— Хочу посоветоваться с вами. Знаете, у нас работает пастухом Джаббар-ака. Пьет он сильно, буянит дома. Жена его — одна из наших доярок. Жалуется на него, просит принять меры. Говорила я с ним, да все без толку. А теперь вот решили обсудить его поведение на собрании и хотим, чтобы вы приняли участие. Тогда разговор получится строгим.
— Когда собрание? — спросил лейтенант без особого интереса.
— Народ уже в сборе, ждем вас.
— Так быстро? — удивился Захид. Он нехотя поднялся. — Ну что ж, едемте.
Захид выкатил из подвала мотоцикл. Откинул с люльки чехол, пригласил ее.
— Садитесь, Сахрохон.
— А вы сплетен не боитесь, Захид-ака? — спросила она лукаво, поудобнее устраиваясь на сиденье.
— Каких сплетен?
— Кишлачных. Тут у нас народ... пальца в рот не клади! Хотите, я вам приятную новость скажу?
— Скажите, — Захид завел мотор.
— Женщина одна в вас влюблена. — Сахро не решилась сказать правду.
— Ну, и кто она?
— Догадайтесь...
— Не стоит на пустяки тратить время, — пробормотал Захид и включил скорость. Мотоцикл плавно тронулся с места. — Передайте, пожалуйста, этой женщине, что в меня влюбляться нельзя.
— Это почему же?
— Невеста есть.
— А если та женщина неотразимо хороша?
— Меня это не волнует.
— Ну, конечно, — с обидой произнесла Сахро, — вы человек интеллигентный, уважаете только скромненьких, вроде Азады. А эта скромненькая своего комсорга Юсуфа терпеть не может, однако ж, как только тот появляется на ферме, улыбочками его встречает. А по мне так — не нравится, ну и пусть идет на все четыре стороны.
Захид и сам не мог понять, почему вдруг от сообщения Сахро стало так радостно на душе. Значит, Азада не любит комсорга. Он улыбнулся, сказал весело:
— Эй, Сахрохон, видно, девушка не хочет обижать Юсуфа.
— А может, про запас держит? — съязвила Сахро. — Тихая вода быстрее утопит...
Они въехали во двор фермы. Ферма оказалась большой, ее длинные коровники, приземистые, как мазанки, стояли на берегу реки за поворотом.
— Поверните вон туда, — показала Сахро на отдельно стоящее белое здание, — там у нас контора и комната отдыха.
У здания толпились женщины в белых халатах, несколько молодых парней и мужчина средних лет. Захид остановил мотоцикл невдалеке от них и заглушил мотор.
— Товарища лейтенанта привезла, девчата, — крикнула Сахро и легко выпрыгнула из коляски, — пусть знает он, какие отсталые элементы еще живут в нашем «Чинаре».
Женщины расступились, пропуская Акрамова и Сахро в большую комнату, где в несколько рядов стояли стулья и стол, накрытый красной скатертью. «Заседание товарищеского суда, — подумал Захид. — Кстати, почему я до сих пор не поинтересовался товарищеским судом совхоза, дружинниками? Существуют ли они здесь?»
Он прошел в первый ряд и сел у окна, Сахро заняла место за столом, а работники фермы — в зале. Избрали президиум, как на настоящем собрании: женщины назвали Азаду и еще одну доярку. Сахро деловито, спокойно вела собрание, иногда бросала реплики, вызывающие улыбки доярок, и абсолютно не обращала внимание на гостя. Такой Захид ее видел впервые и был даже приятно удивлен. Но не знал он, что Сахро с трудом давалось это спокойствие. С преувеличенным вниманием слушая рассказ Саломат-апа о прегрешениях мужа, она думала о другом. Как больно ранили сегодня ее слова лейтенанта. Она почувствовала, что ее настойчивость противна Захиду, что он не проявляет к ней интереса совсем не из-за боязни сплетен и разговоров — Сахро ему не нравится, вот и все. В своем стремлении завоевать любовь Захида она переступила какую-то грань и тем самым оттолкнула его.
Захид тоже слушал рассказ доярки в пол-уха. Он смотрел все время в окно, где по двору, задрав хвосты, носились телята. Изредка бросал взгляды на Азаду, сидящую в президиуме, Азада писала протокол собрания. «Но почему все-таки он так обрадовался заявлению Сахро, что Азада равнодушна к комсоргу. Неужели он сам... На первый взгляд, она и в самом деле незаметна, не то, что Сахро, зато, когда приглядишься... хороша!»— отметил Захид про себя.
А Саломат-апа тем временем все говорила и говорила о том, как тяжело ей жить с непутевым мужем. Захид посмотрел на Джаббара-ака, понуро сидящего рядом с президиумом, — опухшее лицо, красный нос, обвислые, будто намокшие, усы.
— Сил моих нет, люди добрые, терпеть дальше это пьянство. Детей жалко. Помогите, прошу вас, — Саломат-апа приложила платок к глазам.
— Ну а вы что скажете, Джаббар-ака? — спросила Сахро.
Тот встал, но не поднимал головы. Молчал.
— И не стыдно вам, ака, стоять вот так среди женщин и мальчишек, ровесников ваших детей, а? Шестеро у вас растут, один другого лучше, жена работящая, все семейные заботы на свои плечи взвалила, да и зарабатывает больше вас! А где же ваше мужское самолюбие?
— Огород совсем запустил, — снова подала голос жена, — раньше хоть помидоры свои были, а нынче, наверное, на базаре будем покупать.
