Зуммер телефона первой связи. Когда трубка не прижата плотно к уху, вы невольно становитесь пассивным соучастником беседы.
Голос Андропова:
– Все развивается по графику. Подтягиваем силы в районы накопления. Погода только неустойчивая, и прогноз не очень. Авиация не то что нужный город, страну может проскочить. Как бы это не сдвинуло сроки.
Афганистан не назывался. Из реплики Черненко – «служил на границе, зимой туманы бывают такие, что долины с горами сливаются» – более чем ясно, что о южном соседе ведется разговор, особенно если вы немножко знакомы с биографией секретаря ЦК.
Черненко смотрит в мою сторону. Прикладывает палец к губам – ни звука.
Будем продолжать обслуживать американскую стратегию? В голове плохо умещалось, что кто-то, знакомясь с информацией, которая в обрывках перепадала отделу, мог этого не понимать. Или ты сам недотепа? И не знаешь чего-то исключительного, что придает совершенно иной ракурс происходящему не в Афганистане, а вокруг него. Масштабы вовлечения в конфликт США, Пакистана, Египта, Саудовской Аравии, Ирана, ряда европейских стран наталкивали на любые предположения.
Не знал я в тот момент легковесного обещания Д. Ф. Устинова управиться к весне – «в Афганистане нет военного противника, который в состоянии нам противостоять». И невольно наползают варианты: что дальше? СССР повторит индокитайский прецедент? Или объявит пояс стран с неустойчивыми режимами вдоль южных границ сферой своих жизненных интересов? Где остановятся США? Региональный конфликт поползет вглубь и вширь?
Последовательность событий в общественной памяти зачастую смещается до неузнаваемости. Видимость явлений, их упаковка, может стать важнее сущности. Для этого миллиарды долларов, марок, франков, рублей перевоплощаются в мириады клише, обволакивающих сознание. Все нежелательное и неприемлемое – от вызовов и проступков другой стороны. Закат разрядки, слышалось со всех сторон, – это Афганистан. Без Афганистана все вроде бы обстояло сносно. Постепенно даже «двойное решение» начало восприниматься как шаг по предотвращению новых Афганистанов, сделанный после Афганистана. Так удобнее, но не вернее.
Рецидивы болезни ничуть не уступают в опасности начальному недугу. Холодная война под дирижерством Дж. Картера обретала свою специфику. Не удалось нанести поражение Советскому Союзу в военно-технологическом соперничестве – прижмем его в экономике вообще и продовольственном секторе в особенности. Вводится эмбарго на продажу нам зерна. Кукуруза взвешивается в мегатоннах. «50 г мяса в день меньше на столе советского рабочего» приравнивается поборниками холодной войны к политической победе.
В конце 1981 г. в НАТО держат совет: где дополнительно навязать социалистическим странам гонку вооружений, чтобы окончательно расстроить их экономику? Сошлись на том, что самой многообещающей может быть «модернизация» обычных вооружений в Европе. Она требует в пять – семь раз больше средств, чем гонка в ядерной области. Возделывалась почва для трансформирования американской «Армии-2000» в атлантическую «Фофа».
Что ни говори, вступление в 80-е гг. ничем не напоминало бравурных увертюр Вагнера. Мы приглашались вслушаться в финал Шестой симфонии П. И. Чайковского.
Разворачивались события в Польше. Я пишу аналитическую записку. Ее лейтмотив – польская действительность обнажает процессы, в разной степени зреющие во всех социалистических странах. Движение «Солидарность» – звонок нам самим. Чтобы разобраться в причинах происходящего у соседей, надо как следует вникнуть в происходящее в базисе Советского Союза. Только устранив питательную среду массового недовольства у себя, можно надеяться помочь одолеть ее у других.
Заведующий отделом согласен. Ноги в руки, записку в карман, и он у Черненко. Тот дальше первых абзацев читать не стал.
– Вы мне ничего не показывали, я ничего не видел. Записку уничтожить. Мы не Польша, и ничего подобного у нас быть не может.
А. П. Чехов увековечил подобный тип мышления: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Насколько беззаботнее пребывать в сверхуверенности! Ну, если не в состоянии усомниться сам, терпи сомневающихся вблизи себя. Или хотя бы допусти: мир так велик, что нет такого, чего не было бы, как учит китайская мудрость.
Что будет со страной, со всеми нами, если Брежнев настоит на том, чтобы ему наследовал Черненко? В 1980–1981 гг. генеральный носился с этой идеей и в одном из разговоров с Черненко – сообщаю вам факт, а не слух – сказал:
– Костя, готовься принимать от меня дела.
Не исключаю, что те же слова в это же самое время слышал от него и кто-то другой. При всех дворах практикуются подобные игры. Но Черненко выделялся особой преданностью Брежневу, не давал ни малейшего повода заподозрить себя в желании подпиливать ножки трона, на котором восседал немощный генеральный, и это могло перевесить.
Сам постиг или обстоятельства его к этому побудили – осталось нерасшифрованным, но в конце концов Брежнев остановился на Андропове. Оптически решение сделать его кронпринцем оттенялось переводом Андропова на роль второго секретаря в ЦК КПСС и первого при встречах и проводах.
