Минут двадцать спустя мы были уже на дне каньона. И вот только здесь, в холодном и недвижимом мире камня, который лишь слегка оживляет плеск истока Амгу, мы ощутили всю мистическую красоту «Пасти дьявола».
Не берусь утверждать за точность, но глазомерно я определил глубину каньона в двести метров. При том, что внизу его ширина варьируется от двух до пятнадцати метров, глядя снизу вверх можно видеть только узкую полоску неба, и не более того. Невольно сравниваешь ущелье с пастью какого-то исполинского мистического существа, и по спине пробегают мурашки. Правы были те люди, которые придумали этому каньону такое жуткое название — оно оправдывается сразу, как только ты спускаешься в эту пасть, и всем своим сознанием проникаешься сущностью этого места.
Мы идем вправо, против течения реки. Мы скачем с камня на камень, боясь поскользнуться и упасть. Если кто-то сейчас сломает ногу, мы его, конечно, вынесем, но дорогого это будет стоить…
Идём, прижимаясь к правому склону, вернее стене. Слева шумит Амгу. Местами река образует целые каскады водопадов, и в этой чистейшей воде мы видим рыбу. Это форель. Но у нас нет ни удочек, чтобы ловить ее, ни желания. Наша цель — водопад.
Местами приходится идти по узким карнизам, прижимаясь животом к скале, держась за небольшие скальные выступы или редкие кусты. Карабин бьется своим деревянным прикладом о камни, корежа лакированное ложе. Лёхе хорошо, у него «Сайга» со складным прикладом, и сейчас он, наверное, посмеивается в душе, глядя на страдания моего СКС.
Сеня вроде ожил, и с восхищением фотографирует округу, время от времени задерживая нас. А я снимаю на видеокамеру, в надежде показать сие своим друзьям, которые еще не были в этом месте.
Но вот мы уперлись в такую узкую щель, через которую пройти просто невозможно: сужение не превышает метра, и всё пространство заполнено бурным потоком реки. Решаем обойти слева, для чего нужно подняться на пятиметровый выступ, но там скальник рушится под нашими сапогами, не за что зацепиться руками, и мы вынуждены немного вернуться назад, где видели свисающую со скалы веревку — явно здесь и есть обход. Поднимаемся наверх по веревке. Теперь мы на пять-шесть метров выше узкости, и проходим над ней по карнизу.
Снова спускаемся на дно каньона. Здесь он немного расширяется, и идти становится проще. В скалах видим массу пещер, темные провалы которых видны, пожалуй, до самого верха. Впереди, на левом склоне каньона, показался огромный ледяной массив. Очевидно, он образовался из-за множества ключей, пробивающих себе дорогу в, казалось бы, монолитной скале.
И вот в этот момент я почувствовал водопад.
Все, более-менее крупные водопады, к которым нужно подходить снизу по ущелью или распадку, предупреждают о своей близости повышением влажности и чувствительным снижением температуры. Впервые этот феномен (а скорее — закономерность) я прочувствовал при посещении водопада «Звезда Приморья», который оспаривает с «Черным шаманом» первенство по высоте. Идешь себе, идешь, и тут раз — чувствуешь, как резко меняется температура, вот прямо чувствуешь, как переходишь эту границу с заметной разницей тепла и холода. Даже в дождь, который полоскал нас уже второй час.
— Рядом, — сказал я.
Буквально через минуту мы завернули за поворот, и в начале услышали, а потом и увидели Черного Шамана.
Потоки воды летели вниз с 35-метровой высоты. Падая в чашу, и разбиваясь на миллионы брызг, водопад и формировал эту высокую влажность, которая стекала, как туман, ниже по ущелью.
— Мы это сделали! — громко сказал Дима.
Сеня улыбался и что-то радостно говорил по-китайски.
Мы с Лёхой сняли куртки и свитера, оставшись только в намокающем от дождя термобелье, и пошли фотографироваться на фоне водопада. Затем я достал из рюкзака спутниковый навигатор, и попытался установить место стояния, однако, умный прибор не хотел работать. Все дело было в том, что он не видел нужного количества навигационных спутников, так как створ в небо был недостаточно широк. Подумать только! В космосе находится две группировки космических аппаратов — американская GPS и российская ГЛОНАСС, обеспечивающие позиционирование объектов на земле и в море, но из глубины ущелья максимум можно было поймать сигнал только с одного спутника, тогда как для решения данной задачи требуется прием сигналов от четырех аппаратов одной из группировок.
Чуть дальше по ущелью начиналась осыпь, по которой я поднялся метров на тридцать, но и там больше двух спутников прибор не видел. Жаль, а так хотелось внести это место в свой навигатор!
Стоишь перед этим грохочущим монстром, который бросает с высоты тонны воды, и как-то невольно думаешь о том, что он здесь — многие миллионы лет. Тебя еще не было, а он был. Тебя не станет, а он и дальше будет низвергать свои потоки в этот разлом. И ведь он тоже живой. Правда, другой он живет жизнью. Не такой быстрой и яркой, как человек, но живет. Без особых приключений — толи камень, какой вниз сорвется, или засуха реку высушит, а вот птица какая-то пролетела, ну, или, скажем, мы пришли. Первый раз за миллионы лет.
