ие люди. И тогда самым близким и любимым человеком стала для меня Юля. Юля, которая была полной противоположностью матери.
Поэтому огромной неожиданностью для нашей так называемой семьи стало то, что Юля вышла замуж. Сразу, как только закончила школу. В восемнадцать лет. На дискотеке она познакомилась с курсантом военного училища из города, будущим офицером, который после окончания собирался остаться в училище на преподавательской работе. Он заканчивал вуз, ему было двадцать пять лет. В нашем пэгэтэ он гостил у бабушки. Его звали Павел, и он не нравился мне до такой степени, что, когда приходил к нам, меня мучило страшное желание заехать ему чем-то тяжелым по морде и выставить вон. Кроме того, я безумно ревновала Юлю. Но Юля очень хотела уехать в город — любой ценой. Она вышла замуж и уехала. У него была двухкомнатная отдельная квартира в новом доме, которая и являлась для Юли главной целью… Однажды моя сестра (еще до замужества) высказала мне потрясающее определение любви. Любовь — это фасон перед окружающими и сексуальное наслаждение, а также возможность переложить собственные заботы-проблемы на чужие плечи (на плечи того, кто станет их нести), то есть сконцентрированный эгоизм. Я пользовалась этим принципом на протяжении всей жизни и отступила только два раза. В день, когда арестовали Андрея, и в день, когда его приговорили к смертной казни… А свою жизнь Юля еще в восемнадцать лет полностью подчинила этому правилу. Она вышла замуж и уехала, нас осталось трое. И я стала совсем лишней. Чужой.
Но однажды вечером раздался междугородний телефонный звонок. Мать взяла трубку.
— Юля? Ты? Как дела? Что случилось? Что?!
Последнее слово заглушило телевизор, и словно по команде мы с ее мужем обернулись к телефону. Закончив разговор, мать сказала:
— Юля разводится с мужем. Суд через неделю. Она сошла с ума. Мне надо завтра же ехать. Ничего не объяснила, только буркнула, что он ушел красиво — оставил ей квартиру. Кажется, она изменила ему с его другом. Какой кошмар!
Дальше начались хлопоты, сборы, тысячи предположений, советов… Но Юля не страдала тяжелой наследственностью. Юле просто надоел муж, и таким способом она решила его выгнать. Она переспала с его другом, и муж ушел. А Юля получила и квартиру, и свободу.
На следующий день после возвращения матери из города мне был устроен допрос в семейной обстановке. Проводил его Сергей Леонидович, восседавший на кухне за столом.
— Что ты собираешься делать после школы?
Я ничего не собиралась делать, поэтому промолчала.
— Почему бы тебе не уехать к Юле? И не поступить в какой-нибудь институт? Там большой выбор институтов и есть где жить. Что скажешь?
Что я могла сказать?
Быстро прошла весна. Наступило лето. Я стояла на перроне в окружении матери, Сергея Леонидовича, нескольких школьных друзей и чувствовала себя удивительно одинокой. Настроению не способствовала также пригородная станция — вернее, ее унылый пейзаж. Собственная фигура казалась мне вырезанной из какого-то снимка, и почему-то настойчиво думалось о том, что на самом деле я никому не нужна. Через несколько минут я уеду, и все, стоящие на перроне, вряд ли вспомнят когда-то мое лицо. Да, конечно, сейчас на их лицах застыло трогательное выражение фальшивой печали, вызванное якобы отъездом близкого человека. Со стороны все выглядело так, как и положено. Только не было в этом даже мельчайшей частички искренности. Я уеду от людей, которым никогда не была нужна. Хоть моя мать и пытается выдавить слезу краешком глаза, но я же прекрасно вижу, с каким напряженным трудом это удается ей сделать! Ладно, пусть хотя бы пытается, зато на лице ее мужа — только замаскированное облегчение от того, что скоро из его жизни навсегда исчезнет одна из самых неприятных проблем — я и ничто больше не нарушит привычный, удобный уклад жизни. На лицах друзей вообще ничего нет, и мне непонятно, зачем они пришли. Чтобы отмучиться один раз — и до конца?
И когда, поцеловав всех с плохо скрытым равнодушным облегчением и получив в ответ точно такие же поцелуи, я вошла в вагон и увидела их лица по ту сторону поездного окна, в душе моей не было никаких чувств, так же как ничего не отражалось на их лицах. А через минуту тронулся поезд, и у меня больше не было времени думать о том, что так легко и просто оставляю я за своими плечами навсегда.
Прежде я никогда не была в городе (я вообще не была нигде, кроме пэгэтэ). Огромный город напомнил мне застывшего в неловкой позе гиганта и испугал своей неуклюжей массивностью. Меня совершенно подавляли двадцатичетырехэтажные громады-дома. Дома, только дома — по обеим сторонам железной дороги, и ни одного деревца. Неужели теперь всю свою жизнь мне придется провести среди этих безликих коробок? Словно здесь нет ничего, кроме них.
Я приехала в восемь вечера. Юля радостно прыгала на перроне, и у меня потеплело на душе. Она действительно искренне радовалась моему приезду. Сестра очень похорошела и выглядела просто отлично. Я же путешествовала целые сутки и безумно устала. Мы несли мои чемоданы (их было всего два) и весело болтали.
— Сейчас на троллейбус, — сказала Юля, — я живу в самом центре. Впрочем, ты сама все увидишь.
