В восемь вечера, когда уже было темно, мы приехали в «Теплый ключ». Взяв из рюкзаков полотенца, мы вчетвером пошли к строению, в котором находилась скважина и ванны для приема процедур. Внутрь нас запустила сварливая тётка, не преминув посетовать на строгость начальства, которое не любит, когда по процедурной ходят не в уставных тапочках, а босиком или в грязных сапогах.
В самом процедурном кабинете, если его можно так назвать, на кафельном полу стояло пять обычных чугунных ванн, в которые из пяти кранов нескончаемым потоком текла теплая вода. Вода переполняла ванны, стекала на пол и уходила куда-то через большую решетку в углу кабинета.
— Всего положено быть в ванне пятнадцать минут, — сказал Дима, переворачивая песочные часы, прибитые к деревянному дверному проему на входе в кабинет.
Втроем мы опустились в ванны и принялись блаженно получать водопроцедуры, прикрыв глаза и лишь слушая журчание воды. В принципе при таком раскладе вполне можно было быстро уйти в нирвану, слиться с космосом и познать сущность вселенной, но всё испортил Сеня, который стал интересоваться, где мыло.
— Сеня, ложись в ванну, — начал ему объяснять Дима, посмеиваясь. — Сеня, это не баня, это лечебная вода!
— Вода-доктор! — добавил из другой ванны специалист по огню.
Трехминутные конструктивные переговоры с китайской стороной привели к тому, что Сеня всё же залез в ванну, но все никак не мог успокоиться, чесался в воде, ворочался и громко вздыхал.
Впрочем, я даже успел задремать, как тут же в дверь жестко постучали, и громкий сварливый голос произнес:
— Начальство заругает, уже пятнадцать минут прошло! Выходите! И пробки из ванн повытаскивайте!
Похоже, Сеня так и не понял, для чего мы посетили это место, раз ему не дали полноценно постоять под душем (которого не было), не снабдили мылом (о котором он так мечтал), и так странно наливали в ванну воду, совершенно её не экономя, заставляя проливаться через край.
— Не понимаю, — сказал он, когда мы уже сели в машину.
Здесь, в Амгу, где условия жизни диктуют свои правила выживания, местные всё делают не так, как в цивилизации. Государство стряхнуло с себя обязанности по обеспечению людей хотя бы минимальной занятостью, и поэтому люди здесь сами зарабатывают на жизнь всеми возможными способами, включая и те, за которые в других условиях человек бы дорого поплатился. Плюс к этому, государство (будем говорить прямо — местные органы власти при попустительстве вышестоящих структур) самоустранилось от обеспечения жителей всеми видами государственных регистрационных действий — мол, это в ваших интересах, сами об этом и позаботьтесь. Скажем, чтобы получить паспорт по достижении необходимого возраста, молодой человек должен совершить поездку в районный центр, который находится за сотни километров от поселка. Для многих людей такая поездка — первый выезд в сторону цивилизованных территорий, и, по сути — большое испытание. А учитывая, что на такую поездку у семьи может банально не быть денег, фотографий, каких-то справок и чего-то еще, да и не пошлешь младое чадо в одиночку в такую даль — а значит, ехать должны как минимум двое, то вполне себе простой вопрос получения паспорта, может затянуться на годы. И никого эта проблема не волнует. Или, скажем, регистрация автомобиля. В самом поселке есть небольшой порт. Сюда приходят различные суда, в том числе и те, что привозят японские автомобили. Поставить автомобиль на регистрацию и получить номера — просто нереально. И поэтому здесь практически никто не заморачивается этой условностью. В Амгу абсолютное большинство автомобилей живут себе спокойно без номеров и каких-либо документов. Это никак не мешает им ездить по местным дорогам вплоть до самых северных границ Приморья. Номера здесь имеют лишь те машины, на которых приходится ездить в цивилизацию — в Терней и южнее. Это здесь устоявшаяся традиция, и никто её ломать не намерен. Да и не сможет. Местные жители поговаривают, что если вдруг государство решится навести в этом деле законный порядок и попытается изъять все машины, у которых нет номеров, то этому государству никакой «Зубр» не поможет (помните, который на Площади борцов за власть Советов безнаказанно и жестоко избивал приморцев, вышедших высказать протест против решения центральных властей прикрыть «японский» автомобильный бизнес), ибо у местных людей совсем не такой менталитет, как у городских. Местные жители свою жизнь и свое спокойствие защитить смогут весьма радикально. И государство это знает. И делает вид, что его устраивает такое паритетное положение вещей.
И вот, эти условия жизни подсказывают людям, что источниками к существованию могут быть только лес и море. На море рыбалка, а в лесу охота. И от каждого вида промысла они берут по максимуму, хотя, по моему мнению, истощить природные запасы они все равно не смогут — слишком уж мало здесь жителей, и слишком уж огромная здесь тайга и еще более огромное море…
А как они охотятся? Очень сурово! Обычный полосатый матрас кладется на багажник, установленный на крыше вездеходного джипа. Туда забирается охотник с карабином. У него есть мощный фонарь, пристрелянное оружие и хорошие навыки в стрельбе из движущегося автомобиля. Водитель ведет джип по лесной дороге, а охотник светит по сторонам. Как только в луче света отражаются глаза (человеческие глаза в свете не отражаются, так что подстрелить человека в данном варианте весьма проблематично), так тут же в них летит пуля. Это потом уже водитель, услышав выстрел, останавливает машину, и они вместе идут смотреть результат.
