то и вовсе без головы.
Лиля не была свидетелем этих кошмарных событий, но рассказ ее звучал так, словно она видела все воочию. Я поймал себя на мысли, что из нее получилась бы неплохая писательница. У нее был явный талант к повествованию.
— Самой желанной добычей для моджахедов, — продолжала она, — были наши снайперы. Разумеется, мама очень беспокоилась за отца. И за брата тоже. Почти каждую ночь они уходили в рейд со своей ВСС с электронной оптикой, сливаясь с грядой холмов. Достаточно далеко для результативной стрельбы, но и достаточно близко, чтобы чувствовать себя в безопасности. Хотя по-настоящему в безопасности почувствовать себя нельзя было нигде. Им приказано было стрелять по врагам. Их настоящей целью были русские пленные. Они считали это милосердием. К тому времени мама уже была беременна. Мной. Меня зачали в горном шурфе под старой шинелью образца Второй мировой войны.
Я промолчал. Светлана смотрела в одну точку прямо перед собой.
— В первый месяц отец и дядя возвращались в лагерь каждое утро, целыми и невредимыми. Они были очень хорошей командой.
На секунду Лиля задумалась. А затем вдруг сменила тему:
— В то время в Афганистане были американцы. Солдаты. Не много, но были. Советский Союз считался врагом Америки, а моджахеды — ее союзниками. Все та же холодная война, только чужими руками. Президента Рейгана устраивало, что Советская армия обескровлена и измотана. Это было частью его антикоммунистической стратегии. И он не прочь был использовать шанс для захвата образцов нашего новейшего оружия. Поэтому в зону боев были направлены специальные разведгруппы. Ваш спецназ. И однажды ночью, ранней весной 1983-го, одна из таких групп наткнулась на моего отца и дядю и похитила их ВСС.
Я снова промолчал.
— Но что еще хуже, американцы передали моего отца и дядю моджахедам. Мама слышала их крики весь следующий день, вплоть до поздней ночи. Шестнадцать, восемнадцать часов. Даже в этих нечеловеческих воплях она различала…
— Простите, — прервал я ее проникновенный рассказ, — но я вам не верю.
Лиля подняла на меня глаза:
— Я говорю правду.
Я покачал головой:
— Я служил в армии США. В военной полиции. И пусть и в общих чертах, но мне известно, куда мы посылали наших солдат, а куда нет. Ни один американский военный не ступал на землю Афганистана. По крайней мере тогда.
— Но вы науськивали одних на других.
— Разумеется. Как и вы, когда мы были во Вьетнаме.
— И оказывали материальную помощь. Моджахедам. Разве нет? А где военная помощь Соединенных Штатов, там и пресловутые американские «военные советники». Это-то вы не будете отрицать?
— Даже если вы и правы, — ушел от прямого ответа я, — почему не допустить, что вашего отца и дядю захватили в плен те же моджахеды?
— Да потому, что ВСС так и не нашли. И ни один снайпер ни разу не выстрелил по расположению роты, где воевала мама. В магазине отцовской винтовки было двадцать патронов, и еще двадцать он держал про запас. Если бы его взяли в плен сами моджахеды, они убили бы или, по крайней мере, попытались, четыре десятка наших солдат, а потом бросили бы ВСС. И мамина рота обязательно наткнулась бы на нее. Моджахеды — люди неглупые. Они имели привычку запутывать след и возвращаться на позиции, которые мы давно считали покинутыми. Однако за время боев наши солдаты побывали во всех их тайных укрытиях. Они наверняка нашли бы отцовскую ВСС. Так что единственный логичный вывод напрашивается сам собой: винтовку забрали американцы.
Я не сказал ничего.
— Я говорю правду, — вновь повторила Лиля.
Какое-то время мы все сидели молча. Тактичный официант, воспользовавшись паузой, предложил нам чай. Лиля назвала сорт, о котором я даже не слышал, а затем перевела для своей мамы, которая заказала такой же. Я попросил кофе: обыкновенный, черный. Дождавшись ухода официанта, я спросил Лилю Хоц:
— И как же вы вычислили, кого искать?
— Поколение моей мамы, — ответила она, — готовилось к войне с вами и верило, что обязательно победит. Ибо их идеология была верной, а ваша — нет. Ожидалось, что после уверенной и скорой победы тысячи американцев окажутся у нас в плену. Сортировать их на этой фазе предстояло политическим комиссарам. И чтобы помочь им в этом, замполитов знакомили со структурой ваших Вооруженных сил.
— Знакомили? Кто?
— КГБ. Они знали, кто чем занимается. Многих из вас они даже знали по именам. И не только офицеров. Мама рассудила, что для спецопераций в долине Коренгал могли использоваться лишь три варианта. Либо «Морские львы» из ваших военно-морских сил, либо разведывательные подразделения Корпуса морской пехоты, либо «Дельта» из Сухопутных войск. Однако наша разведка не подтверждала присутствие «Морских львов» или морских пехотинцев. А вот на базах «Дельты», наоборот, отмечалась повышенная активность в эфире. Наш радар перехватил сигналы нескольких неопознанных самолетов. Так что логика подсказывала: операции проводились отрядом «Дельта».
