Он показал мне редакционное удостоверение.
— Доктор сказал, что вы должны лежать. Вот и лежите. Скажите, как я могу предупредить ваших друзей, чтобы они не беспокоились о вас?
— Друзей у меня нет. У меня никого нет — ни в Москве, ни в Н.
— А где вы остановились?
— Нигде.
— Вам некуда идти?
— Некуда.
— Тогда вы останетесь у меня. Не волнуйтесь, вы в полнейшей безопасности. А теперь расскажите мне все. Я обещаю вам свою помощь.
Не знаю, что подействовало на меня так сильно. Может, его мягкий голос или успокаивающий взгляд карих глаз. Может, мысль, что, если я умру (я уже испытала смерть), ни один человек не будет знать правду. Короче, я рассказала ему все, не утаив ни малейшей подробности. Показала содержимое сумки.
Он сказал:
— Пересмотр дела будет. Я этого добьюсь. Ваш муж выйдет из тюрьмы. А этого высокопоставленного подонка мы поставим на место. И убийца будет наказан.
Он написал статью обо всем — такую, как я и хотела. Статья называлась «Право на справедливость».
Глава 12
Статья называлась «Право на справедливость». Она появилась в субботнем номере газеты. Игорь (так звали моего нового друга) мастерски описал все, что рассказала ему я. Публикация заняла целый газетный разворот. Статью никто не заметил. Было полное молчание. Полное отсутствие резонанса заставило меня подумать, что выход этот был ошибкой.
А во вторник вечером раздался телефонный звонок. Игорю звонил один из главарей мафии Н., недосягаемый для закона. Игоря он хорошо знал. Позже Игорь рассказал, что отношения с мафией лучше не портить, просто рассказать им все, как есть. Выслушав изложение событий, главарь дал понять, что нам предоставлена полная свобода действий, он умывает руки. После этого все началось.
Дней через пять после выхода статьи раздался вопль. Первым откликнулся «Столичный вестник» длинной возмущенной статьей, в которой меня называли сумасшедшей и наркоманкой. В ответ на это «Вечерняя Москва» написала, что факты по делу Каюнова следствием не подтверждены. А еще через неделю не осталось ни одной газеты, не посвятившей делу Каюнова хотя бы двух строк.
По совету Игоря на улицу я не выходила. О том, где я скрываюсь, никто не знал. Игорь женат не был (вернее, жена ушла ровно месяц назад, прихватив с собой двухлетнюю дочку, которую он обожал). Игорь очень страдал, и мое присутствие в квартире не давало ему сойти с ума. Так что это было выгодно для обеих сторон. Меня искали. Некоторые газеты вышли на бывшую подругу, но там мои следы были окончательно потеряны. Жизнь снова стала казаться дурным сном. Каждую ночь я просыпалась в холодном поту. Молчаливую неприступность сохраняли только официальные органы. Только те, кто был нужен мне больше всего, те, ради кого я и затеяла этот кошмар. Я жила в отвратительном, липком бреду. Время шло, и два отрывистых слова — «исполнение приговора» железными плитами весом в тонну падали на грудь. Мне не удавалось добиться официального пересмотра. Наверное, газетные высказывания воспринимались просто очередной уткой. Может быть, считали даже, что меня уже нет. Игорь в недоумении разводил руками. И тогда мы решили снять небольшой сюжет для показа по телевизору. Я собиралась перед камерой обратиться к официальным инстанциям. Были найдены концы и деньги. Мне требовалось несколько минут и самые простые слова.
Наверное, мне следует сказать, что за все время, пока я жила в квартире Игоря, ничего не было между нами. Я знаю, как тяжело опровергать сплетни, особенно если оснований для них нет. Нельзя сказать, что Игорь помогал мне бескорыстно. Воспользовавшись газетной шумихой, он вышвырнул Китина из газеты, заняв его должность (он давно его ненавидел). За право поставки информации обо мне он брал бешеные деньги и продавал липовые интервью — я о них понятия не имела. Он фотографировал меня полуобнаженной (когда я выходила из ванной, не зная, что меня снимают) и продавал фотографии в порнографические журналы. Я принесла ему легкие деньги. Он купил себе две машины, заново обставил квартиру и отложил приличную сумму. Конечно же, я не получила от него ни копейки. Но несмотря на все это, если бы меня попросили назвать своего самого лучшего друга, я без зазрения совести назвала бы Игоря. Я благодарна ему за то, что он для меня сделал. Помог вытащить Андрея из тюрьмы.
Накануне съемок я не спала. Это был мой последний и единственный шанс. Я не могла думать, что будет, если он сорвется. Игорь купил мне черное бархатное платье, я сделала прическу и макияж. Приятно было после вокзала и собачьего матраса в прихожей почувствовать себя прежней. Позже Юля рассказывала о моем сюжете так: «Я включила телевизор и увидела твое лицо на экране. Это была ты — и одновременно не ты. Женщина с экрана была другой, я ее не узнавала. Она была более уверенной и мужественной, худой и дьявольски красивой. Ты была похожа на голодную бродячую кошку, закаленную в уличных битвах. От твоих слов на глазах выступали слезы. Я поняла, что ты знаешь о жизни то, что мне никогда не доведется узнать».