И вот, съехав с «трассы» в поворот на зимовье, мы решили учинить охоту — чтобы вечером попробовать какую-нибудь дичь.
Дима включил в машине печку на максимальные обороты и открыл люк на крыше. Я надел стрелковые очки, чтобы ветром мне не надуло глаза, и выбрался по пояс в люк. Дослал патрон в патронник и снял карабин с предохранителя. В такой ситуации, дабы избежать случайного выстрела (который может стать для кого-то роковым), я держал палец не на спусковом крючке, а на скобе. Фонарем я стал подсвечивать по сторонам, но особое внимание уделял «носовым курсовым углам».
Вначале было весело и азартно, но вскоре беспрестанно хлещущие мне по лицу мелкие ветки и пронизывающий ветер сделали свое дело, и я спустился в салон. Здесь было теплее и веселее — спутники постоянно о чем-то говорили. Так мы проехали еще час, и меня такая уютная обстановка стала убаюкивать. Вскоре я уже не различал реальность с грёзами и стал засыпать.
В этот момент Дима увидел впереди машину, которая стояла на обочине с потушенными фарами носом в нашу сторону. Когда мы проезжали мимо нее, машина завелась, включились фары, и джип резко выпрыгнул на дорогу, как только мы разминулись с ним.
Это меня разбудило, и я вяло осмотрелся.
— Смотри! — вдруг крикнул Лёха. — Слева!
Еще просыпаясь, я мгновенно выпрямил ноги, выбрасывая себя вверх, в люк, и вскинул карабин. Мне уже светили, и в луче света, накрывая его стволом и выравнивая прицел, я увидел какое-то лицо, торчащее из-за большого камня метрах в тридцати от меня.
«Сова» или «барсук» — подумал я, уже выжимая спуск.
После выстрела лицо исчезло, а Дима резко остановил машину. Я обернулся — встречный джип уже летел от нас метрах в ста. Что они там подумали? Что по ним стреляли? И вообще, кто это был? Сеня смотрел на меня обезумевшими глазами.
Вопросы промелькнули, но на них не было ответа, и я, перехватив карабин, вышел из машины и направился в лес, ломая сухой бурьян и светя себе под ноги мощным фонарем. За камнем бился в агонии барсук средних размеров (до сих пор терзают смутные сомнения — или всё же это был енот?).
Бросив его в ведро, мы двинулись дальше, и вскоре прибыли к месту ночлега.
— Сейчас мы ему быстро пиджак снимем! — приговаривал Димка, готовясь потрошить дичь.
Пока мы перетаскивали втроем вещи в зимовье, да пока мы раскладывали на стол и готовились к приготовлению пищи, Дима успел привязать убиенную жертву за лапы и начал снимать с него пиджак, вернее шкуру. Прознав, что в сарае происходит свежевание дичи, Сеня боялся даже показываться из домика, предпочтя втайне от нас выпить большой глоток водки и молча забиться в угол нар, с ужасом переваривая увиденное недавно убийство.
Вначале мы его пытались уговорить выйти посмотреть на процесс разделки, но Сеня лишь еще больше жался в угол и отрицательно качал головой. Потом большой глоток алкоголя сделал, таки, свое дело, и Сеня, осмелев и вооружившись айфоном, выглянул на миг из дверей, чтобы издалека снять на видео процесс «снятия пиджака». Довольный Дима начал призывно махать Сене куском шкуры, держа её в окровавленной руке, но тот скрылся за дверью и больше не показывался.
Наш стратегический просчет состоял в том, что мясо нужно было сначала отварить, а потом уже тушить, жарить и всё остальное. В общем, когда мы около полуночи сели за стол, на сковороде было очень жёсткое мясо. Жесткое не значит, что несъедобное, и по кусочкам мы начали его поедать, запивая «Финляндией».
На Сеню страшно было смотреть. Столь яркого проявления брезгливости и беспомощности я еще в жизни не видел. Он умело сочетал эти два чувства и сидел напротив меня будто перед казнью, с посеревшим от страха лицом.
— Угощайся! — Дима протянул ему кусочек дичи, наколотый на вилку, и Сеня, пересилив себя, взял вилку в руку.
— Камбэй! — сказал Леха, передавая ему стаканчик с водкой.
— Камбэй, — вяло отозвался Сеня, выпивая стопку «Финляндии».
Под манговую водочку он съел один кусочек барсука, и сразу переключился на краба. На знакомой еде он начал приходить в себя, и сообщил нам, что в Китае вот за такое убийство животного браконьеру грозило бы длительное тюремное заключение, и он очень переживает, чтобы власти КНР не прознали о его соучастии в этом преступлении. Мы, в свою очередь, заверили его, что по эту сторону границы «строгость законов смягчается необязательностью их исполнения», после чего он успокоился окончательно.