– Э-э... я еду на станцию.
Она сказала вместо него:
– Два до станции, пожалуйста.
Кондуктор механически отмотал билеты, и, понурившись, исчез внизу.
Это было совершенно неожиданно, и он был захвачен врасплох. Она взяла его под руку, и нежно сжав его локоть, привалилась к нему мягким телом.
– Он подумал, что мы сбежали в кино, – хихикнула она счастливо. – Во всяком случае, спасибо, что купили мне билет.
Она повернулась к нему и нежно поцеловала в щеку мягкими, сухими губами.
– Ты не говорила мне, что собираешься на станцию.
– На самом деле я не собиралась.
– Тогда куда же ты собиралась?
Она придвинулась немного ближе.
– Не знаю.
Пугающая мысль на момент мелькнула в его голове, – не слишком ли она наивна. Но нет. Он был совершенно уверен, что в настоящее время, по крайней мере, она бесконечно более здраво оценивала то, что происходит. Тем не менее, он был почти рад, когда они добрались до железнодорожной станции. 8.17. Чуть более четверти часа до отправления поезда.
Они вышли из автобуса и немного постояли, молча, возле станционного буфета. Дождь продолжал моросить.
– Выпьешь что-нибудь? – спросил он непринужденно.
– Я была бы не против кока-колы.
Он удивился. На взгляд любого человека, это был странный запрос. Большинство женщин ее типа, несомненно, предпочли бы джин или водку, но, конечно, нечто более крепкое, чем кола. Кем она была? Чего она хотела?
– Ты уверена?
– Да, спасибо. Я не пью много.
Они вошли в буфет, где он заказал двойное виски для себя, и для нее бутылку колы и пачку «Бенсон & Хеджес».
– Давай побудем здесь.
Она, казалось, была искренне благодарна. Она быстро прикурила сигарету и спокойно стояла, потягивая свой напиток. Время шло, минутная стрелка железнодорожных часов неумолимо приближалась к 8.30.
– Ну, я лучше пойду на платформу. – Он помедлил, а потом протянул руку за своим кейсом. Он повернулся к ней и еще раз их глаза встретились. – Я был рад познакомиться с тобой. Может быть, мы встретимся снова в один прекрасный день.
Он встал и посмотрел на нее сверху вниз. Она с каждым взглядом казалась ему все более привлекательной, он стоял и смотрел на нее.
– Я хочу, чтоб мы были сегодня непослушными, а ты? – сказала она.
Боже, да. Конечно, он хотел. Он быстро задышал, и вдруг снова у него пересохло во рту. Громкоговоритель объявил о том, что поезд в 8.35 прибывающий к первой платформе, следует через Рединг до Паддингтона; пассажиров в течение... Но он не слушал. Все, что ему нужно было сделать, это поблагодарить, мило улыбнуться, пройти через дверь буфета, всего около трех или четырех ярдов, и выйти на первую платформу. Всего-навсего. И снова и снова в последующие месяцы и годы он будет горько упрекать себя за то, что не сделал именно этого.
– Ну, куда бы нам пойти? – это были его слова, вырвавшиеся почти невольно.
Проход на Фермопилы был свободен, и персидская армия могучим потоком устремилась вперед.
Глава первая
Три с половиной года спустя двое мужчин сидели в кабинете.
– У вас есть материалы и довольно много документов, чтобы двигаться дальше.
– Но он продвинулся не слишком далеко, не так ли? – предположение Морса прозвучало цинично.
– Возможно, ему и не нужно было продвигаться далеко.
– Вы имеете в виду, она просто сбежала из дома? Это так и было?
– Возможно.
– Но что вы хотите от меня? Айнли не смог найти ее, или смог?
Главный суперинтендант Стрейндж немедленного ответа не дал. Он смотрел мимо Морса на выложенные аккуратными рядами досье, на книги с записями, на список дел, подготовленных к слушанию, на коробки красного и зеленого цвета, плотно уложенные на полках.
– Нет, – сказал он, наконец. – Нет, он не нашел ее.
– И он вел дело с самого начала.
– С самого начала, – повторил Стрейндж.
– И он ничего не обнаружил.
Стрейндж ничего не сказал.
– Он не был дураком, или был? – не сдавался Морс.
Какое, черт возьми, это имеет значение, в любом случае? Девушка вышла из дома, и больше ее никогда никто не видел. И что? Сотни девочек уходят из дома. Большинство из них вернутся в скором времени обратно к своим родителям – по крайней мере, как только сотрется гламур и будут истрачены деньги. Некоторые из них не вернутся домой. Согласен. Некоторые из них никогда не сделают этого; и для одиноких ждущих родственников ноющая боль в сердце будет возвращаться с приходом каждого нового дня. Нет. Некоторые из них так и не вернутся домой... никогда.
Стрейндж прервал его мрачные мысли.
– Вы возьмете это дело?
– Послушайте, если Айнли...
– Нет. Вы послушайте! – рявкнул Стрейндж. – Айнли был с любой точки зрения лучшим полицейским, лучше, чем вы когда-нибудь станете. На самом деле я прошу вас принять дело именно потому, что вы не очень хороший полицейский. Вы слишком витаете в облаках. Вы тоже... Я не знаю.
Но Морс знал, что он имел в виду. В некотором смысле он должен быть доволен. Возможно, он и был доволен. Но прошло два года, целых два года!
