И наоборот, никто из моих друзей не назвал дочку Шардонне. Никто не живет в Честере. И мало кто летает в отпуск во Флориду.
При этом многие не пьют, но, как правило, оттого, что чересчур злоупотребили этим делом в молодости и печень у них как булыжник.
Часто говорят, в деревне люди вынужденно общаются с соседями, потому что больше-то особо не с кем. Но это не всегда так. Со своими соседями я общаюсь потому, что они, как и я, зачем-то решили перебраться в нашу глухомань. А это значит, у нас должно быть что-то общее.
И тут мы опять возвращаемся к машинам. Если человек ездит на Range Rover, значит, он морщит нос на BMW Х5, Audi Q7 и этот туповатый с виду Porsche, и соответственно, мозги у него устроены примерно как у меня.
Если кто ездит на BMW, вероятно, он работает в сфере IT, а это не та область, которая мне интересна. Дальше: раз я не работаю в строительном бизнесе, мало кто из моих друзей водит Audi. Jaguar да. Но Audi никак. Jaguar — для тех, кто любит землю и живет ее плодами.
На днях нам для съемок понадобился Aston Martin DBS, и поскольку в компании нам помочь не могли — все демонстрационные машины оказались в разгоне, — пришлось одолжить его в клубе водителей суперкаров. И мне сразу бросилось в глаза, как адски исцарапан металлический набалдашник рычага КПП. Дело в том, что люди, вступающие в клуб любителей суперкаров, носят ювелирные украшения. И потому-то никто из моих друзей в подобных клубах не состоит.
Я продолжу. Никому из моих друзей еще нет восьмидесяти, и значит никто не ездит на Peugeot. Среди них нет дураков, и значит никто не водит Renault. Никому из них не по душе убийства, и значит никто не купил себе Land Rover Discovery, и поскольку никто из них не преподает в школе географию и не судит футбольные матчи, Huindai в их рядах вы тоже не обнаружите.
Если не считать Мэя и Хаммонда, очень немногие из моих друзей имеют мотоциклы. Хотя это может отчасти объясняться тем, что им всем тоже под полтинник, и они либо давно выросли из этих игрушек, либо насмерть разбились на одной из них.
Две мои приятельницы ездят на Mitsubishi Evo, но обе — ослепительные красавицы, а это о чем-то говорит.
А именно о следующем. Чем старше становишься, тем труднее заводить настоящих друзей. Требуется длительное снюхивание и не один поход друг к другу в гости для сбора данных за дружеским ужином. Все это отнимает пропасть времени, и это довольно опасно.
Ведь нередко ты обнаруживаешь, что человек тебе не по нутру, в тот самый момент, когда тот решит стать тебе лучшим корешем. При таком раскладе тактично отделаться от него бывает трудновато.
В общем, я придумал план. Тот, кто ищет новых друзей, или даже нового спутника жизни, может сберечь немало времени и сил. Нужно просто обращать внимание на машины. Если вам нравится чья-то машина, есть шанс, что и сам человек окажется вам симпатичен. А если не нравится, то практически железно можно не тратить времени.
Январь 2010 года
Террор
Когда вы откроете эту страницу, надеюсь, я буду ставить живое шоу Top Gear в Австралии или Новой Зеландии. Но не исключено, что на самом деле я буду в аэропорту Хитроу торчать в просвечивающей рамке, а толпа охранников будет гыкать над хилостью моего отростка.
Ясно, я буду без ботинок, без ремня, без ноутбука, без зубной пасты и без подмышечного дезодоранта, и — теперь, когда этот нигерийский паренек показал, что взрывчатку можно пронести между булок, — еще и без трусов. Ради такого удовольствия мне придется отстоять очередь длиной до самого Макклсфилда.
Если бы только до Австралии можно было доехать на машине — а Джеймс всерьез рассматривал такую возможность, пока я не ткнул пальцем в синие пятна на глобусе, — я бы поехал. Потому что машина трогается, когда ты хочешь тронуться, не угрожает тромбозом вен на ногах, и в ней не придется сидеть рядом с толстяком. Если только я сам вас не подсажу.
Более того, загрузка чемоданов в багажник не отнимает три часа — если, конечно ты не Колин Руни[216] и если у тебя не Hillman Imp[217] и никто не предлагает купить наручные часы, конвертер валют или говенную книжку, пока ждешь, чтобы закупился твой спутник.
В моей машине я позволяю перевозить такие вещи как дартс, пистолеты, бейсбольные биты, жаровни для пикников и музыкальные инструменты. В самолет это все не пропускают. И если в моей машине вы пошутите про террористов, я посмеюсь. И никого не поволоку в тюрягу.
Ненавижу аэропорты.
Хорошо бы кто-нибудь открыл авиакомпанию «Я рискну». Чтобы работала по такому принципу: подъезжаешь на тачке прямо к трапу, загружаешься сразу без всякой проверки, и самолет взлетает. Если он взорвется, то и аминь, небольшая плата за удобства.
Но увы, никто такую компанию пока не открыл, и значит, чтобы подняться на борт, приходится проходить унизительную — и бессмысленную — процедуру досмотра. Не спорьте. Бессмысленную.
