– Посторожи машину, – бросил мне отец, подбежал к парню и заговорил с ним.
Вернулся он, сияя.
– Этот парень говорит, сегодня ожидаются отличные волны от прибрежного урагана. Давай через пару часиков остановимся и покатаемся на досках. Что скажешь?
– А волны будут большие?
– Все может быть… Но мы все-таки покатаемся на пойнт-брейках. Просто держись маленьких волн.
На том споте с пойнт-брейками, где мы катались в прошлый раз, вообще не было маленьких волн. Я напомнил об этом отцу.
– Это было исключение, – сказал он и сел за руль.
Теперь дорога удалялась от моря, и я не мог дождаться, когда же она снова завернет к берегу. Я сполз на краешек сиденья и напряженно высматривал большие волны – не хотелось, чтобы это зрелище застало меня врасплох. Отец насвистывал песенку, которую недавно играл на гитаре. Он пояснил, что это Мерл Хаггард[23]. Потом запел во весь голос и лихо задвигал плечами. Все это настолько не вязалось с грустными словами песни, что мне показалось, будто он пытается замаскировать свою печаль. А может, с ним все было в порядке… Я не мог разгадать его, отец всегда был погружен в свой мир. Меня очень раздражало, что я не могу расшифровать папины чувства, что у меня нет специального считывающего приборчика. Не умея выразить свое одиночество, я чувствовал себя неловко, поэтому просто сидел и ковырял болячку на локте.
Отец резко затормозил и, пытаясь удержать меня от падения, содрал кусочек винила с пассажирской дверцы. Рядом с заграждением из мешков с песком и штакетины стоял подросток в военной форме, которая была ему велика на несколько размеров. Он размахивал белым флажком.
– Вот черт! – выругался отец.
– Что такое?
– Да ничего… Все нормально. Это federales[24].
Отец осторожно подвел грузовичок к штакетине, расположенной на уровне капота. Мне не понравилось, что он подъехал так близко. Из самодельной хижины из пальмовых ветвей вышли еще трое парней в форме. Через плечо у каждого висела винтовка; стволы были направлены вперед и покачивались при ходьбе.
– Hola! – сказал отец. – Que pasa?[25]
Подросток с флагом отступил в сторону. Теперь главным был парень в кепке с козырьком. Глазки у него были маленькие и опухшие, как у Ника по утрам в субботу. Он ничего не ответил отцу. Еще два солдата с винтовками обошли вокруг грузовика и уставились на меня. «Интересно, – подумал я, – с чего это вдруг подросткам разрешают носить оружие?»
Я украдкой выглядывал из-за папиного плеча. Главный опустил ладонь на ствол и лениво направил его на голову отца.
– Pasaporte[26], – потребовал он.
Отец потянулся к бардачку, и парень, стоявший с моей стороны, вскинул винтовку. Ствол оказался в нескольких сантиметрах от моего лица. Отец что-то сказал главному по-испански и показал на бардачок. Ствол пополз вниз, и я описался. Я задерживал дыхание, чтобы не расплакаться, и моча стекала у меня по ноге.
Главный спросил про стиральную машинку. Отец показал ему чек из «Сирса». Кажется, они о чем-то заспорили.
Солдат взялся за ручку дверцы, и я ахнул от ужаса. Подростки заржали надо мной. Он открыл дверцу со стороны водителя, заглянул за сиденье и что-то крикнул парню, который стоял около меня. Тот открыл мою дверцу и начал рыться в бардачке, разбрасывая бумаги по полу и по дороге. Один из них схватил отцовскую гитару. Парень с флагом послал мне воздушный поцелуй. Отец накрыл мою ладонь своей. Я смотрел вниз, на черный коврик и на бумаги.
Потом солдаты вытащили у него из карманов все деньги, кто-то из них швырнул гитару в кузов. Отец издал утробный звук. Главный что-то крикнул парню с флагом, и тот оттащил штакетину. Она соскользнула с мешков с песком, и отец изо всех сил
нажал на газ. Вслед нам понеслись свистки и улюлюканье.
Отец молчал, изо всех сил сжимая руль. Я заговорил, и он вздрогнул.
– Что? – резко спросил он.
– Да нет, ничего, – ответил я.
Минут через десять отец съехал на обочину, остановился и велел мне переодеть шорты – оказывается, он все заметил. Он поправил брезент и осмотрел гитару. Лицо его было злым. Между бровями пролегла глубокая вертикальная морщина, похожая на шрам.
– Это были все наши деньги?
– Почти, – ответил он и выгреб из резонаторного отверстия гитары свой давешний выигрыш в покер.
– Ха! – воскликнул я.
– Ты отлично держался, – сказал отец.
Он поцеловал меня в щеку.
– Я люблю тебя.
– И я тебя, – ответил я.
Вечером того же дня нам встретился еще один контрольный пункт. На этот раз я увидел только одного подростка, тоже в форме. Высокого роста, очень смуглый и прыщавый, он что-то клал на мешки с песком, и его длинный хребет изогнулся крючком, как ручка трости. Неуклюже переставляя свои длинные ноги, он подошел к грузовичку и медленно произнес что-то по-испански. Затем указал на стиральную машинку. Отец чертыхнулся и снова вытащил чек из бардачка. Парень отреагировал мгновенно:
– Налог! – сказал он на чистейшем английском.
