— Интересно, можно ли подняться наверх? — спросил он.
— Тропа очень крутая, — ответил Улаш-ака, — она теперь мне не по зубам, как говорится, а вы, думаю, сможете.
— Я тоже иду с вами, — сказал Бекназаров Захиду.
Они пошли вверх по течению, отыскали тропу и начали подниматься. Тропа, петляя между арчовыми зарослями, кое-где проходила по сплошному галечнику, который осыпался. Здесь требовалась большая осторожность — иначе сорвешься, косточек не соберешь. Шли, помогая друг другу. Захид вновь принялся щелкать затвором аппарата. Отсюда выступ был виден полностью, он оказался довольно большим. «Человек на этом месте вполне может сорваться, — подумал Захид, — круто очень. Но никак Халиков не мог упасть в пропасть. В любом случае он зацепился бы за выступ». Захид подтолкнул ногой небольшой голыш, и тот полетел, но задержался на выступе, правда, на самом краешке. Бекназаров, молча наблюдавший за действиями лейтенанта, и сам начал толкать камни, только с разных «точек» отрезка тропы. Часть из них оказалась в пропасти, а часть, та, что падала с того места, откуда сорвался капитан, задерживалась на выступе.
— На краю выступа можно оказаться в том случае, — сказал Бекназаров, — если самому прыгнуть.
— Или если кто-то сильно толкнет в спину.
— Да, тогда, конечно, не удержишься.
— В этом весь вопрос, Джалил-ака, — сказал Захид.
Ошибка баллистической экспертизы поставила перед Акрамовым массу вопросов. Кто посягнул на жизнь капитана? Почему? Как он, капитан, и икс-преступник оказались на одной тропе?
Захид поднялся чуть выше. Тропа выходила на небольшую полоску ровной земли, обычную для подножия гор, а затем петляла между скалами и арчой. Бекназаров следовал за ним.
— По гребню проходит граница между Туркменией и Узбекистаном, — сказал он.
— Та сторона тоже крутая? — спросил Захид.
— Нет, там долина, которая принадлежит госземфонду.
— Там и пасут чакана-чабаны?
— Наверное.
— Может, побываем на тех пастбищах, Джалил-ака? — предложил Захид.
— В народе говорят, недалека та гора, что видна. Но чтобы оказаться по ту сторону хребта, надо идти до ночи. Вы посмотрите внимательнее, тропа порой кружит на одном месте. А сколько таких участков! Надо гору у подножия объехать на мотоцикле.
— Из Чукургузара это можно сделать, ака?
— Нет. Сначала надо отправиться в Гагаринский район, на целину попасть, потом вдоль железной дороги добраться до Келифа, а уж оттуда...
— Словом, придется полтысячи километров отмахать? — спросил Захид.
— Не меньше. Вот если бы вертолет!
— Ну что ж, поедем обратно, может, и вертолет найдем. — Эта мысль понравилась Захиду. — А выше по течению люди живут?
— Глухомань. Медведи, может, живут да кобры водятся... Красота в ущелье только летом восхищает, а зимой... Все завалит снегом — ни пройти, ни проехать!
— Как же первобытные люди жили?
— Улаш-ака знает, — рассмеялся Бекназаров, — это по его части...
— Древние люди жили только в верховьях реки, — объяснил учитель, когда они возвращались. — В том месте, где Кугитанг сходится с Байсун-тау, существует небольшая седловина, пологая с обеих сторон, ее и на машине можно проехать. И ущелье там неглубокое, вода пресная.
— Понятно, домулло, — сказал Захид и спросил у Бекназарова: — Ну, а вообще-то люди ходят здесь? Им ведь не миновать ваш кишлак, если надумают пройти по этой тропе, значит, кто-нибудь да увидит их.
— Знаете, — сказал Бекназаров, — в ущелье часто бывал уста, почти каждую субботу он ловит тут рыбу. Вот у него надо спросить, видел ли он людей на этих тропах?
— Спрошу, — сказал Захид, а сам подумал, что имя уста Нияза что-то слишком часто упоминается. То он замешан в скупке шерсти и смушки, то помогает достать дефицитный сур, которого в кишлаке отродясь не водилось, то вот теперь выясняется... рыбачит каждую субботу.
...Первое, что сделал Захид, когда они возвратились в Чукургузар, принялся подробно расспрашивать бухгалтера.
— У него такая хитрая штучка есть, — усмехнулся Самад. — Табличка — «Уехал домой». Выставит ее, и пропал. Но в тот день, когда погиб капитан Халиков, уста Нияз был в кишлаке. Это я точно знаю.
— А накануне вечером? — спросил Захид, поняв, что бухгалтер догадался о причине их поездки в ущелье.
— У меня в гостях. До ночи мы болтали о всяких пустяках, потом я предложил ему остаться до утра.
— И он остался?
— Да. Утром мы вместе пошли на работу.
— Ну, а просьбу мою вы выполнили?
— Конечно, — Самад подал Акрамову три разграфленных и аккуратно заполненных листа. — Тут все — что куплено, в каком количестве, у кого, когда. В конце списка я попросил каждого, с кем разговаривал, расписаться... А вот это, — он подал еще один лист, — те, кто находится на Чаппасу. Если срочно нужно, я могу съездить туда.
