Оглядываясь назад, не устаешь удивляться капризам истории. Протестуя в 1948 г. против избрания Бонна в качестве временной столицы ФРГ, коммунисты требовали считать таковой… Берлин. Когда в конце 1949 – начале 1950 г. повеяло нейтральным духом как возможной развязкой, против нейтрализации Германии первым резко возразил В. Ульбрихт, ибо она «означала бы самопожертвование» немецкого народа и нации на потребу «монополистического капитала». Или К. Аденауэр в начале сентября 1949 г. в интервью «Манчестер гардиан» потребовал скорейшего заключения ФРГ мирного договора с западными державами, поскольку урегулирования с участием Советского Союза пришлось бы ждать долго. Сказал и осекся – слова «мирный договор» исчезли из его лексикона.
В ноябре 1951 г. США, Англия и Франция подкинули понятие «свободно согласованного (между Германией и ее бывшими противниками – из текста вытекало, что не обязательно со всеми) мирнодоговорного урегулирования». После успешного опыта с Сан-Францисским договором с Японией, от выработки которого СССР был отстранен, примеряли, не удастся ли нечто сходное в Европе. Впрочем, три державы эта идея тоже недолго занимала.
Наблюдать все это чрезвычайно интересно. Накладывая секретные документы на публичные речи и коммюнике, мы знали, что за каким словом прячется, чем вызваны кажущиеся алогизмы или нарочитые повторы. Прекращение США, Англией и Францией состояния войны с Германией на фоне решения о перевооружении ФРГ, а не заключения мирного договора. Общегерманские выборы не до, а после заключения мирного договора. Общегерманские выборы не до, а после раскола. Воспоминания о четырехсторонней ответственности за Германию после формального и фактического разрушения правового, политического и прочего базиса для реального сотрудничества. Конфронтации хотели, ее искали, она была задумана всерьез и надолго.
Вы, читатель, наверное, внутренне подготовились взглянуть, по Гегелю, с противоположных направлений на советскую ноту от 10 марта 1952 г. Ее часто называют «нотой Сталина». Как-то подзабылось, что вручал ее дипломатическим представителям США, Англии и Франции в Москве А. А. Громыко.
Начало нотной переписки, длившейся, как известно, до 25 сентября, я успешно проболел. Из документов, а также бесед с непосредственными советскими разработчиками этой стратегической акции знаю ее основной замысел и примерные пределы допускавшегося Сталиным маневрирования.
Нота от 10 марта может читаться и пониматься только в контексте принципиального решения трех держав – вычленить Федеративную Республику из системы урегулирований 1943–1945 гг., которая концептировалась как основа послевоенного мирового устройства. Руководство СССР оказалось перед необходимостью из нескольких зол выбирать меньшее.
Интерес к использованию экономического потенциала Восточной Германии был весомым. От примитивного «побольше награбить», как Сталин выражался в марте 1945 г., он давно переключился на пользование плодами текущего производства и разделения труда. Но и этот интерес отступил бы перед приобретениями в области безопасности. Идефикс – добрососедство Германии и Советского Союза решает проблему безопасности для нашей страны с запада – побудила Сталина к сговору с Гитлером в 1939 г., а опыт войны лишь укрепил его в этом убеждении. Не были бы, кроме того, лишними некоторые компенсации за советское имущество в Восточной Германии и символические платежи из Западной Германии в окончательное урегулирование проблемы репараций.
Не упустим из виду сам момент выступления с инициативой. Угроза превентивного ядерного нападения США, с чем реально считались с начала 1946 г., несколько притупилась. Как конвенциальный противник США котировались невысоко, особенно если ратный труд в передовом эшелоне не выполнял кто-то другой. В Европе роль «царицы полей» американские штабные документы отводили немцам. Без них «Дропшот» не впечатлял.
СССР сам стал ядерной державой. Несколько десятков атомных бомб переданы вооруженным силам, успешно развертываются работы по изготовлению водородных взрывных устройств, а также межконтинентальных их носителей. Особо впечатляющих результатов достигло конструкторское бюро Мясищева. Для размещения тяжелых реактивных машин строились стратегические аэродромы, в частности на Чукотке. Когда-нибудь по документам мы, возможно, узнаем, насколько далеко продвинулось создание теперь уже советского потенциала для упреждающего удара. На основании того, что через вторые руки доходило до меня, замечу лишь – диктатор усоп кстати.
Одно из главных сомнений в Москве при обмене мнениями вокруг ноты от 10 марта 1952 г. было связано с неопределенностью исхода общегерманских выборов. Влияние на общественные настроения боннского издания антисоветской и антикоммунистической пропаганды было очевидным.
Вести дело к воссоединению Германии, если на выборах парламентское большинство соберут консерваторы, а не социал-демократы и прочие центристы и левые? В беседе с П. Ненни, лидером итальянских социалистов, Сталин уверял, что объединение состоится, если будет выполнено ключевое условие: заключен мирный договор, определяющий приемлемый для СССР военный статус Германии. Это нам известно со слов П. Ненни. Мне не удалось получить записи данной беседы из личного архива Сталина. Помощник Горбачева В. И. Болдин уверял, что она не «нашлась», если таковая вообще существовала. Обнаружили телеграмму, в которой докладывалось, как П. Ненни подавал разговор со Сталиным, отвечая журналистам. На тексте диктатор проставил свои инициалы – читал. И все.
