— Ну, что, приступим? — предложил Лысый таким тоном, будто предлагал сыграть в картишки или сбегать за пивком.
— Начнем, конечно. Тем более что я давно просил вас найти человека, который подтвердит мое алиби.
— И что это за человек? — в голосе Лысого звучало сомнение. — Хорошо тебя знает?
Невольная улыбка тронула губы Корсакова:
— Да, уж знает. И довольно близко.
— И кто это?
Только сейчас Корсаков вдруг сообразил, что ни фамилии, ни, тем более, отчества Риммы, он не знает. Да, и место работы — тоже. Мда…
— В общем, мы вчера только познакомились с ней, — начал Корсаков, понимая, что цена показаниям Риммы будет невелика. Более того, ее могут и совсем не искать.
Так и получилось, когда Корсаков все-таки рассказал, в подробностях, о своем знакомстве и путешествии к Владе, о внезапном ливне и обо всем остальном.
— Ну, ты смотри, Шлыков, какой орел к нам залетел из самой столицы, а! — обратился Лысый к Темному.
— И бабу мигом склеил, — нарочито радостно подхватил Шлыков. — Точно, орел. Орел наш, дон Рэба!
Удивительно, но то, что Темный — Шлыков читал «Трудно быть богом» братьев Стругацких сделало его почти «своим» для Корсакова, однако смолчать он не смог.
— Ребята, орел я или кобель, не ваше дело!
— А ты… — Шлыков взял протокол, глянул в него, продолжил: — А ты, Корсаков, еще и хулиган, а? Ты должен нам говорить «вы» и спрашивать разрешения на каждый вдох — выдох, понял? Ты, тварь, человека замочил. И за что? Ты ведь даже не похож на нарика, которому ее барахла хватило бы на дозу, а? Ты, наверное, пользуешься продуктом высокого качества, а?
— Ты, Шлыков, не борзей, — посоветовал Корсаков.
Он всегда знал за собой этот недостаток, но никак не мог его преодолеть: на самоуверенное хамство он отвечал еще большим хамством. Хотя часто и получал за это.
Вот и сейчас, Шлыков уже начинал терять выдержку. Ну, в самом деле, что за дела! Какой-то столичный прыщ будет тут хамить офицеру милиции?
Шлыков уже готовился приняться за него всерьез, когда Корсаков понял: пора.
— Нет, ребята, серьезно! Здорово вы меня вычислили. Именно продукты высокого качества я и ценю. И хочу я по этому поводу побеседовать с полковником Стежевым.
Полковника Стежевого, главного борца с наркотиками по всей Ярославской области, Корсаков знал давно, когда тот служил еще то ли в Томске, то ли в Омске — Игорь постоянно путался. А познакомились они на каком-то загородном сборище, устроенном, кажется, кем-то из сослуживцев Корсакова. С тех пор общались не часто, в основном по телефону, но сейчас не до протокольных тонкостей.
Видимо, Стежевого хорошо знали и менты, потому что номер его набрали и вежливо изложили суть дела. Потом передали трубку Корсакову. Стежевой слушал Игоря активно, что выражалось, по большей части, в матерках и вскриках «да ты что!», а завершилась искренним сожалением «и откуда у тебя, Корсаков, руки растут» и приказом передать трубку Шлыкову.
Шлыков слушал внимательно, реагируя скупо (понял, понял, слушаюсь). Положив трубку, выронил «подождем» и замолчал. Потом они с Лысым курили и переглядывались, как люди, без слов понимающие друг друга.
Так же молча организовали чай, так же молча его пили втроем, закусывая засохшим печеньем. Потом дверь открылась, и в проем просунулась голова с усами. Увидев ее, Шлыков поднялся и вышел.
Отсутствовал он минуты две, но вернулся оживленный.
— Что же ты сразу-то молчал? — укоризненно спросил Шлыков. — Давай твое алиби. Кого ты там трахал?
Рассказ Корсакова выслушали повторно с той долей мужской зависти, которая неизбывна.
— Ну, и кто она такая-то?
— Говорю же, фамилии не знаю. Но знаю адрес и имя — Римма. Думаю, найти ее несложно?
Взгляды, которыми обменялись милиционеры, Корсакову очень не понравились.
— Ты прав, несложно. Да, собственно, ее и искать нечего. Гусакова Римма.
Теперь уже Корсакову не понравилось, что фамилию Риммы милиционеры назвали, не сделав ни одного звонка. Это был недобрый знак. И, тем не менее, он сказал:
— Ну, так, пригласите ее, и дело с концом.
Нависшая пауза угнетала. Давление ощущалось почти физически.
— В чем дело, парни?
— Дело в том, — начал и снова замолчал Шлыков. — Дело в том, что позвонила и сообщила о том, что ты убил Лешко Владу Глебовну именно Гусакова Римма Витальевна.
Это не укладывалось в сознании. Что-то, казалось, перекрыло тот канал, по которому мозг получал информацию об окружающей среде.
Как Римма могла узнать, что он убил Владу, если от нее они уходили вместе, а в то время, когда, предположительно, происходило убийство, они с Корсаковым самозабвенно трахались?
Погоди, погоди, перебил он сам себя. Если она позвонила и заявила, что он убил Владу, значит, его алиби она не подтвердит? Конечно, не подтвердит, разваливалась в сознании спасительная конструкция.
