— Как ты попал сюда? — изумился Афанасьев.
Болеславский грустно улыбнулся.
— Я?.. видишь ли… Тебя не было, Казимира выпустили. Осточертело все, вздумал бежать. Тогда с тобой испугался, а теперь… дурак. Поймали, дали взбучку и вот… — Он с хрипом выдохнул воздух. — Плохо, друг! Зато мы вместе, и будь что будет!
Он оглянулся, поискал кого-то глазами.
— Том!
— Здесь! — ответил низкий певучий голос. Из темноты выдвинулся высокий негр. Он подошел, смущенно поклонился, не решаясь подать руку Афанасьеву.
— Том! Это тот человек… Мой друг.
Афанасьев протянул раскрытую ладонь. Негр крепко сжал ее. На темном лице заблестели белые зубы.
— Том Джеферсон. Бывший солдат… танкист.
— За что вы здесь?
— За чтение запрещенных книг. За то, что говорил правду о Советской России. И еще за то, что я… негр.
— Это верно? — тихо спросил Афанасьев.
— Верно! — подтвердил Болеславский. — Том друг России, он коммунист.
— Кто эти люди? — заинтересовался Вэдж.
— Эти? — Афанасьев задумался только на секунду — «Коммунист… если правда — вполне можно довериться. Ну конечно, какая удача!» — Он сказал без колебаний: — Это Ян, о котором я говорил, и его друг. Они наши товарищи. Теперь нас четверо и ничего не страшно!
Вэдж тихонько свистнул и протянул Болеславскому руку. Поляк обеими руками потряс ее. Вэдж вопросительно взглянул на Афанасьева, не различил его лица в темноте, смущенно хмыкнул и решительно подал руку негру.
С визгом распахнулась дверь. Солдаты втолкнули еще троих арестантов.
— Идемте! — сказал Афанасьев и потянул своих товарищей в дальний пустынный угол барака. Четыре головы сблизились вплотную.
— Бежим… — шепнул Афанасьев. — Но знайте — риск большой, борьба на смерть. Возможно из четверых уйдут двое, ну трое. Согласны?
Две головы отшатнулись. Молчание показалось Афанасьеву долгим.
— Согласен, — прошептал Болеславский. — Все равно сдыхать, тут или там.
Афанасьев не увидел, но догадался, что негр опустил руку на плечо поляка.
— Да, — прогудел низкий голос. — Говорите скорее.
— Запоминайте. Вопросы потом! Когда мы двинемся отсюда…
Перемежая речь незначащими фразами, то повышая, то понижая голос, помогая себе жестами, Афанасьев растолковал продуманный им план. Трижды им пришлось прервать совещание и разойтись. Афанасьев успел рассказать все за несколько минут до прибытия последней партии арестантов.
— Остальное уточнит обстановка на месте, — закончил он.
— А другие нам не помешают? — усомнился Болеславский.
— Не думаю. В крайнем случае, мы их заставим… Пора… Попрощаемся.
На дворе громко затарахтел грузовик. Дверь растворилась, блеснул свет фонаря. Медленно, с большой неохотой, арестанты поплелись к выходу. Выпускали на двор поодиночке. При выходе всем надевали наручники.
Афанасьев протянул руки. «Неужели все пропало? Не может быть! В самолете, наверно, снимут. Они опасаются ночного побега по пути на аэродром».
Восемнадцать человек с трудом поместились в загроможденном кузове. Некоторые сели на ящики, другие повалились прямо на пол. Шестеро охранников заняли места на скамейках. В кабину вошёл сержант. Вслед за ним туда впихнули небольшой ящик.
— С этим осторожнее, здесь взрыватели! — сказал чей-то голос.
— Знаю! — буркнул сержант. — Поехали!
У ворот лагеря сделали вторичную перекличку. Ворота открылись, машина выбралась на шоссе. Заревел мощный мотор, грузовик помчался с большой скоростью.
Около получаса ехали по шоссе, после свернули на грунтовую дорогу. Шофер сбавил скорость, но грузовик подбрасывало. Дорога внезапно кончилась, колеса мягко покатились по ровной земляной площадке. Местность казалась безлюдной, огней не было видно.
В прыгающем свете фар показался силуэт большого самолета. Около машины стояли два человека в летных костюмах. Один из них замахал руками, что-то закричал.
Грузовик развернулся, задним ходом подъехал к самолету. Охранники соскочили, откинули стенку кузова.
«Транспортник… Как будто фокке, знакомая машина…» — решил Афанасьев.
— Эй, вы! — закричал сержант. — Четверо сюда! Грузи ящики.
Вэдж бросился первым. За ним подошли еще трое. Сержант снял наручники, указал на ящик в кабине.
— Тащи этот! Да осторожнее!
Остальные заключенные, еще в наручниках, понуро и безучастно стояли у самолета. Охранники с автоматами расположились вокруг. Один из летчиков распоряжался погрузкой.
Вэдж, низко согнувшись, нес большой ящик.
— Только три, — сказал он, проходя мимо Афанасьева.
«Три парашюта, — подумал Афанасьев, — этого мало…»
— Что такое? — забеспокоился охранник.
Вэдж оскалил зубы, словно собрался кусаться.
— Три говорю! Третий ящик тащу, всю спину изломал.
— Без разговоров! — охранник замахнулся автоматом. — Этакая здоровая дубина и жалуется!
Вэдж пробормотал ругательство и скрылся в кабине.
