Медведь атакует
С Эйваном я встретилась у него дома: парень живет с несколькими большими собаками, и они неустанно пытаются выпросить кусочек мяса, которое Эйван только что сам закоптил и принес мне на бумажной тарелке. Вкуснее мяса я не пробовала. Коптильню на заднем дворе в Монтане можно встретить так же часто, как гриль на задних дворах в других штатах. Для меня это культурологическая странность; я даже не знала, что обычный человек может иметь коптильню, пока не приехала в Монтану и своими глазами не увидела, что они здесь есть у всех. Алисса с дочерью тоже зашли к Эйвану. Они уже давно расстались, но по-прежнему дружат. Люди курсируют туда-сюда. Крутые парни из тех, что ходят в кожаных куртках и ездят на мотоциклах, жмут мне руку, жуют копченое мясо, выходят покурить и глотнуть пива. Сейчас волосы у Эйвана покороче, а лицо покруглее, чем на видео, но он по-прежнему выглядит как настоящий потомок викингов.
В детстве Эйван был лучшим другом Роки. Они играли в приставки Atari и катались на велосипедах по району. Эйван говорит, что у Роки всё время были неприятности – он воровал, пил, – но не рассказывал о своих проблемах дома. Однажды Роки просто исчез, и оказалось, что на большую часть года его отправили в Пайн-Хиллз, а после этого он на некоторое время переехал во Флориду, чтобы пожить с родной матерью, которая туда переселилась, так что Эйван больше ничего о Роки не слышал.
Эйван и Роки снова начали общаться после того, как Роки и Мишель сошлись и завели детей. Потом Эйван начал встречаться с Алиссой, они съехались, и Роки иногда приезжал в гости, чтобы пообщаться с другом, но Мишель почти совсем не появлялась. «Он никогда не упоминал ее возраст, – говорит Эйван, – я знал, что он ее контролировал, но о его жестокости понятия не имел».
На первых порах Роки и Эйван тусовались вместе, нюхали кокс и напивались до беспамятства. Но через некоторое время Эйван сказал, что с него хватит. Он немного успокоился, прекратил ходить на вечеринки, поступил в университет и стал дизайнером в фирме, предоставляющей консалтинговые услуги для электроэнергетических компаний. «Он не хотел останавливаться, – рассказывает Эйван, – вообще не собирался… Я ему говорил: чувак, ты так убьешься. Ты че делаешь? Давай закругляйся. А он мне: да всё будет тип-топ».
Они могли не разговаривать неделями, а иногда и дольше. Роки не шел на конфликт, когда дело касалось его личной жизни, то есть Мишель и детей. Эйван начал встречаться с Алиссой, когда ему было чуть больше двадцати, и через некоторое время Алисса стала делиться с ним историями о том, что происходит в доме Мишель; Эйван пытался затронуть эту тему с Роки. «[Роки] отвечал что-нибудь в духе: чувак, это не твое дело. Он сам с этим разбирался; это его семья, так что я не должен был влезать», – сказал мне Эйван.
Он знал, что всё плохо, но не знал насколько, и понятия не имел, что с этим делать. Несколько раз, когда Мишель удавалось вырваться к Алиссе и Эйвану, она вслух размышляла о том, на что способен Роки. Намекала на то, что он угрожал ей и детям. Эйван говорит, что не понял, о чем Мишель спрашивала его на самом деле, а ведь он был единственным известным ей другом, который вырос вместе с Роки, и она хотела знать, ей было необходимо знать, сможет ли ее муж на самом деле решиться воплотить в жизнь свои угрозы: убить ее и детей. Эйван не понимал, что она говорила на особом языке; приглушенными стыдом, страхом и экономической зависимостью словами, которые используют большинство жертв домашнего насилия. И Эйван отвечал Мишель: «Я себе представить не могу, чтобы он поднял руку на тебя, и уж тем более на детей». Только не на детей.
Но Мишель не рассказывала, что когда Роки был на нее зол, он забирал детей. Их не было часами: он увозил их в кино, за город или еще куда-нибудь, а Мишель сидела дома, волнуясь, в отчаянии, что в этот раз он может не вернуться, так дети стали пешками, с их помощью Роки подчинил жену себе, сделал покорной. К моменту его возвращения она была благодарна просто за то, что с детьми всё в порядке. Роки не нужно было бить Мишель. Она и так была в его власти.
За эти годы Алисса и Мелани пробыли в доме Мишель дольше, чем кто-либо еще. К тому времени Мелани сама сильно подсела на наркотики. Когда она училась в старших классах, Роки предложил ей попробовать мет, и впервые в жизни она почувствовала, что может сосредоточиться. Это было что-то вроде самолечения: у Мелани целыми днями не терялась концентрация, она могла делать домашку, зависать с друзьями, и еще оставалось время на любую движуху. Мелани не нравился Роки, не нравилось быть рядом с ним, но он доставал ей наркотики, так что она терпела его маниакальное поведение. Они сидели в гараже, вдалеке от дома, и Роки возился с одним из своих мустангов – кузов открыт, колеса сняты – и говорил, говорил без остановки, совсем не похожий на того молчаливого мужчину с опущенными глазами, который сидел с ними за праздничным столом. Мелани говорит, что Роки пробавлялся дилерством, чтобы немного подзаработать. Он был строителем и зимой часто оставался без работы, а Мишель работать запретил, так что денег всегда не хватало.