Вечерний город был залит ослепительными огнями. Я почти не ориентировалась в шумной людской толпе.
— Сегодня я всех разогнала, чтобы мы могли побыть вдвоем.
— Кого всех?
— Моих друзей. С ними тебе еще предстоит познакомиться.
У меня слипались глаза, я была слишком измотана (я никогда прежде не ездила на поезде так долго), что, ничего не замечая, вошла в квартиру, прилегла в первой комнате на диван и так, в одежде, заснула.
Следующим утром я никак не могла вспомнить, где нахожусь и почему сплю на чужом диване в одежде, а когда вспомнила, то обозвала себя идиоткой и пошла искать Юлю. Она готовила на кухне завтрак.
Юдина квартира состояла из двух комнат с разными входами, кухни и крохотной ванной. Комната, которую отвела мне Юля, оказалась небольшой, но очень светлой, и я почувствовала себя так, словно всегда жила в ней. Несколько позже мы гуляли, Юля показывала мне город, и я пыталась приспособиться к его бешеному ритму.
Вечером я познакомилась с друзьями Юли. Их было четверо — женщина и трое мужчин. Женщина оказалась поэтессой и очень много курила. Ее муж работал шофером в строительном управлении, и оба представляли довольно экзотическую пару. Юля сомневалась, что они проживут вместе долго. Остальные двое мужчин были персональными поклонниками Юли. Один работал переводчиком в Интуристе, а второй — преподавателем в каком-то институте. Юля предпочитала преподавателя.
Этот разговор моя сестра завела специально (как я поняла позже, именно ради этого разговора она собрала их всех).
— Что у вас там насчет приема? — спросила она.
— Как всегда — берут всех, кто подходит к нашему институту ближе, чем на сто метров.
— Моя сестра вообще-то приехала поступать. Ей все равно куда. Можно ее к вам протолкнуть?
— Да ради бога! Только пусть учтет: в наш институт поступают только разочарованные в жизни пофигисты.
— Это ей как раз подойдет.
— Тогда пусть завтра приходит.
— Как насчет экзаменов?
— Юлечка, для тебя все, что угодно! У тебя тройки в аттестате есть? — обратился ко мне преподаватель.
— Нет. Пять четверок, остальные пятерки.
— Это хорошо. Тогда оформим тебя без экзаменов. Сделаем вид, что ты прошла собеседование. Тебе повезло: в этом году я в приемной комиссии, так что ясам его и проведу.
— А о чем вы будете меня спрашивать?
— О погоде.
— Володенька, ты золото, милый, — сказала Юля, — можешь остаться сегодня на ночь.
«Интурист» обиделся, а Володенька расцвел. Засыпая (после этого вечер очень быстро закончился, потому что Юлька выставила всех вон), я вспомнила, что даже не спросила, как называется тот институт, в который я уже фактически была зачислена.
— Ну что? Надеюсь, твоя душенька довольна? — сказала за завтраком Юля. — И не смей говорить мне нет!
— Да, я довольна. Спасибо. Только скажи мне, пожалуйста, как называется этот институт.
Юля поморщилась:
— Ну… э… понятия не имею! Спросишь у Володи сама.
— Да неудобно как-то!
— Тогда на вывеске название прочитаешь!
Я не успела прочитать. Володя стоял возле входа и, увидев меня, приветливо помахал рукой.
Мы вошли в здание и поднялись на третий этаж. Зашли в приемную комиссию. Дальше все произошло очень быстро. Кто-то спросил:
— Зачем такая красивая девушка хочет в наш институт?
— Замуж выйти. У нас мальчиков много, — ответил за меня Володя.
Я страшно рассердилась, но вынуждена была сдержаться. Наконец все было оформлено, мои документы приняли, и какая-то пожилая женщина в очках сказала, нервно пожимая мне руку:
— Поздравляю с поступлением в наш институт.
Володя проводил меня к выходу.
— А можно я кое-что спрошу? — сказала я.
— Да, конечно, спрашивай.
— Только… вы не рассердитесь?
— Нет, говори.
— А как этот институт называется?
Володя заржал так, что на всех окнах затряслись стекла, а проходящие мимо нас люди нервно припустили рысцой. Немного успокоившись, он вытер выступившие от смеха слезы и сказал:
— Ну насмешила! До конца своих дней запомню!
Государственный технологический электромеханический институт. ГТЭИ сокращенно. Поняла?
И повторил по слогам:
— Го-су-дар-ствен-ный тех-но-ло-ги-че-ский эле-ктро-ме-ха-ни-че-ский институт…
Я открыла тяжелую входную дверь и вышла на улицу. Мне в лицо ударил пряный запах лета.
Прошло два месяца. Я врала по телефону матери и ее мужу о том, как сдаю вступительные экзамены (какие именно — предварительно узнав у Володи). Я не воспринимала всерьез то, что происходило со мной. Жизнь словно проходила мимо, как река, а я, сидя на берегу, наблюдала за ее течением. Долгими часами я бродила по чужим улицам незнакомого города и старалась подавить в себе пустоту. Словно бы я что-то предчувствовала… Что-то очень тяжелое, ожидающее меня впереди… Но я была обыкновенным человеком и не умела предвидеть. Мне было одиноко и страшно. Так, будто я потерялась и все никак не могу найтись.