Мне интересна в этот момент география циркуляра и предписанный час исполнения. Послы и шифровальщики вводились в курс графика акции прежде, чем «ответственный дежурный» по МИДу. Отключиться, что ли, и мне, чтя неистребимую и обожаемую игру в секретики?
А. М. Сахаровский молчит, хотя стрелки часов перешагнули четверть второго. Набираю его номер. Он встревожено сообщает – возникли осложнения. Как только что донесли из Праги, один из членов руководства сменил фронт. У противников обращения теперь на один голос больше. Намеченный проект решения голосоваться не будет.
Акция стопорится? Сахаровский в ответ:
– Операции фактически дан ход. Ввиду особенностей развертывания (установлен режим радиомолчания, приказы фельдсвязью и через порученцев) войска остановить невозможно. Принимаются энергичные усилия к тому, чтобы не допустить столкновений с личным составом Вооруженных сил ЧССР.
Уточняю, какие из союзных стран непосредственно участвуют своими боевыми соединениями и частями в операции?
А. М. Сахаровский реагирует так:
– В принципе это не моя компетенция. Военная сторона операции за Генштабом. Насколько я в курсе происходящего, Румыния держится особняком. По соображениям другого порядка, не задействованы боевые подразделения армии ГДР. Я не уверен, что в данный момент весомо представлена армия Болгарии.
– Можно ли считать, – перепроверяю для доклада министру, – что первоначальный сценарий отпал?
– Если не обманываться, то надо исходить из самого неблагоприятного допущения. Весьма осложняется исполнение плана операции в самой Чехословакии. О. Черник, А. Дубчек, не говоря о И. Смрковском, не пойдут на сотрудничество.
Отправляюсь к Громыко. Судя по всему, он принял изрядную дозу снотворного и перенесся из безумного в безмятежный мир. Слегка покашливаю. Никакого эффекта. Произношу: «Андрей Андреевич». Он открывает глаза, просит прибавить света, спрашивает: который час? Услышав, что скоро два часа ночи, с тревогой вопрошает:
– Стряслось что-нибудь?
– Да, стряслось.
Излагаю все только что услышанное от Сахаровского и его прогноз. Громыко уже стряхнул сон. Думает о чем-то невеселом.
– Гладко было на бумаге… Известил ли Комитет (госбезопасности) высшее руководство?
– Этого аспекта Сахаровский не касался. Надо полагать, известил.
Министр интересуется, не напрашиваются ли поправки в указания послам или в текст сообщения об операции? И сам же отвечает: нет, ни времени не осталось, ни необходимости не возникает, благо особой конкретики там нет.
– Продолжайте нести вахту. Я же переговорю кое с кем. Держите меня в курсе дел. Впереди у нас веселый денечек.
– Боюсь, сегодняшним не обойдется.
– Не каркайте.
Звонок Сахаровского:
– Войска вступили на территорию Чехословакии. На пражском аэродроме высаживается десант, берутся под контроль важнейшие объекты столицы. С министром обороны генералом Дзуром удалось договориться – солдаты остаются в казармах, организованного сопротивления вооруженные силы ЧССР оказывать не будут.
Прошу сотрудников приемной министра включить приемники и настроить их соответственно на волны Би-би-си, «Свободной Европы» и «Немецкой волны», а также без задержек снимать и давать мне ленты информационных агентств. С Гостелерадио и ТАСС условливаюсь, что они будут отслеживать передачи средств массовой информации самой Чехословакии.
Около четырех утра по московскому времени каждый, кто читал в это время сообщения Чехословацкого телеграфного агентства (ЧТК), мог узнать – иностранные войска с разных направлений вторглись в Чехословакию, советские части овладели пражским аэродромом. Несколькими минутами позже в эфир вышли голоса дикторов Би-би-си, известившие примерно о том же. Затем поток вызывавших дрожь вестей захлестнул все частоты.
Иду к Громыко. Он лежит на диване. Лицо усталое. В глазах нескрываемое беспокойство.
– Как там?
Обрисовываю картину. Если судить по ЧТК, которое функционирует в прежнем режиме, не все ключевые пункты даже в Праге под контролем. Запасной вариант идет, по-видимому, с накладками.
Министра удивило и, мне показалось, чуть ободрило, что Запад тотчас не обрушил на нас массированных обвинений. Догадок накануне строилось много, и все же ввод войск застиг НАТО врасплох. Хоть тут обещания сбываются, замечает Громыко. Что-то прояснят сообщения советских послов по итогам бесед с руководителями стран пребывания.
– Особо полезного занятия в ближайшие часы у вас не будет. Попробуйте систематизировать первые отклики и комментарии. К утреннему заседанию политбюро, а оно наверняка состоится, мне бы это пригодилось, – закончил министр сеанс связи со мной.
В Москве 4.30 утра. Время петухам опробовать свои голоса.
Телеграммы послов из европейских, азиатских, африканских столиц. Не вспомню, уходило ли указание в Пекин и, если посылалось, каков был ответ. В донесениях нюансы читались. Одобрения, право, никто не предполагал.
Один государственный деятель, поднятый послом из постели, сначала возмущался, почему его будят.
