она тянется к Сосновому бору и, пронизав его, поднимается на чистый холм. Там, на вершине, в назначенный час капитана всегда встречает его семейство: жена и двое светловолосых близнецов, мальчик и девочка.