И опять хитросплетения. Председателем КГБ назначается генерал В. В. Федорчук с Украины. Все, кто хочет на эту тему высказаться, в недоумении. Выпускавшему из рук бразды власти Брежневу понадобился во главе ключевого института не политик, а око над политиками. Кто он, гость из Киева? Опричник или?..
Судите сами. Переселившись в бывший кабинет Суслова, Андропов некоторое время остерегался вести в нем, особенно вблизи телефонных аппаратов, разговоры, задевавшие персоналии. Он даже объяснял в доверительной беседе почему: со сменой председателя КГБ новые люди пришли также в правительственную связь. Похоже, Андропов обладал кое-какими познаниями насчет возможностей, которыми располагала эта служба для негласного снятия информации.
«Похоже» – не то слово. У Ю. В. Андропова на определенном этапе развились вкус и некритическое отношение к «техническим средствам» познания чужих душ. Конкретный пример.
Звонок председателя КГБ:
– Фалин, в отделе работает Португалов?
– Да, работает.
– Ты уверен, это правильно, что он у тебя работает?
– Таких вопросов до сих пор как-то не возникало.
– А у меня возникают. Мои ребята записали в ресторане разговор Португалова с одним немцем. Я познакомился с записью – не наш он человек.
– Может быть, вы разрешите ознакомиться с записью и мне?
– Пожалуйста. Я пришлю тебе текст.
– Нет, Юрий Владимирович, пришлите мне запись на языке. Я предполагаю, что разговор велся по-немецки.
– Что, есть разница?
– Еще какая! В переводе родную мать можно не узнать.
– Вопрос снимаю. Только скажи своим сотрудникам, чтобы искали другие места для откровенничаний помимо ресторанов.
Примерно в это же время я стал невольным сослушателем еще одного телефонного разговора Андропова, теперь уже с Зимяниным.
– Михаил Васильевич, ты знаешь такого-то (называется имя человека, до недавнего времени он был послом)?
– Да, конечно.
– Мы решили закрыть ему выезд за рубеж в длительные командировки с женой. Представляешь, днями в одной компании зашла речь о том, что отдельным диссидентам удается совсем неплохо устраиваться в эмиграции. Так этот субъект заявляет: умный человек на Западе не пропадет. Себя, наверное, тоже в умниках числит. Прими, пожалуйста, к сведению, к тебе могут обращаться ходатаи.
Тогда же повели подкоп и под меня. Из США в Москву прибыл известный ученый. Американское посольство просит принять его в отделе ЦК. Что интересует профессора? Как функционирует высшее звено власти. Прекрасно. Есть возможность объяснить, почему при больном лидере далеко не всегда, правда, но в принципе возможны нормальные решения.
Как потом слышал, сведения, почерпнутые профессором из нашей беседы, привлекли внимание администрации в Вашингтоне. А у нас по руководству было разослано донесение КГБ, что американцы «разведывают механизмы принятия решений в Советском Союзе». Имя мое не упоминалось, но, прочитав материал в копии, я знал, кто может попасть в подручные чужой разведки.
Не было ли здесь связи между недоверием, поселившимся у Андропова, и сделанным мне с нажимом предложением отправиться послом в Токио? При первом же разговоре, который вел со мной секретарь ЦК И. В. Капитонов, я выдвинул три возражения: больная мать и нездорова теща, незнание языка и культуры страны, бессмысленность нахождения в Токио при заскорузлости тогдашних наших подходов к Японии. Не помогло. На политбюро постановили – посылать. И если бы не Брежнев, решивший перепроверить в личном разговоре со мной, как я в действительности настроен, лететь бы мне за тридевять земель. А может быть, я упустил свое счастье?
Из-за непродуктивного собеседования по Афганистану в конце 1979 г. желание выносить какие-либо свежие идеи на суд Андропова, честно говоря, пропало. Официальные контакты сохранялись. Как правило, по его инициативе и сплошь на каверзные темы. Чаще всего после разговора оставался осадок. Обидно было за человека. Проходит или уже прошло его время? Если отставить экономику, где ему было далековато до Косыгина, он на голову был выше остальных и лучше большинства в моральном плане. Обидно и за мою невезучую страну. Андропов приблизился к вершине власти, когда пробил ему час прощаться с жизнью. Физический недуг снедал личность.
Академик Г. А. Арбатов и обозреватель «Известий» А. Е. Бовин интенсивно старались после возвращения Ю. В. Андропова на Старую площадь снять некоторые заусенцы в его ставшем предвзятом отношении ко мне. В октябре 1982 г. у меня состоялись с ним две встречи, достаточно содержательные, чтобы здесь остановиться.
Но прежде – внешнее впечатление о человеке, которого я не видел три-четыре месяца. Очень он изменился. Андропов прочитал по глазам мой невысказанный вопрос и заметил:
– Врачи рекомендовали пройти курс похудения. С пуд сбросил. Как будто на пользу.