Вернулся официант с подносом. Разливая чай, он устроил настоящую церемонию. Передо мной он поставил кофе в изящной чашечке. Когда официант наконец ушел, Лиля продолжила:
— Мама рассудила, что ночным рейдом должен был командовать офицер в звании капитана. Лейтенант — это слишком мало, майор — наоборот, много. У КГБ были списки личного состава. В «Дельте» числилось множество капитанов. Но был еще и анализ радиоперехватов. Кто-то слышал упоминание имени Джон.
Я кивнул.
— Мама знала все о ваших медалях. За ВСС полагалась одна из самых крупных наград. Но какая именно? Ведь большинство из них вручают «за мужество и героизм, проявленные в бою с вооруженным врагом Соединенных Штатов Америки». Тот, кто завладел ВСС моего отца, не мог претендовать на эти награды — ведь формально Советский Союз не являлся врагом США. По крайней мере, в военном смысле.
Я снова кивнул.
— Захватить ВСС было большим подвигом. Заслуживающим большой медали. И мама сделала вывод: из всех возможных это могла быть только одна медаль — «За выдающиеся заслуги». Помните ее критерий? «За служебную деятельность на благо Правительства США во время войны или же в особых обстоятельствах мирного времени, которая признана исключительной». Военнослужащие рангом ниже бригадного генерала награждаются ею крайне редко. Это была единственная значительная награда, которую мог получить капитан подразделения «Дельта» той ночью в долине Коренгал.
В душе я был с ней согласен. Светлана оказалась неплохим аналитиком.
— Итак, — подытожил я, — вы принялись искать человека по имени Джон, который был капитаном «Дельты» и был награжден медалью «За выдающиеся заслуги» в марте 1983-го. И заставили Сьюзан Марк вам в этом помочь.
— Я не заставляла Сьюзан, — возразила Лиля Хоц. — Она вызвалась сама.
— С чего бы?
— Потому что приняла близко к сердцу историю моей мамы. И мою тоже. Ведь я всю жизнь росла без отца — так же, как и она сама.
— Тогда объясните, каким образом всплыло имя Сэнсома. Я ни за что не поверю, что вся эта история с конгрессменом родилась в головах кучки частных нью-йоркских детективов, листавших газеты и отпускавших шуточки по поводу и без.
— Посудите сами, — сказала Лиля. — «Дельта», медаль, Джон, но не генерал. Слишком редкое сочетание, не правда ли? Мы обратили на него внимание случайно: когда читали статью в «Геральд трибюн», где он заявлял о своем намерении баллотироваться в сенат. Мы тогда были в Лондоне. Джон Сэнсом, пожалуй, был единственным в истории вашей армии, кто подходил под все вышеназванные критерии. Совпадение — четыре из четырех. Но нам требовалось подтверждение.
— Для чего? Что вы хотите с ним сделать?
— Сделать? — Лиля Хоц искренне удивилась. — Мы не хотим ничего с ним делать. Мы просто хотим поговорить с этим человеком, вот и все. Мы хотим спросить его: почему? Почему он так поступил с двумя другими людьми — такими же, как и он сам?
Она допила чай и поставила чашку на блюдце.
— За что убили вашего мужа? — спросил я.
— Моего мужа? — Лиля помедлила. — Такое было время.
— То же и с мужем вашей матери.
— Нет. Если бы Сэнсом выстрелил ему в голову или ударил ножом, это было бы совсем другое. Но он поступил подло.
Я промолчал.
— Вы отдадите мне информацию Сьюзан?
— А смысл? — спросил я. — К Джону Сэнсому вас все равно не подпустят. Если хоть что-то из того, о чем вы здесь рассказывали, действительно имело место, значит, это государственная тайна. И этим делом уже занимаются несколько федеральных агентств. Вы сами говорили, что вами интересуются. В лучшем случае вас вышлют из страны. В худшем — вы обе исчезнете.
Лиля ничего не ответила.
— Хотите совет? — сказал я. — Забудьте об этом деле. Ваш отец и ваш дядя просто погибли на войне.
— Мы всего лишь хотим спросить его: почему?
— Вы и так знаете почему. Официально наши страны не воевали, поэтому он не мог их просто убить.
— Сьюзан действительно везла подтверждение? Короткий ответ: да или нет. Я не стану ничего предпринимать, пока не ознакомлюсь с фактами.
— Вы не станете ничего предпринимать, точка.
— Я могу как-то заставить вас изменить свое решение?
— Нет, — твердо ответил я.
Официант принес счет. Лиля подписала его.
Я положил на стол телефон Леонида. И приготовился уходить.
— Оставьте телефон у себя, — попросила Лиля Хоц.
— Зачем?
— Мы с мамой пробудем в городе еще несколько дней. И мне хотелось бы иметь возможность вам позвонить.
Помолчав секунду, она добавила:
— Даже если вы и не друг.
Мне показалось, я услышал едва уловимую, резкую, как писк нетопыря, нотку угрозы.
Пожав плечами, я сунул телефон обратно в карман, поднялся из-за стола и направился к выходу из отеля. Намереваясь успеть в «Шератон» до того, как Сэнсом завершит свой обед.
Я не успел в «Шератон» до того, как Сэнсом завершил свой обед: отчасти потому, что тротуары были битком забиты народом, и отчасти потому, что обед конгрессмена оказался коротким. На один с ним экспресс я тоже не попал, что означало разницу в полтора часа по времени, когда каждый из нас двоих добрался до Вашингтона.