Ящики затащили в самолет. Стали размещать людей. Сержант поочередно отомкнул замки наручников, собрал звякающее железо, бросил его в кузов грузовика. Когда руки освободились, Афанасьев с трудом удержался от радостного восклицания.
Ящиков было так много, что они не поместились в хвостовом отсеке. Часть их навалили грудой в среднем помещении, предназначенном для людей.
— Ставь ближе к середине — распорядился человек, в котором Афанасьев безошибочно угадал пилота.
— Ящик с капсюлями там, — сказал сержант и кивнул на грузовой отсек. — Ну, ребята, пойдем!
Ныряя в узкую дверь, сержант и охранники выбрались из кабины. Тотчас же вошли два солдата. Правые руки они держали на расстегнутых кобурах.
Афанасьев и Болеславский поместились в хвостовом конце, рядом с дверцей в грузовой отсек. Вэдж и Джеферсон прошли вперед и сели на ящик, стоявший у стены штурманского помещения. Все четверо оказались поблизости от солдат.
Лесенку втащили в кабину, дверцу захлопнули. Снаружи застучал мотор грузовика; шум удалялся, затих.
Из штурманского отсека появился пилот, прошел по кабине что-то ворча, приказал передвинуть два ящика, снова нырнул к себе, со стуком захлопнул дверцу.
Загудели моторы, самолет задрожал, рванулся, побежал по площадке. Пол слегка наклонился, перестало трясти.
Афанасьев точно определил момент отрыва от земли. «Снова в воздухе… Как давно это было…» — Он ощутил прилив бодрости, усмехнулся своему недавнему неверию.
Самолет набрал высоту.
«Около трех тысяч метров, — прикидывал Афанасьев, ощущая покалывание в ушах. — Так, наверно, и пойдем. Скорость триста пятьдесят. Хорошо, что машина немного знакома… Через час будем в районе Берлина… Только бы ребята не струсили… Только бы самому сохранить хладнокровие…»
— Считай! — тихо приказал он Болеславскому. — Смотри, не сбейся.
Болеславский беззвучно шевелил губами, отсчитывая минуты. Со стороны могло показаться, что он читает молитву.
Время еле-еле тянулось, минуты казались часами.
Ожидание было томительным и для Вэджа. Ему чудилось, что ящик под ним пылает. Он с трудом заставлял себя сидеть неподвижно. Вэдж бывал под пулями, видел танковые бои, но никогда так не волновался. Порой ему казалось, что он не выдержит, закричит от нервного напряжения. Джеферсон сидел не шевелясь. Только блестящие глаза выдавали его настороженное состояние.
Болеславский склонился к уху Афанасьева.
— Прошел час! — прошептал он одними губами.
Афанасьев наклонил голову, потянулся, как будто со сна, подобрал под себя ногу. Болеславский отодвинулся, приготовился вскочить.
Солдаты давно отняли руки от кобур: заключенные спали или дремали. Один солдат насвистывал веселый мотив, отбивая ногой такт. Другой, прищурив глаза, внимательно разглядывал фотографию и улыбался каким-то воспоминаниям. В противоположном конце кабины Вэдж и Джеферсон привалились друг к другу, казались уснувшими.
Афанасьев толкнул Болеславского локтем. Пора! Поляк вскочил, рванул дверь грузового отсека, с грохотом распахнул ее. От резкого звука солдат вздрогнул, выронил фотографию, схватился за пистолет.
— В грузовом отсеке дым! Спасайтесь! — отчаянно закричал Болеславский. Даже Афанасьева пробрала дрожь от этого неистового вопля. Солдат забыл о пистолете. Бухнув сапогами по металлическому полу, он бросился к дверце.
Афанасьев стремительно распрямил ногу, ударил, как тараном. Солдат свалился, падая, крепко стукнул Болеславского головой по голени. Поляк моментально сел ему на спину, впился сзади в горло, сдавил с ожесточением. Афанасьев тоже навалился на солдата, поспешно шарил рукой по извивающемуся телу, отыскивая кобуру. Солдат повернулся, лягнул ногами. Афанасьев едва не задохнулся от боли, но не выпустил врага. За спиной загрохотали выстрелы, пуля взвизгнула, чиркнула по волосам, обожгла кожу. Кто-то болезненно охнул рядом.
Скользкая рукоятка пистолета крепко улеглась в ладони. Афанасьев вскочил, стер кровь с лица, оглянулся. У штурманской кабины катались на полу два тела: полосатое и серо-зеленое. Испуганные арестанты жались к бортам самолета. Джеферсон громоздил ящики, заваливая дверь штурманского отсека.
Пилот выключил, моторы, самолет заболтало. Афанасьев с трудом удержался на ногах. В перегородке штурманского отсека появились три рваные дыры. Выстрелов слышно не было.
— Смирно! — закричал Афанасьев, размахивая пистолетом. — Не шевелись!
Шум падения заставил его обернуться. Солдат с бросил Болеславского, приподнялся на руках, собираясь вскочить. Афанасьев выстрелил, не раздумывая. Солдат замычал от боли, схватился за раненое плечо и осел на пол.
— Ян! — закричал Афанасьев. — Ян, что с тобой?
Болеславский не отозвался.
— Связать! — приказал Афанасьев, указывая пистолетом на раненого солдата. — Ну, поторапливайтесь!
Арестанты бросились исполнять приказание.
Три пули одна за другой звякнули о металл. Теперь в передней стенке блестело девять отверстий. В середине кабины на полу корчился раненый арестант.