Отец махнул рукой в направлении, откуда мы приехали и, судя по всему, объяснил, что мы уже уплатили сполна. На лице подростка появился испуг. Он вытянул шею и вгляделся в джунгли за обочиной. Там на складном стульчике восседал пожилой мужчина в форме, с журналом в руках и зубочисткой во рту. Парнишка свистнул, тот оторвался от журнала и передернул плечами, недовольный, что его потревожили. Парень замахал рукой, призывая его подойти.
Взгляд отца блуждал вокруг и остановился на мешках с песком. Вдруг он резко дал по газам. Раздался визг покрышек.
Грузовичок накренился и наехал прямо на преграду. Я пригнулся и услышал стук дерева о радиатор.
– Не поднимайся! – крикнул отец.
Он втянул голову в плечи, отчего сразу стал похож на голубя, и продолжал выжимать педаль до отказа. Я услышал громкий хлопок.
– Не поднимайся!
Я сполз в пространство для ног под бардачком. Грузовик повело в сторону – мы поворачивали. Затем машина выровнялась, и отец оглянулся.
– Оторвались! – сказал отец.
– Ну, ты даешь, папа!
– Я не собирался опять играть в эту игру, – объяснил он.
– А что это был за звук?
– Выстрел.
Скрючившись под приборной доской, я смотрел на колено отца и представлял, как пуля продырявливает ему череп.
– У них не было машины, правда? – спросил я.
– Не было. Скорее всего, их туда довезли и высадили.
– А рация есть?
– Возможно. Но, может, и нет…
– А вдруг есть?
– Я не видел.
Я переполз на заднее сиденье, тяжело дыша, как собака.
– Оллестад, не переживай. Мы в порядке. Они далеко позади.
Я посмотрел на него, и он увидел страх и разочарование в моих глазах.
– Не ожидал, что парень так быстро схватится за винтовку, – пояснил отец. – Он казался таким тормозом!
– Ну и глупо…
Отец кивнул и провел рукой по темным курчавым волосам. На его лице читалось сожаление и некое замешательство. И еще страх.
– И что теперь будет? – спросил я.
– Да ничего…
– А вдруг нам встретится еще один контрольный пункт?
– Ну, мне просто придется заплатить налог побольше, – с улыбкой ответил он.
– Это несмешно! – запротестовал я.
– Да, был напряг, но всего-то секунду, – ответил он. – Зато теперь мы в шоколаде.
Я все время представлял, как пуля проделывает дыру в его затылке. Ждал, что охранники с пропускного пункта догонят нас и начнут пытать. Чем больше расслаблялся отец, тем быстрее разворачивались в моем мозгу жуткие картины.
– Я больше никогда в жизни никуда с тобой не поеду, – объявил я.
– Да брось, Оллестад.
Я покачал головой, и мы оба уставились в лобовое стекло. Так мы и ехали довольно долго.
Из-за гор донеслись раскаты грома, и вскоре начался дождь. Дорога пошла под уклон. За верхушками зеленого лабиринта металлически поблескивал океан. Ветви деревьев свисали над нами, как купола; небо застилали тонкие, словно вырезанные из бумаги, листья.
Через несколько минут мы выехали на побережье. Тут и там вспыхивали розоватые электрические прожилки, и казалось, что океан освещен неоновыми огнями. За деревьями я не видел саму береговую линию, только редкие накаты волн на горизонте.
Капли дождя размером с долларовую монетку расплывались по лобовому стеклу, барабанили по крыше. Кюветы на обочинах стремительно наполнялись водой. Внезапно грузовик повело вбок. Отец нажал на тормоз, нас еще немного протащило вперед, а затем колеса сцепились с дорогой, и грузовик едва не перевернулся. Отец выровнял руль, и мы вернулись на нашу полосу. Он улыбался как ни в чем не бывало.
Струи дождя ползли по маслянистому асфальту, как гигантские паучьи лапы, и исчезали в джунглях. Брезент прилип к стиральной машине. Отец накрепко вцепился в руль, у него побелели костяшки пальцев. Я перебирал в памяти все свои плохие поступки, в том числе вранье. Лучше бы я никогда не делал ничего дурного – почему-то мне казалось, что сейчас нам бы это помогло. Если только мы выберемся из этой передряги, я больше никогда не стану врать!
И тут остановились дворники. Отец подергал рычаг, но ничего не произошло.
– Черт возьми! – выругался он.
Лобовое окно тут же подернулось сеткой капель, словно бы стекло начало плавиться. Отец посмотрел в зеркало заднего вида, затем открыл окно и высунулся наружу. Мы остановились на обочине, он поставил машину на ручник и взглянул на часы.
– Надо съезжать с дороги.
– Но куда же нам деться?
– Найдем куда. No problemo.
Отец снял рубашку, снова высунулся из окна, и мы покатили по обочине. На лоб ему налипли мокрые пряди, и со стороны казалось, что он тонет. Где-то через милю отец убрал голову из окна и опустил стекло. Так как он был без рубашки, я мог любоваться его мышцами, и настроение мое немного улучшилось.