— Спасибо. Мне и самому нужно побывать там, Мурад-ака дал кое-какие поручения, так что заодно я и с людьми поговорю. — Захид бросил взгляд на итоги, которые бухгалтер вывел карандашом в конце списка, и решил не заводить пока речь о квитанциях. Кто знает, может они действительно были выписаны, как утверждал Эгамов.
Его сейчас занимало другое. Разница между тем, что перехвачено у баскентца, и тем, что купил уста у населения, составляла солидную цифру — около семисот килограммов шерсти и девяноста шкурок каракуля. Сур в списке сырья вообще не значился.
XXII
... Едва Акрамов переступил порог кабинета, как зазвонил телефон. Секретарь Ярматов предупреждал Захида, что вечером в клубе состоится собрание партийно-хозяйственного актива, посвященное итогам работы в первом полугодии.
— Приедет секретарь обкома партии по сельскому хозяйству, — сказал он, — вам следует вместе с Юсуфом, командиром дружинников, позаботиться о порядке в клубе.
— Хорошо, Мурад-ака, — ответил Захид. — Порядок обеспечим!
Он позвонил Юсуфу, договорился с ним о встрече в клубе. И только потом уже связался с начальником райотдела Махмудовым и подробно доложил о результатах поездки на усадьбу седьмого отделения, а также об осмотре места гибели капитана Халикова. Поделился с майором всеми сомнениями и предположениями. Махмудов предложил было ему самому явиться в райотдел, но, узнав о собрании, приказал передать фотопленку с первой попутной машиной, чтобы проявить ее и провести новую экспертизу.
— Уста вашего я допрошу сам, — сказал майор, — а вы, Захид Акрамович, не отлучайтесь из «Чинара», не поставив в известность меня лично.
— Слушаюсь, товарищ майор! — ответил Захид.
Летние вечера в «Чинаре» наступают медленно. Уже и солнце вроде бы давно опустилось за плечо горы, а небо все остается прозрачно-синим.
Собрание началось ровно в восемь. Его открыл секретарь партийного комитета Ярматов. Он предоставил слово директору совхоза Муминову, и тот почти сорок минут рассказывал собравшимся о том, как поработали животноводы в первой половине года. Выходило в общем-то неплохо. Ульмас-ака упомянул имена передовых чабанов, а о Шермате-ата и его успехах подчеркнул особо. Потом слово взял секретарь обкома партии.
— Коллектив вашего совхоза, — сказал он, — по заготовкам кормов идет впереди других животноводческих хозяйств области. Областной комитет партии и облисполком, рассмотрев итоги социалистического соревнования во втором квартале, решили присудить переходящее Красное знамя совхозу «Чинар». Разрешите вручить вам эту заслуженную награду и пожелать в дальнейшем новых успехов!
Под дружные аплодисменты Ульмас-ака и Ярматов приняли знамя. Затем начальник отдела кадров зачитал приказ о премировании работников, среди которых Захид услышал и имя Азады. Мало того, он услышал и собственную фамилию. Совхоз премировал его за конфискованную шерсть и смушку. Когда начался концерт участников художественной самодеятельности, Мурад-ака кивнул ему — пошли. Захид вышел в фойе, и Ярматов шепнул ему:
— Идемте в гостиницу, Ульмас-ака дает небольшой банкет в честь присуждения нам знамени.
Стол был накрыт в гостиной. Он не ломился от яств, но все же щедро представлял дары горной земли. Буквально через минуту Захид встал из-за стола.
— Извините, товарищи, — ответил он на немой вопрос Ярматова, — мне нужно идти.
Директор принялся возражать, но секретарь обкома сказал Захиду:
— Идите, товарищ лейтенант, служба — прежде всего!
Вернувшись в дом культуры, Захид устроился в последнем ряду у двери и стал смотреть концерт. Пели и танцевали, как говорится, от души, и чинарцы сопровождали каждое выступление горячими аплодисментами. Правда, несколько местных длинноволосых пижончиков в ярких рубашках, повязанные широкими крикливыми галстуками, шумели, но шум был скорее от избытка энергии, чем от стремления побуянить.
Захид стал осматривать ряд за рядом, настроение его падало — Азады он отыскать не смог.
Но вдруг он услышал шорох атласного платья, напоминающий шепот ветерка в кроне тала. Захид мгновенно оглянулся и увидел Азаду, проходившую мимо.
— Добрый вечер, Азадахон, — поприветствовал он радостно.
— Добрый вечер, Захид-ака, — ответила девушка и нерешительно остановилась.
— Уже уходите?
— Пора, ака.
— Всего десять часов, — сказал Захид, взглянув на часы.
— Рано вставать надо.
— Можно проводить вас? — просительно проговорил Захид. — Чтоб никто не приставал, а?
— Что вы, Захид-ака, — ответила она шепотом, — в кишлаке такое не принято. Это ведь в книжках провожают.
Он посмотрел девушке в глаза и прочитал другой ответ:
«Я пойду тихо, если захотите — догоните...»
Азада прошла в дверь, а он спустя минуту, отыскал старшего среди дружинников и, наказав ему быть начеку, вышел на улицу.
Когда он догнал ее возле родника, все хорошие слова, что собирался сказать, оставили его, спросил невпопад:
— Что-то я сегодня Шермата-ака не заметил?
— Был он, — ответила девушка. — А потом забрал маму и уехал на джайляу, что-то нездоровится ему.