плеча, — раскачивается и тихо звенит, и она спрашивает: «Зачем? Зачем?! Тебе больно?» — А сын отвечает: «Я пойду поплаваю, холодно очень», — и дальше, опять без перехода, Таня в красной курточке встречает ее на станции в Кралупах, молодая, как была в год расставания, и такая же строгая. Говорит категорично: «Я возьму вещи. А то еще потеряешь!»
Ольга машинально схватилась за сумочку на груди и проснулась. Она не сразу сообразила, где находится. В салоне стоял ровный гул, вокруг почти все спали, только мальчишка через проход яростно тыкал в сенсорный экран планшета, от старания высунув язык.
Ольга подняла шторку и глянула за стекло. Самолет летел навстречу рассвету, над облаками стремительно расползался яркий малиновый надрез, небо над ним уже бледнело, ночная чернота отступала. Облака тянулись под крылом, и в редких разрывах ничего не было видно; там, в глубине, не ощущалось никакого дна, как будто не существовало ни Земли, ни ее бестолковых обитателей, а только те несколько человек, которые спали сейчас в салоне. Кажется, лет двадцать назад Ольга что-то такое читала. Самолет залетел в параллельное пространство, и в итоге все это не очень хорошо закончилось. Но она не боялась — было слишком красиво, чтобы бояться. Далеко внизу, мгновенно выросши из крошечной точки, животом почти касаясь облаков, чиркнул встречный самолет, оставив за собой два клубящихся белых хвоста, и, точно привязанное к ним, из надреза полезло, слепя глаза, солнце. Малиновый сироп разлился по манке облаков, насколько хватит глаз, малиновым и розовым окрасился обод иллюминатора, и плед, и Ольгина рука, которую вытянула она из-под пледа, чтобы прикрыть глаза, не ослепнуть. Она пожалела, что фотоаппарат остался в багаже, но потом подумала, что такое все равно на мыльницу не снимешь… да и не на мыльницу не снимешь — это можно только пережить. Мальчик в соседнем ряду победно ткнул в экран и откинулся на спинку кресла. Его лицо было довольным. Он все пропустил.
Как по команде замигали по салону лампы. Породистая высокая стюардесса, стараясь подавить зевок, объявила посадку. Люди в салоне стали просыпаться, закопошились, защелкали ремнями безопасности. Ольге сделалось немножко жаль, что все они проспали чудо — за стеклом все стало как обычно, утро включилось и заработало в стационарном режиме.
Облака опрокинулись под опасным углом и понеслись навстречу, заложило ухо, мелко завибрировала спинка кресла. Ольга зажмурилась — не от страха, а чтобы почувствовать нарастающую скорость не снаружи, внутри, и вот уже самолет мягко напрыгнул на полосу и побежал по ней, тормозя. И раз — остановился. В салоне раздались нестройные аплодисменты.
Она не стала торопиться. Подождала, пока соберутся и выйдут соседи, пропустила вперед тех, кто шел с хвоста. Не хотелось суетиться и толкаться — зачем? Набрала эсэмэс Мартину, но вовремя спохватилась, что в Кралупах еще глубокая ночь. «Вот я и вернулась», — подумала. Но ничего при этой мысли особенного не ощутила, никакого волнения. Даже страх встречи, кажется, ушел. Прислушалась к себе и удивилась внутренней тишине. Все сделалось как-то буднично.
Оставалось совсем немножко — получить багаж, отыскать автобус, сесть в него и поехать. Домой? Нет, поправила себя, не домой. К Тане. Давно надо было навестить Таню.
Глава 14
Наташка загрузила табло и следила за рейсом.
Ей до смерти надоел Военград, мама, почта, бедность, одиночество. Она всегда знала, что достойна лучшей участи. Но что-то не пускало жить по-человечески. Вспоминала своих первых мужчин, еще до Гены — и злилась. Ни один не оправдал ни надежд, ни доверия. Так же, как мать, Наташка постоянно задавала себе вопрос, чем провинилась перед этой чертовой жизнью. Допустим, она не ложилась костьми — никогда. Ну и что? Те, кто ложился, в основном так и оставались лежать, а зато прочим, баловням, блага прилетали прямо с неба. Баловни были не лучше Наташки, а часто как раз наоборот. По жизни везло стервам и шлюшкам — и не было предела изобретательности судьбы, когда она вдруг решала одарить тех, кто и так ни в чем не нуждался. К примеру, Катька Майер. Ничего в человеке особенного. А в девяносто первом всех этнических немцев позвали в Германию. Собирай вещи, приезжай да живи. И все! Катька больше не Катька, а Катарина. Обитает в Биссендорфе, замужем за местным. На фото в «Одноклассниках» вся такая иностранка. В чем ее заслуга? Получается, в том, что ее пленные родители после войны в Военграде немецкий квартал строили. Или вон Лидка. Вышла замуж за Пашку-чудика из параллельного. Красавица, отличница. А он — тощий очкарик. Все смеялись. А Пашка возьми да раскрутись. Деньги лопатой гребет. В Москву перебрались. Каждый год на Канарах отдыхают. Кто бы мог подумать… Нет, бывали и фейлы у людей. Сережка-маленький сторчался. Воронину муж с двумя детьми бросил. У Аристовой рак. Но все-таки… Почему Наташка должна думать об Аристовой или о Ворониной — жалко их ужасно, но и себя жалко не меньше.