– Чехословакия – часть Советского Союза. Меня совсем не интересует, что вы у себя дома делаете.
Советский посол доказывает, что ЧССР – наш союзник, но самостоятельное государство.
– Тогда я с вами не согласен. В этом случае ваши действия неправильны.
Другой иностранный руководитель характеризует случившееся как «дорожный инцидент».
– Чем быстрее вы с ним разберетесь, тем меньше будут издержки для всех.
Третьи не отрицали значения сохранения стратегического статус-кво в военно-политическом противостоянии, но находили акцию СССР чрезмерно прямолинейной. Почти все предсказывали длительное помрачнение международных отношений.
Заседание политбюро в кабинете Л. И. Брежнева на Старой площади. Мое рабочее место на это время в его приемной за столом с батареей телефонов. Интерес концентрируется на аппарате ВЧ-связи. Двенадцать часов намеренного молчания или светского лепетания кончились. К утру военные связисты развернули на территории посольства СССР в Праге свои ретрансляторы, и можно было разговаривать, минуя чехословацкие проводные линии, считавшиеся ненадежными.
Задача, определенная мне, – передавать Громыко по ходу заседания свежую и по возможности полную информацию о происходившем в столице ЧССР. Это нужно для подгонки суждений и решений к реальностям.
Если заседание открылось где-нибудь в десять часов, то примерно в 11.30 дежурный московского узла правительственной связи известил меня: ВЧ-контакт с Прагой оборвался. Перед этим посольство сообщало, что у ограды нашего представительства собирается возбужденная толпа преимущественно молодых людей; отмечаются попытки сломать ворота, проникнуть на территорию совпосольства.
Пишу министру короткую записку. Огласив ее присутствовавшим, он тут же выходит в приемную и требовательно говорит:
– Свяжитесь, с кем найдете нужным, но самым срочным образом установите, что творится в посольстве и вокруг него. Если обстановка чрезвычайная, какой помощи ждет посол.
Генштаб сведениями не располагает. КГБ сам привязан к ВЧ. Используя обходные пути, он пытается прояснить ситуацию. Вскоре, к всеобщему облегчению, оператор правительственного узла связи извещает, что можно говорить с Прагой. Посла на месте нет. Старший советник сообщает, что был выключен или перерублен кабель электропитания посольства. Чехи отказались сотрудничать в устранении неисправности. Имелись трудности с запуском собственного резервного дизель-генератора. У военных запрошена более мощная и надежная передвижная энергоустановка.
Полчаса спустя из кабинета Брежнева выходит К. Т. Мазуров. Обращаясь ко мне по-дружески, Мазуров говорит:
– Валентин, ты что всех пугаешь? – И уже серьезно продолжал: – Зовусь я ныне «товарищ Трофимов» и отправляюсь в Прагу. Хочу пригласить тебя лететь вместе.
– Спасибо за доверие. Если министр не возражает, готов сняться хоть сейчас.
– С твоим Андреем не договоришься. Но за готовность разделить тяготы благодарю.
По возвращении из Чехословакии по декабрь 1968 г. включительно К. Т. Мазуров регулярно обращался ко мне с различными просьбами. До конца его жизни у нас сохранились добрые, взаимоуважительные отношения.
Много нервотрепки стоила подготовка к прилету в Москву президента Л. Свободы и всего политического руководства Чехословакии. Обычно этим визитом маркируют поражение Пражской весны. Данная констатация картины не исчерпывает. Не только А. Дубчека и О. Черника везли на поклон грубой державной мощи, сама эта мощь была вынуждена пятиться, столкнувшись с силой духа.
Что осталось от первоначальной затеи? А. Дубчек и О. Черник – воплощение «ревизионизма» и «отступничества» – остались на своих постах. Их сторонники составляют большинство во всех звеньях руководства, не говоря об общественном мнении. Как сложится дальше, никто не знает. И надо договариваться с тем, кто есть.
Допустим, что А. Дубчек, О. Черник, Г. Гусак и другие повели бы себя как Фр. Кригель. Что случилось бы тогда? Вы не задавались таким вопросом? Мы, эксперты поневоле, спрашивали себя и советовали Л. И. Брежневу избежать фронтального лобового столкновения. Никто не выиграет. Мы же проиграем больше всех.
Л. Свободу встречают 23 августа во Внуково-2 с полным церемониалом. При данных обстоятельствах бестактно. Советские войска усмиряют Чехословакию, а их парадные наряды чествуют президента той же страны. М. Клусак, мой давний знакомец и зять Л. Свободы, не преминул все это выговорить во впечатляющих выражениях, как только мы с ним увиделись в Кремле. Что мог я возразить? Потом будем разбираться, как дошли до жизни такой, сейчас же надо предотвращать сплошной обвал.
По запотевшим, как окна в бане, лицам советских и чехословацких дискутантов, время от времени проскакивающих мимо нас в приемной, видно, что в зале заседаний политбюро в Кремле жарко. Объявляется перерыв.
Он очень нужен не столько для того, чтобы проветрить помещение, сколько для переключения регистров в настроениях. Самое неприятное друг другу сказано. Оно о прошлом и частично о настоящем. Теперь надо искать себя в будущем.