Когда-то давно я был в музее Камня в Дальнегорске. Не просто пробежался, а вдумчиво, с экскурсоводом. В годах такая тётушка, ближе к восьмидесяти, но видать очень увлеченная своим делом. Четыре часа она рассказывала практически про каждый камень, про каждый минерал, которые выставлены в музее. У меня тогда шаблон восприятия мира был разорван напрочь. В музей заходил один человек, а вышел совершенно другой. Вышел я оттуда с твердым пониманием того, что камень — это живое существо, это просто одна из форм жизни, которая, в отличие от животных, не обладает метаболизмом, а находит иные способы осуществления жизнедеятельности. Если есть сомнения, то достаточно посмотреть на коралловые рифы. Это некий переходный вариант от жизни животных к жизни камней. Только разницы в том, что наша жизнь коротка, пусть и активная, эмоциональная, с накоплением запасов знаний — но всего несколько десятилетий… тогда как жизнь камней, соотносимо с нашей жизнью — бесконечна, хоть и лишена подвижности, эмоций и обмена информацией.
Один мой знакомый, профессор, «соучастник» разработки теории шестого состояния вещества, говорил, что современная наука представляет жизнь в образе реки, которая может производить массу действий, на которые способны только живые существа. Кроме того, у каждой реки есть и история жизни, которая начинается истоком (как рождение), а заканчивается устьем у моря (как смертью, или согласно многим религиям, присоединением к Богу). Река видоизменяется, и в любой другой момент времени она уже не такая, как была прежде — а это, как шкала времени в нашей жизни — нельзя обернуть реку вспять, или дважды войти в одну и ту же воду. Кроме того, река (вода) дает начало многим другим формам более активной жизни, обладающей метаболизмом и иными признаками привычной нам жизнедеятельности — здесь реку можно сравнить с коралловым рифом — как переходной моделью между жизнью и камнем.
И вот он живет, этот 35-метровый монстр, здесь, в каньоне. Живет, в отличие от нас, вечно…
Мы уходим. Прощаемся с водопадом, кидаем монетки, и уходим.
А он гулко гремит где-то сзади.
Когда уже поднялись по распадку наверх, я оборачиваюсь. На противоположной стене каньона, левее тропы вниз по течению, метрах в трехстах от меня, над обрывом нависает большой валун. Может быть, полметра в диаметре. Я снимаю с плеча СКС, выставляю прицел. Ветра нет, угол цели нулевой, температура ближе к табличной — особо поправки считать не надо. Тяну спуск. Пуля выбивает из валуна каменное крошево и серую пыль. Валун стоит. Снова стреляю. Снова крошево и пыль. Камень пошатнулся, на мгновение навис над пропастью, а потом в эхе выстрела улетает вниз. Через несколько секунд раздается жуткий грохот камнепада.
Ну и кто кого? Я его, или он меня? Меня вот, не станет, а подстреленный мною камень, переместившись на двести метров ближе к центру земли, будет и дальше жить своей скучной жизнью, пережив, однако, самое яркое приключение в своей вечности.
Водопад давно позади, и мы, мокрые, едем ловить рыбу. Очередной ключ. Дрожим на ветру, ловим. Пеструшка быстро заполняет тару. Кажется, наша банка с червями какая-то бездонная. Черви, однако, помельчали. И стали более верткими — уже так просто его на крючок не посадишь. Уже принимаем такую рыбалку как естественное положение вещей — только успевай махать удочкой. Но азарт, тем не менее, остается прежний.
На ветру мокрая одежда высыхает.
Едем в следующий ключ. Сеня замечает в стороне что-то и просит остановиться. На поваленной березе растет чага. Наш гость подходит к валежине, и с интересом рассматривает гриб. Потом возвращается, повторяя «чага, чага».
— Сеня, надо чага? — спрашивает Дима.
— Не, — Сеня мотает головой. — Дорого! Чага дорого!
— Иди, и возьми, — мы смеемся. — Это бесплатно!
Сеня нам не верит, мотает головой и улыбается. Тогда Лёха берет топор и быстро сбивает ему пять хороших грибов. Сеня уточняет, ему ли это, а получив подтверждение, радуется, как ребенок.
— Китай чага очень дорого, — говорит Сеня.
Мы смеемся.
В следующем ручье вылавливаем еще несколько десятков рыб, но тут начинает темнеть, и мы с удивлением вдруг видим, как резко увеличивается активность пеструшки. Если и раньше мы не жаловались на клев, то сейчас происходит что-то невообразимое — рыба готова кидаться даже на голые крючки! Чем мы начинаем широко пользоваться.
Это окончательно ломает все наши стереотипы о рыбалке, и с воплями восхищения мы дергаем рыбу, не заморачиваясь на червяков! Правда, счастье наше длится не долго — темнеет очень быстро, и с наступлением темноты такой сумасшедший клев прекращается.
Такого я еще никогда не видел…
Потратив еще пару дней на рыбалку, в ходе которой мы добирались даже до реки Максимовка (где, впрочем, ничего не поймали и вынуждены были вернуться в маленькие ключики), мы наконец-то стали собираться домой. Как бы ни было здесь хорошо, без телефонов и интернета, но цивилизация тянула нас обратно — ведь там были все наши корни. Корни цивилизованного человека. От которых отрываться нельзя. Да и чуждыми мы были в этом мире.