В былые денечки нас прозванивали, чтобы никто не пронес ствол или меч и не угнал самолет, но рамки бесполезны против ребят, которые рассчитывают, взорвав себя, попасть в край молока и меда и в объятия миллиона девственниц-гурий. Металлодетектором Джонни Смертника не остановишь.
После 11 сентября 2001 года нам больше нельзя садиться в самолет с бейсбольной битой или с ножницами. Но тут появляется Ричард Рейд[218] с чудесными взрывающимися туфлями, и вот нас уже заставляют снимать шлепанцы и складывать туалетные принадлежности в прозрачные пакетики.
А теперь этот нигериец с бомбой в трусах, и мы обязаны предъявлять охранниками в аэропорту свои причиндалы. И так будет продолжаться без конца. Американцы ужесточают меры безопасности. Террористы придумывают способ их обойти. Американцы ужесточают еще, и террористы снова находят лазейку.
А нас тем временем просят регистрироваться на рейс за шестнадцать дней до времени вылета, чтобы миллион служителей в световозвращающих куртках мог задать нам кучу идиотских вопросов и заглянуть нам в каждую волосяную луковицу. Нет слов, какая это все дурь.
По моим прикидкам, в следующие десять лет я простою в аэропортовских очередях 1800 часов. Семьдесят пять дней, вычеркнутых из моей жизни идиотами, забравшими в голову, будто самолеты можно оградить от террористов-смертников. Нельзя. И точка.
Хотя вообще-то, не точка: подумайте вот о чем. Вот на перроне при посадке в поезд вас не просвечивает секьюрити, а если задуматься — почему?
Бомба, удачно подложенная в скоростной экспресс, не только устроит кровавую баню в вагоне, но пустит поезд под откос, убив еще кучу народу. И в отличие от самолетов, которые обычно падают далеко от наших глаз, куда-нибудь в море, крушение поезда увидят все. Его можно заснять. Его покажут в новостях. В плане жертв и шумихи подрыв поезда для террористов может быть куда выгоднее, чем взрыв самолета. Вы это знаете. Я знаю. Правительства знают. И все равно мы с легким сердцем садимся в ночной экспресс до Эдинбурга и в ус не дуем.
А вообще-то террористы могли бы устроить катавасию еще круче и получить нужный им эффект, если бы оставили в покое общественный транспорт и переключились на автодороги.
Я знаю, что ВВС, которая публикует журнал Top Gear, сегодня считают слишком «местной», и надо бы взять для примера Бомбей или Барнсли. Но, боюсь, я не очень хорошо знаю как Барнсли, так и Бомбей, поэтому продолжим про Лондон.
Представьте на миг, что из-за террористической угрозы закрыли Хаммерсмитскую эстакаду там, где она пересекает Бродвей-виллидж. Это отрежет Лондон от трассы М4. А теперь представим такую же засаду в миле к северу, на эстакадном отрезке А40. И еще одну в Брент-кросс, этом пупе Лондона, откуда выходит пуповина шоссе M1, и, в общем, дело в шляпе. Никто не сможет ни въехать, ни выехать из самой важной европейской столицы.
Кроме тех, кому надо в Эссекс. Или в Кент. Но туда никому не надо.
Можете ли вы представить, какая свистопляска начнется, если Лондон отсекут от его главного аэропорта, а миллион, если не больше, рабочих и служащих не смогут утром добраться на работу? Это будет одна из самых успешных атак в истории терроризма, и я не единственный человек в мире, который об этом подумал.
Но трясутся ли у вас колени, когда вы проезжаете эти эстакады, направляясь в Лондон? Жалеете вы, что там нет рамок и личного досмотра? Нет. Вы шкандыбаете себе, тихонько рычите от досады на автобусные линии и слушаете Криса Эванса[219], чтобы не думать о пробке.
И это я говорю только об угрозах. А представьте, что там действительно взорвали. Представьте, что эстакады разрушены. В нормальной стране их восстановят за несколько недель, но у нас ведь потребуется расследование. Экологические организации заголосят, чтобы перед началом ремонтных работ отселили местную популяцию жучков. Бюджеты станут неконтролируемо пухнуть. Потратятся миллиарды. Еще больше улетит на ветер. Минуют годы. И Лондон зачахнет. Исчезнет из-за трех небольших бомб, которые, если взорвать их ночью, даже не ранят ни одного человека.
Не сомневаюсь, наши спецслужбы вполне осознают последствия такого удара. И не сомневаюсь, что они всё просчитали и знают более важные узлы, где террористы могли бы устроить бедлам еще хлеще. И какие же принимаются меры?
Ну, я постоянно езжу в Лондон по трассам M1, М40 и М4, и кроме нескольких хлипких камер видеонаблюдения, поставленных, в основном, чтобы вылавливать водителей, поворачивающих под знак, никаких контролирующих систем там не видать.
И это меня не тревожит. Мне не нужна охрана на дороге. И я не призываю усиливать меры безопасности на поездах. Нет. Я привлекаю ваше внимание к другим возможным целям террористов всего лишь затем, чтобы показать, как абсурдна и смешна вся эта суета в аэропортах.