— Мало что пьянствуете, — сказала Сахро, — еще и ущерб семейному бюджету наносите. Нельзя ли, товарищ лейтенант, посадить его на пятнадцать суток за тот дебош, который он дома недавно устроил?! Пусть подумает на досуге.
— Если сейчас собрание решит, — ответил Захид, подмигнув Сахро, — посадим его года на два в тюрьму со строгим режимом.
— Ну как, товарищи, примем такое решение? — обратилась Сахро к женщинам.
Пастух, наконец, понял, что дело принимает серьезный оборот, и извиняющимся тоном попросил:
— Сахро-апа, женщины, простите меня. Даю слово мужчины — в рот больше не возьму эту гадость!
— А можно ли верить вам, Джаббар-ака?
— Можно, можно, — уже радостнее заговорил пастух, — а то позор-то какой по всему кишлаку, скажут — женщины в тюрьму упекли.
— А вы думали, у нас силенок не хватит?! Ошибаетесь, мы не позволим обижать жену и детей. Садитесь. А что вы скажете, женщины?
Сначала сдержанно, а потом все свободнее, стали выступать доярки. Поначалу ругали пастуха, затем перешли к собственным неурядицам.
— Ну все, товарищи женщины, — пообещал пастух, — я смотрю, уж лучше бросить пить, чем слушать такое!
— Ладно, подруги, — сказала Сахро, — на этот раз поверим Джаббару-ака, в протокол запишем ему выговор. Но если он слова своего не сдержит... не миновать ему нашего гнева.
После собрания Сахро предложила Захиду познакомиться с хозяйством.
Коровники были выбелены, но пока, как объяснила заведующая, не оборудованы. Сахро с увлечением рассказывала о фермах Прибалтики, делилась своей мечтой — здесь, у себя, сделать нечто подобное. Из коровника, что стоял на самом берегу дарьи, вышла Азада с полным ведром молока.
— Ее вы уже знаете, — как-то странно усмехнулась Сахро, — думаю, знакомить не надо.
— Не надо, — сказал Захид и, подойдя к девушке, поздоровался: — Ассалом алейкум, Азадахон! Как дела, сестренка?
— Ваалейкум, — ответила Азада и смутилась. — Дела идут хорошо.
— У отца на джайляу бываете?
— Редко, — ответила за нее Сахро, — но скоро Шермат-ака сам ближе к кишлаку переберется.
В это время раздался звонкий голос одной из доярок:
— Эгей, Сахро-апа, к телефону, директор совхоза требует.
— Сейчас, — недовольно произнесла Сахро и оставила их.
— Что же вы не отвечаете на вопрос, Азадахон, или всегда вот так полагаетесь на начальство?
— Она влюблена в вас, влюблена, — выпалила вдруг Азада и так зарделась, что и алый мак не смог бы с ней соперничать.
Захид внимательно посмотрел на девушку, покачал головой, и Азаде показалось — лейтенант осуждает ее за неожиданную выходку.
— У Сахро муж, ребенок. Скажите ей при случае, пусть лучше свою любовь расходует на них.
Азада просияла и с детской непосредственностью воскликнула:
— А мой папа в восторге от вас, говорит, что вы — деловой парень.
— А я бы хотел, чтобы от меня в восторге была такая девушка, как вы. — Захид и сам удивился своей смелости. Но тем не менее так же свободно продолжал: — Возможно ли это, Азада? — Он дотронулся до ее плеча.
— Не знаю, — Азада отвела его руку, оглянулась смущенно. — Кто-нибудь увидит еще, Захид-ака.
У Захида сразу же испортилось настроение.
— Извините, я совсем забыл, что у вас есть жених.
— Это кто же вам такое сказал?
— А разве это неправда?
— Я никогда не буду его женой, ака!
— Тогда почему вы не скажете ему прямо об этом?
— Не знаю, как-то жаль обидеть.
— Но рано или поздно это надо будет сделать, верно? Вы молча принимаете его ухаживания, и он надеется, что и вы любите его. Ведь чем дальше, тем больше Юсуф привязывается к вам. Ну, да что я вам советы даю, ведь это ваше личное дело, Азадахон. Скажите лучше, зачем я вам нужен был?
— Когда?
— Как когда? А кто обо мне у Маджида-тога спрашивал?
— A-а. Так это Сахро-апа просила пригласить вас на собрание. Кстати, вот и она. Не приведи аллах, узнает, о чем мы говорили, — съест!
— Я не позволю, — рассмеялся Захид. — А вы, Азадахон, сообщайте мне, пожалуйста, те дни, когда в кино ходите.
— Это зачем еще?
— Стану вашим телохранителем.
— Хорошо. Я позвоню вам, ака.
Когда к ним подошла Сахро, оба почему-то ужасно смутились. Особенно Азада, кровь так и прилила к ее лицу.
В этот миг поняла Сахро, угадала женским своим чутьем, что за время ее отсутствия между Акрамовым и Азадой произошло нечто такое, что рушило все ее планы и надежды. На этот раз выдержка изменила Сахро, и она, пытаясь унизить соперницу, грубо выговорила ей:
— Азада, хватит болтать, занимайся-ка своим делом.
Но, видимо, плохо она знала свою подругу. Азада спокойно посмотрела на заведующую, так, словно и не слышала окрика, затем нежно улыбнулась Захиду и дерзко сказала:
— Хайр[31], Захид-ака, я вам обязательно позвоню!..
XVII
Чабаны и их помощники — особая категория работников, самая, можно сказать, привилегированная. Оно, пожалуй, так и должно быть, ведь хозяйство своими успехами обязано прежде всего этим людям, днем и ночью, в стужу и зной заботящимся об общественном стаде.