На следующий день в редакцию Игорю позвонили и сказали (кто и каким путем была получена информация, неважно), что важный начальник, требовавший с меня плату за свое вмешательство, готов повторно рассмотреть мой вопрос. Победа была полной! Дело было назначено к повторному пересмотру. Исполнение приговора отложили до повторного суда. Через три дня я, Игорь и следственная бригада из Москвы выехали ловить убийцу.
Было около 11 часов утра. Я сидела в маленьком баре за столиком на самом освещенном и людном месте. Бар был пуст. Барменша с удивленным лицом из-за стойки смотрела на меня. Я не боялась. В это утро должен был быть положен конец слишком затянувшейся истории. В этом баре должны арестовать убийцу, и я была главной приманкой.
Бар находился на тихой, безлюдной улице, в нем было несколько служебных входов и много подсобных помещений. В каждом углу была засада. Двое оперативников сидели за соседним столиком. Кроме барменши, их и меня, внутри больше никого не было.
Накануне мне приснился трагический длинный сон. Я видела себя в баре, чувствовала зависшую в воздухе напряженность, потом появлялся убийца и с порога открывал стрельбу. Все пули попадали в меня. Я падала вниз, и над всем этим дьявольской какофонией раздавался смех. Этот сон повторялся несколько раз — снова и снова. Мне говорили, что в первую очередь был предусмотрен именно такой случай, и сидящие в зале и напротив снайперы брали на мушку всех подозрительных мужчин, входящих внутрь.
Легкий сквозняк поведал, что открылась входная дверь. Не поворачивая головы, знала — он. Сел за мой столик, бросив обычное:
— Привет. Выглядишь отлично.
Я должна была вести с ним непринужденную беседу хотя бы несколько минут.
— А вот о тебе этого не скажешь. Не надоело ходить затравленным придурком?
— Ну, это еще как посмотреть. Так зачем ты меня вызвала?
— Чтобы договориться. Ты же все понял по телефону. Деньги принес?
— У меня их с собой нет. Мне нужны гарантии, что ты никого с собой не привела. Кроме того, я хочу видеть кассету.
— Гарантий не будет, пока не отдашь деньги. Все сразу. Тогда и кассету увидишь. Даже подержишь в руках.
— Я же сказал, деньги мне привезут.
— Вот тогда и поговорим.
Я достала из сумочки пачку сигарет. Это было условным знаком.
— Ты куришь? — удивился убийца.
— От такой жизни не только закуришь — завоешь. Спички есть?
Спичек у него не было, он не курил. И я тоже.
— Простите, у вас не будет спичек? — Я повернулась к оперативнику за соседним столиком. Он встал, подошел ко мне, засунул руку в карман — и в тот же момент заломил руки убийце, опрокинув его лицом на столик.
Он издал бешеный, дикий крик — нечеловеческий, даже не животный. Столько неприкрытой жестокости и дьявольской злобы было в нем. До сих пор перед моими глазами стоит искаженное сумасшедшее лицо, принявшее свое истинное обличье.
На него надели наручники и поволокли к машине. Он рычал и плевался — как зверь. Игорь подошел ко мне и сказал:
— Ну вот все и закончилось, правда?
Я не могла ответить, потому что не могла подавить в себе слезы и дрожь. Я думала только о том, по какой жестокой иронии этот человек был послан в наши жизни, чтобы навсегда искалечить, сломать их…
Заканчивалась зима. Глухо стучали колеса поезда. Мы с Игорем ехали в двухместном купе, рядом, в нескольких двухместных, ехали члены следственной бригады. Главным был рыжеволосый мужчина лет тридцати, по имени Юрий Викторович, занимавший очень высокую должность. Остальные были его помощники. Их имен я не помню. Лежа на полке, под стук колес я пыталась думать о будущем. Еще месяц назад это словосочетание — «думать о будущем» не вызывало у меня ничего, кроме горькой, сардонической усмешки на губах. Месяц назад будущего у меня не было. Только вот было ли оно теперь? К пьянящему чувству победы примешивалась горечь… Я думала не об убийце, не об убитых детях, не о тех людях, чье истинное лицо мне удалось открыть. Я думала о себе и понимала, что стала намного старше и узнала о жизни то, что могла никогда не узнать. Не было ни любви, ни тревоги. Не было даже пустоты… К пьянящему чувству победы примешивалось Чувство серой тоски.
Я спросила, могу ли вернуться в свою квартиру, но мне сказали, что пока этого нельзя сделать потому, что убийца на свободе и я в опасности. Меня спрятали в захолустной гостинице и запретили выходить. И звонить сестре. Начались дни затворничества. О происходящем я узнавала из газет и от Игоря.
Прежде всего все средства массовой информации сообщили о моем возвращении и о том, что меня никому нельзя увидеть. Потом был снят с работы и арестован Драговский — так началось длинное уголовное дело, в процессе которого не только были сняты с работы, но и попали под статью многие высокопоставленные личности. Драговский, Ивицын, Роберт и т. д. попали в места не столь отдаленные. Последним арестовали Филядина. В связи с этим крупным делом борьбы с коррупцией мое имя не упоминалось — и без дела Каюнова было достаточно информации на них. Как только резонанс этого колоссального погрома несколько поутих, было объявлено повторное слушание дела Каюнова. Мне сообщили, что Андрея перевели в другую тюрьму и содержат в лучших условиях, но видеть его по-прежнему нельзя. Его выпустят, как только арестуют убийцу.