Записи Пика, Ульбрихта, Гротеволя и других руководителей КПГ/СЕПГ, обсуждавших эту проблематику в ходе ряда встреч со Сталиным, дают определенный ответ на вопрос, что было и что не было возможным. Еще до Потсдамской конференции, а именно 4 июня 1945 г., Сталин разъяснил, почему он будет выступать против расчленения Германии, и подтвердил эту свою точку зрения в январе 1946 г.: расчленение Германии вело бы к «безраздельному господству Америки» на мировом рынке; результатом были бы, как он считал, «эксплуатация, новый реваншизм и новая война». Он выступал за «создание антифашистского, демократического режима» западного образца, за «демократический путь» к социализму, поскольку в Германии «ситуация совершенно иная», чем существовала в России.
После решения западных держав расколоть Германию, принятого на совещании в Лондоне в 1947 г., Сталин заявил своим партнерам из СЕПГ: «В вопросе о единстве Германии мы должны шаг за шагом продвигаться вперед. Мы должны продвигаться вперед всем препонам вопреки. Только не следует предаваться иллюзии, что борьбу за единство удастся выиграть скоро. Она может длиться пять, шесть или семь лет. Германии нужно единство и мирный договор. Только в этом случае придет успех и в борьбе за прочный мир. А это главное».
Эта позиция лежала в основе ноты от 10 марта 1952 г. Она не была сдана и по окончании нотной переписки. Стоит добавить, что советский руководитель не был противником американского присутствия в Германии, скорее сочувствовал ему, вернее всего, по мотивам перестраховки.
Результатом переговоров в 1952 г. могла быть, как минимум, конфедерация. В условиях относительно слабо развитых плановых структур в ГДР это неизбежно привело бы к формированию общегерманского рыночного, финансового, транспортного, технологического пространства, и стало бы только вопросом времени согласование правовых норм и административных правил, от которых полшага до государственного единства.
Имеется немало свидетельств, показывающих, что серьезность намерений, стоявших за нотой от 10 марта, понимали на Западе, и лучше всего в Бонне. К. Аденауэр попытался публично выдвинуть ряд предварительных требований к СССР, в зависимости от выполнения которых потом определялось бы, отвечать на ноту вообще или отмахнуться от нее.
Сто сказок у лисы на уме, и все про курочку. К. Аденауэр вел сказку про Одер – Нейсе. За кулисами канцлер развил завидную для его возраста активность, убеждая три державы ни при каких обстоятельствах не доводить дело до встречи представителей четырех держав, особенно до переговоров по предложенным Советским Союзом основам мирного договора. Если Запад позволит себе втянуться в переговоры, которые обозначат альтернативу интеграции Германии в Атлантическое сообщество, то, пугал К. Аденауэр, общественное мнение ФРГ может выйти из-под контроля[3].
Советский Союз не требовал нейтрализации Германии, и не случайно. Как пояснил тогдашний министр иностранных дел А. Я. Вышинский, созданное в результате свободных выборов общегерманское правительство было бы вправе вступать в отношения и союзы с другими странами, поскольку эти союзы не противоречат Уставу ООН. Таким образом, от объединенной Германии ожидалось даже меньше, чем военный нейтралитет типа Швейцарии или Швеции.
Как и с помощью каких аргументов К. Аденауэр воздействовал на позицию трех держав и почему последние «уступили» канцлеру, подробно и объективнее многих описал Р. Штайнингер в книге «Упущенный шанс. Нота Сталина от 10 марта 1952 года и воссоединение». В ней цитируются или упоминаются прежде секретные документы, которые говорят сами за себя и показывают, как «пеклись» К. Аденауэр или те же англичане о немецких национальных интересах и о европейском мире. Не хочу, экономя место, воспроизводить их. Замечу лишь, что советское руководство имело доступ к большинству из упоминаемых Штайнингером материалов не годы, а дни спустя после их появления. Читая книгу «Нота Сталина», я то и дело наталкивался на давно мне знакомые факты, даты, сюжеты и порой сожалел, что автор кое-какие детали опустил.
Зашоренная позиция Аденауэра развела ХДС/ХСС с СДПГ. Предложение социал-демократов, чтобы правительство ФРГ подписывало только такие соглашения, которые позволяют самим немцам в любое время инициировать переговоры четырех держав о мирном воссоединении Германии, было отклонено коалиционным большинством в бундестаге. Э. Олленхауэр, который вскоре сменит К. Шумахера на посту председателя СДПГ, обвинил канцлера в том, что последний приносит единство в жертву своей высшей цели – быстрое и любой ценой включение ФРГ в ныне существующие на Западе структуры – и что он сделал ставку всецело на американскую политику силы.