По словам Мелани, однажды Роки взял ее с собой на наркосделку в другой штат – Северную Дакоту. Сказал, что если их поймают, то пересечение границ штата повлечет за собой более серьезное обвинение, и именно на этот случай он берет ее с собой: ей только нужно будет сказать, что это ее наркотики. Она ведь несовершеннолетняя, так что никаких проблем не возникнет, обещал Роки. Мелани была молодой и глупой, и ей были нужны наркотики, так что она согласилась. И они периодически мотались на такие сделки: уезжали после того, как Мишель ложилась спать, возвращались до того, как она просыпалась. За это Роки давал Мелани 28 граммов травки. Иногда она с ужасом вспоминает эти времена, особенно с тех пор, как у нее самой появились дети. Мелани не употребляет уже давно, несколько лет, но тяга никуда не делась, и назойливая мысль о тех ужасных вещах, которых ей чудом удалось избежать, неусыпно мелькает в ее мозгу как красная лампочка пожарной сигнализации.
По словам Мелани, с годами состояние Роки становилось всё более параноидальным, наркотики притупили логическое мышление и рациональное восприятие действительности. Однажды он сказал девушке, что за ним, за ними обоими, следит ФБР. Что им нужно быть как можно осторожнее. Роки считал, что в переулке за домом установлены камеры. Мелани знала, что это всё из-за наркотиков, но молчала и старалась игнорировать такие тирады. Она перестала приходить к Роки после того, как он начал колоться. Мелани было почти двадцать, когда однажды Роки сказал ей, что федералы вылезают из мусорных баков в переулке, и с тех пор она больше не могла находиться рядом с ним. Это утомляло. Хотя за год до убийств Роки перестал употреблять. Но, по мнению Мелани, было уже слишком поздно, последствия для мозга оказались необратимы.
Алисса говорит, что Роки пытался и ее подсадить на наркотики, когда они только познакомились, но она отказалась. Говорит, что перестала доверять Роки после того случая, когда он выехал на встречную полосу, чтобы наорать на Мишель. Это открыло ей глаза на его безумие, на то, с какой легкостью он рискнет своей жизнью и жизнями других, лишь бы отомстить за то, что принял за обман. Иногда Роки кричал на Мишель из-за того, что Алисса слишком часто к ним заезжает, что они слишком много времени проводят вместе, но, судя по всему, Алисса осталась единственным человеком, с которым Мишель продолжила общение, несмотря на запреты Роки.
И всё же Мишель не рассказывала Алиссе о том, как много она вытерпела от Роки. В ее браке были и обычные сложности: стесненное материальное положение, маленькие дети, ожидания и обязанности по дому и вне дома.
Салли рассказывает, что Мишель всегда хотела учиться в университете, но была вынуждена дождаться, пока ее дети пойдут в школу. Как только Кайлa приняли в детский сад, она сразу же поступила в Университет штата Монтана в Биллингсе (МБУ) и подала заявление на материальную помощь. В приемной комиссии Мишель сообщили, что для того, чтобы иметь право на любое пособие, необходимо предоставить налоговые декларации родителей; девушка пришла в ужас. К тому времени она уже много лет не зависела от родителей; они не содержали ее лет с пятнадцати, так что она сказала комиссии, что не станет подавать декларации, и что должен быть другой способ получить материальную помощь. Мишель думала, что автоматически удовлетворяет критериям, ведь она совершеннолетняя, и у нее нет никаких сбережений и никакого дохода, кроме тех денег, которые поступают от Роки.
Ей сказали: выходи замуж, это даст право на стипендию. Тем же вечером Мишель позвонила Салли. Девушка сообщила, что в следующую среду они с Роки собираются пожениться у мирового судьи, и пригласила Салли на церемонию. Это было неожиданно, но восторгов не вызвало. К тому времени Мишель и Роки были вместе уже почти восемь лет. Такая горькая насмешка судьбы для Мишель – она столько усилий прикладывала для того, чтобы уйти от Роки, и была вынуждена выйти за него замуж из-за выверта системы. На свадебных фотографиях Мишель одета в пастельное платье по щиколотку и выглядит болезненно-худой. Кристи и Кайл ползают по траве под столом, на котором Мишель и Роки разрезают торт. На церемонии, которая состоялась в парке под навесом для пикника, присутствовали обе семьи и несколько гостей. Солнечный день, кругом изумрудная зелень. Мишель не улыбается.
Той же осенью Мишель начала посещать обязательные общеобразовательные курсы в МБУ. Она хотела стать медсестрой. Девушка навсегда запомнила то, как медсестры заботились о ее дочери, когда Кристи лежала в отделении интенсивной терапии, и была глубоко благодарна им за то, что они сохранили Кристи жизнь. Университетский городок располагался так близко к дому Мишель, что она могла ходить туда пешком. Так что она оставляла детей в школе, а затем сама шла в университет и всегда, всегда Роки следил за ней, ходил за ней, когда мог, убеждаясь в том, что она идет именно туда, куда сказала, делает то, что обещала делать. Роки не пытался скрыть того, что следит за женой, как будто хотел, чтобы она об этом знала, хотел, чтобы она понимала, что принадлежит ему, что он ее контролирует, что он позволяет ей это излишество – посещение университета; но один неверный шаг, и он всё отнимет.