Так что приезд тетки Наташка воспринимала как шанс на перемену в судьбе. Кровь из носу надо было понравиться этой Ольге. Понравиться, зацепиться — и валить. Что ее ждет в России? Ничего. Тут никого ничего не ждет. А если кому и повезет по жизни, так это исключение. Двадцать процентов населения говорят, что эмигрировали бы, случись возможность. Это Наташка в интернете прочла. И, заметьте, не гопники — интеллигентные все люди. Преподаватели, журналисты, писатели, художники. И были правы — нельзя нормально жить в этой стране! Взять, к примеру, Наташку… сидит она на почте за три копейки. А где-нибудь в Европе? На той же почте наверняка заработала бы себе на хлеб с маслом.
Наташка лайкнула смешную картинку и переключилась на табло. Самолет вылетел по расписанию. Ну, слава Богу. Последний месяц думала, европейской тетки не дождется. Обязательно сорвется что-нибудь, с ее-то счастьем. Но пока, тьфу-тьфу-тьфу, Ольга летела. Наташка опять переключилась в «Одноклассники». Не то чтобы она любила их, но от скуки помогало. Опять же, посмотреть, что с кем стало. Набрала Катьке Майер: «привет, как дела?», но та не ответила. Наверное, вышла уже. Хотелось похвастать кому-нибудь, что вот, чешская тетка появилась, как в кино. Но в Военграде была глубокая ночь, да и в Москве время подбиралось к часу, в сети никого.
За спиной сопела Женька. Она разметалась по дивану, так что места прилечь не осталось. Наташка зашла на страничку с пазлами, быстренько сложила собор Василия Блаженного и вернулась в «Одноклассники». Единственная аватарка мигала в сети, Усть-Илимская. Там было уже утро. «Привет как дела?» — написала Наташка. «Норм, — пришел ответ. — Как сама, моя красавица?» «Лучше всех!» — отрапортовала Наташка, присоединив к сообщению губки и ромашку. «Сладкая женщина!!! любуюсь», — прилетело из Усть-Илимска. За восклицательными знаками стоял тортик и губки три раза.
Дверь приоткрылась с протяжным скрипом, и в комнату просунулась голова Татьяны Александровны.
— Мам, чего?! — прошипела Наташка, обернувшись.
— Наташенька, ты что не ложишься? — едва слышно прошептала та. — Поздно уже…
— А ты что не ложишься?! — Наташка злилась. Вот тоже — ходит, вынюхивает… поговорить не даст.
— Я днем поспала, мне ничего, — заоправдывалась Татьяна Александровна.
Наташка свернула страничку, поднялась, стараясь не шуметь, и пошла на мать, выдавливая ее обратно в коридор:
— Ну и иди тогда к себе. Телевизор посмотри или хоть почитай. Не видишь, Женька спит.
Точно в подтверждение, Женька шумно перевернулась и завздыхала.
Обе оказались в коридоре, за прикрытой дверью.
— А что ты делаешь? — спросила Татьяна Александровна шепотом.
— Разговариваю.
— С кем?
— Ну мам, ну какая разница?
— Так… Ты ведь никогда не расскажешь ничего, — в голосе матери обозначилась обида.
— Ой, вот только не начинай!
— Ну правда, ну с кем? Тебе жалко сказать?
— Ой, ну с Гришкой! — Наташка закатила глаза. Мать насторожилась. — Вот видишь, ты и не помнишь его! Был у нас во дворе такой мальчик, Гриша Бойко. Еще был смешной случай в детстве — он у папы презерватив стащил и мне дал, как будто это шарик. Как же ты орала! Ну, вспомнила?
Татьяна Александровна побледнела, но Наташка, конечно, этого не видела — в коридоре было темно. Она истолковала молчание матери по-своему. Сказала:
— Ну ты тормоз, мам. Вообще никого никогда не помнишь! — И вернулась к ноуту.
На мониторе мигало несколько сообщений:
«не спится?»
«ты моя сладкая полуночница»
«куда пропала?»
Наташка улыбнулась и написала: «Я тут!»
«жена свалила на работу может по скайпу пообщаемся», — был ответ.
«сегодня не могу… Женька спит в моей комнате…», — написала она Гришке.
«жаль! а я уж настроился, как всегда. раздраконила только меня», — откликнулся тот после паузы.
«тетка из Праги едет, прикинь?» — наконец-то начала Наташка о наболевшем. Сегодня ей было не до Гришкиных эротических глупостей, хотя игры по сети были ей, конечно, приятны. А Татьяна Александровна так и стояла в коридоре. И все думала — как же она так может, Наташка? Резинки! В рот! И разговаривает как ни в чем не бывало!
У аэропорта стояло десяток маршруток, кругом толкались неловкие утренние люди. Ольга спросила у одного, у другого, но все шли мимо. Тощая девчонка в дредах наконец сжалилась, невнятно махнула куда-то вправо, где стояла запыленная «газель». Чемодан неуклюже переваливался, оступаясь о трещины в асфальте. Без ветровки плечи покрылись крупными мурашками.
Аэропорт был современный — новенький, чистенький, немного похожий на пражский. Но стоило выйти из дверей, как на нее обрушился чужой мир и настигло наконец-то ощущение другой страны. Слишком громко кричали автобусные зазывалы, слишком нервно реагировали люди на ее безобидный вопрос. Солнце уже поднималось из-за крыши аэропорта и обещало быть жарким, но тут, в тени, еще царил ночной холодок. От палаток на другой стороне площади тянуло пережженным маслом, запах мешался с выхлопами и сигаретным дымом. С ночи еще не убирали, и урны были переполнены, какие-то обертки тащило вдоль тротуара, у редких скамеек густо лежала шелуха. Никто не улыбался. Или Ольга просто не выспалась и все представлялось ей в дурном свете?