– Дело остыло, сэр, – вы должны это знать. Люди забывают. Некоторым людям необходимо забыть. Два года – это долгое время.
– Два года, три месяца и два дня, – поправил Стрейндж.
Морс положил подбородок на левую руку и медленно потер указательным пальцем нос. Его серо-голубые глаза смотрели в открытое окно на бетонную поверхность закрытого двора. Небольшие пучки травы местами кое-где проросли. Удивительно. Трава проросла сквозь бетон. Как сквозь землю? Хорошее место, чтобы спрятать тело – под бетоном. Все, что вам нужно было бы сделать...
– Она мертва, – резко сказал Морс.
Стрейндж посмотрел на него снизу-вверх.
– Почему вы так считаете?
– Я не знаю. Но если вы не можете найти девочку после того, как прошло столько времени, – ну, я думаю, что она мертва. Это достаточно трудно – скрыть труп, но чертовски труднее скрыться живому. Я имею в виду, что живой человек где-то бывает и встречает других людей, не так ли? Нет. Я думаю, что она мертва.
– Вот так же думал и Айнли.
– И вы согласились с ним?
Стрейндж помедлил, потом кивнул.
– Да, я с ним согласился.
– Он с самого начала вел расследование, как дело об убийстве?
– Нет, официально нет. Он проводил дознание, как о без вести пропавшей.
– А неофициально?
Опять же Стрейндж колебался.
– Айнли приходил ко мне с этим случаем несколько раз. Он считал его, скажем так, непростым. Были определенные аспекты, которые его очень... очень беспокоили.
Тайком Морс посмотрел на часы. Десять минут шестого. У него был билет на постановку Die Walküre[3] в исполнении Английской Национальной оперы, начинавшейся в половине седьмого в Новом театре.
– Уже 5.10, – сказал Стрейндж.
Морс почувствовал себя зеленым школяром, которого поймали зевающим во время разговора с учителем. Школа. Да, Вэлери Тэйлор была школьницей, – он читал об этом случае. Семнадцать с небольшим. Неплохо выглядела, судя по всему. В любом случае, нацелилась на большой город. Азарт, секс, наркотики, проституция, преступность, а затем сточная канава. И, наконец, раскаяние. Мы все приходим к раскаянию, в конце концов. А потом? Впервые с тех пор, как он вошел в кабинет Стрейнджа, Морс почувствовал, что его зацепило. Что случилось с Вэлери Тэйлор?
Он услышал, что Стрейндж говорит снова, как будто отвечает на его мысли.
– Под конец у Айнли появилось ощущение, что она вообще никогда не покидала Кидлингтон.
Морс резко вскинул голову.
– Теперь я должен удивиться, почему он так решил? – он произнес эти слова медленно, чувствуя покалывание нервных окончаний. Это было старое знакомое ощущение. На некоторое время он даже забыл о Die Walküre.
– Как я уже говорил вам, Айнли беспокоило это дело.
– Вы знаете почему?
– У вас есть материалы.
Убийство? Это поставило Морса в тупик. Когда Стрейндж впервые заговорил об этом, он подумал, что ему предлагают провести один из этих неблагодарных, безрезультатных, нескончаемых, как поиски иголки в стоге сена, запросов: сводники, сутенеры и проститутки, рэкет и теневые дельцы, замызганые улицы и дешевые отели на одну ночь в Лондоне, Ливерпуле, Бирмингеме. Тьфу! Процедуры. Проверки. Перепроверки. Отчеты. И опять по новой. Ad infinitum[4]. Но теперь все стало понятнее. И, во всяком случае, Стрейндж двигался своим путем, в конце концов, что бы ни случилось. Хотя, минутку. Почему сейчас? Почему в пятницу, 12 сентября – спустя два года, три месяца и два дня (верно?), после того, как Вэлери Тэйлор ушла из дома, чтобы вернуться после обеда в школу на вторую половину уроков? Он нахмурился.
– Что-то случилось, я полагаю.
Стрейндж кивнул головой.
– Да.
Это было уже лучше, потому что появились новости. Берегись ты, жалкий грешник, кто бы ты ни был, если ты сделал с Вэлери что-то плохое! И он снова попросит в напарники сержанта Льюиса. Он любил Льюиса.
– И я уверен, – продолжил Стрейндж, – что вы именно тот человек, который нужен для этой работы.
– Спасибо, что вы это сказали.
Стрейндж встал.
– Вы, похоже, сейчас готовы на все, что угодно, нежели несколько минут назад.
– Честно говоря, сэр, я думал, что вы предлагаете мне расследовать один из этих несчастных случаев, с без вести пропавшими.
– И это именно то, что я собираюсь сделать. – В голосе Стрейнджа неожиданно прозвучал жесткий авторитаризм. – И я не прошу вас сделать это – я вам приказываю.
– Но вы сказали...
– Вы сказали. Я этого не делал. Айнли был неправ. Он был неправ, потому что Вэлери Тэйлор очень даже жива. – Он подошел к шкафу, открыл его, вынул небольшой прямоугольный лист дешевой писчей бумаги, прикрепленный к столь же дешевому коричневому конверту, и протянул оба Морсу. – Вы можете прикоснуться к ним, все в порядке – никаких отпечатков пальцев. Она, наконец, написала домой.