— Ты, вот что, Корсаков, — Шлыков замялся. Видно было, что он не собирается идти на прямое служебное нарушение, но и просьбу Стежевого игнорировать не хочет.
— Придется тебе у нас задержаться, — пришел на помощь коллеге Темный, носивший, оказывается, фамилию Каворский. — Мы тебя устроим, ну, не с комфортом, конечно, но прилично. Есть тут у нас помещение. Думаю, ты понимаешь, что лучше тебе никуда от нас не бегать, а?
— Да, я бы, мужики, честно говоря, просто выспался, — честно признался Корсаков.
— Так, — сообразил Шлыков, — ты, наверное, толком с вечера и не ел? Сейчас мы тебе чего-нибудь принесем.
— Мужики, вы ведь понимаете, что я так нагло врать не стал бы?
Милиционеры понимающе хмыкнули.
— Да нет, вы не поняли. Я вот к чему: считайте меня вашим новым знакомым, и поедем куда-нибудь поедим. Я по горячему соскучился, сил нет.
После сытного обеда, по закону Архимеда, как говорится, полагается поспать.
Проснулся Корсаков уже под вечер, в комнате, которая, видимо, была предназначена для особых случаев. Дверь, железная, лежак простой, но спал Корсаков на подушке и укрыт был одеялом. На табурете рядом с его импровизированным ложем стояла тарелка с бутербродами, накрытая другой тарелкой, и бутылка пива.
Поужинал и снова уснул.
Разбудили его уже утром следующего дня, часов в восемь, может, даже раньше.
Шлыков привел его в тот же кабинет, где уже сидел Каворский.
— Ты чего не сказал, что бабу с собакой встретил? — вместо приветствия недовольно пробурчал Каворский.
В самом деле, была женщина с собачкой, которой очень не понравилось, что Корсаков по лестнице разгуливает с обнаженным торсом. Как же он забыл!
— Забыл, — виновато признался он.
— Ты «забыл», а нам на полдня работы, — усмехнулся Шлыков. — Хорошо еще, что баба попалась… моральная. Ох, и ругала она тебя. Кстати, Гусаковой тоже досталось бы, но Русакова смылась.
— То есть как? — удивился Корсаков.
— Подробностей не знаю. Соседи говорят, оставила ключи, на всякий случай, как всегда, и уехала, — ответил Каворский.
Видно было, что для него не все ясно в этой истории с убийством Лешко.
Зазвонил непрекращающейся трелью внутренний телефон.
— Шлыков!
— Да! Есть! — Шлыков поднялся, повернулся к Каворскому:
— Я — «наверх», ждите!
Вернулся минут через десять. Какой-то суровый и недовольный. Открыв двери, буркнул Каворскому:
— Иди-ка сюда. — И — Корсакову: — С тобой тут…
В этот момент в комнату вошел плотный мужчина лет пятидесяти. Следом за ним — щупленький мужичок с «дипломатом». Открыл его, постоял, пошаманил, помотал головой: нет ничего. И ретировался.
Новый персонаж подошел вплотную, протянул руку:
— Будем знакомы — генерал Плюснин.
Сергей Сергеевич Плюснин, конечно, мог бы и не представляться: бывшего начальника Генштаба, уволенного, как утверждали многие, за открытый протест против «разрушительных реформ» в Российской армии, знали все.
Уйдя в отставку три года назад, генерал поначалу «исчез», чтобы заняться литературной деятельностью, во что никто не верил. Потом поползли слухи о создании какой-то новой общественно-политической структуры, которую должен будет возглавить Плюснин.
В свое время начальник Генштаба генерал Плюснин любил появляться на телевизионных экранах. Газеты и радио не любил: там пропадало его личное обаяние, которым он гордился и которое помогло ему сделать головокружительную карьеру от выпускника торгового техникума до высших постов в военном руководстве. Кстати говоря, сам-то Сергей Сергеич был убежден, что своего потолка он еще не достиг.
Появляясь на телеэкранах, он выстраивал ответы на все вопросы так, что было видно: это говорит человек стратегического, государственного ума! И обращался он не к простым слушателям, а к тем, кто вершил судьбы России и мира. Он верил, что такие люди есть, и был убежден, что им, в свою очередь, нужны такие, как он.
Плюснин был убежден в этом до той поры, пока не поползли слухи о скором возвышении его давнего недруга, генерала Бойченко.
Генерал Бойченко входил в тесную обойму номенклатуры «Арбатского военного округа». Так злые языки именовали генеральскую верхушку, которая, по-существу, и являла собой подлинное армейское руководство.
Говорили, что «Арбатский военный округ» стал формироваться еще с довоенных времен. Поводом будто бы послужила история феерическая, но подлинная.
…Однажды к даче Семена Михайловича Буденного, одного из первых советских маршалов и создателя Конармии, прибыл суровый отряд. Шел конец тридцатых, и люди в форме НКВД вызывали священный страх у каждого, кто их видел перед собой. У всех, кроме С.М. Буденного. Поначалу бравый маршал решил, что его просто хотят пригласить на очередную торжественную встречу. Поняв, что ошибся, он повел себя так же, как в боях, которых провел в своей жизни немало. Предвидя нависающую атаку, он велел выстроить оборону. Ворота были заперты, пространство между забором и домом очищено от гражданского населения типа «дети — бабы — няньки». Все, кто умел стрелять и был к этому готов, получили оружие, благо в доме маршала его было достаточно. В окна второго этажа выставил