Как и многие дети, выросшие в семьях, где имело место домашнее насилие, как словесное, так и физическое, О'Хэнлон не считает отца агрессором. Патрик подпадает под стереотип мужчин, которых я видела в группе Дэвида Адамса в тот день, когда они обсуждали своих отцов. Он сглаживал жестокость отца и гораздо чаще говорил о поведении матери. «Моя мама была не сахар, – рассказывает Патрик, – если бы она вела себя менее вызывающе, если бы уважала отца как мужа…»
Как-то раз я спросила О'Хэнлона как, по его мнению, выглядит насилие. Он описал крики и ругань, летающую по дому мебель: такие скандалы, что соседям слышно. По мнению Патрика, случай с ножом доказывает, что его отец не был агрессором. «Другой [более] жестокий мужчина воспользовался бы этим ножом» – говорит он. Кажется, О'Хэнлон не понимает, что со стороны ситуация в его доме в точности подходит под его же описание насилия.
Институт семейного насилия расположен в приземистом одноэтажном здании, которое делит с Корпусом подготовки офицеров запаса и складом подержанной офисной мебели в основном комплексе зданий Университета Северной Аризоны во Флагстаффе. Дверь всегда запирается, а снаружи установлены камеры наблюдения, потому что в прошлом Нила Вебсдейла угрожали убить, и в основном угрозы поступали от обвиняемых в домашнем насилии мужчин, с делами которых он работал как криминолог.
Много лет назад для своего курса Вебсдейл начал прочесывать архивы фамилицидов в Америке и наткнулся на случай мужчины по имени Уильям Бидл. Бидл был уважаемым бизнесменом, который в 1782 году оказался на грани банкротства и зарубил свою жену и четырех детей топором. История привлекла внимание Вебсдейла, и он продолжил прочесывать архивы и находить всё больше подобных происшествий. «Я уловил связь между делами 1780-х и современными случаями» – рассказывает Вебсдейл. Каждый раз речь шла о здоровом мужчине, которого выбивают из колеи серьезные экономические трудности, и он решает, что единственный способ покончить с ними – убить свою семью и себя. И действительно, сам Бидл писал об унижении, которое испытал из-за банкротства: «Когда человек, который жил в достатке, имел благие намерения и не делал никому зла, внезапно и стремительно беднеет, навлекая на себя насмешки… он должен стать озлобленнее самой злобы».
Вебсдейл начал собирать многовековые данные о фамилицидах по всей стране, и его исследование воплотилось в изданной в 2010 году книге «Сердца фамилицида», в которой ученый выделил два основных типа убийц собственных семей: «свирепый агрессор» – то есть человек с длительной историей домашнего насилия, и «уважаемый гражданин», имеющий хорошую репутацию член общества вроде Уильяма Бидла, за которым не было замечено жестокости, и который убивает из чувства извращенного альтруизма. Существуют и смешанные типы, но озадачивает исследователей именно второй (Жаклин Кэмпбелл в некоторой степени отрицает такую категоризацию, утверждая, что в фамилицидах всегда незримо присутствует домашнее насилие, даже если доказательств этому не найдено. Между Кэмпбелл и Вебсдейлом существует дружеское соперничество, и они часто не соглашаются друг с другом, делая это в исключительно вежливой манере). «Уважаемый гражданин» – категория, на которую сильнее влияет, к примеру, экономический кризис. Именно к этой категории и принадлежит О'Хэнлон – этакий почтенный, добропорядочный гражданин, который в один прекрасный день просто «сорвался».
«В теории срыва не учитывается критическое накопление подавляемых эмоций», – объясняет Вебсдейл. Убийцы второй категории – обычно представители среднего класса и его верхнего сегмента. Часто это белые европейцы (в Соединенных Штатах 95 % фамилицидов – дело рук мужчин; согласно исследованию Вебсдейла, в период между 2008 и 2013 годами убийства совершили 154 мужчины и 7 женщин). Обычно в таких семьях традиционное распределение гендерных ролей, то есть мужчины приносят большую часть дохода, а женщины занимаются семьей и домом (это не значит, что женщины не работают, просто на них лежит обеспечение эмоциональных нужд домочадцев). Роки Мозур подпадает под эту категорию. Часто такие мужчины религиознее большинства, они придерживаются фундаменталистских взглядов, а спектр их эмоций практически всегда жестко ограничен: Патрик О'Хэнлон вписывается во все эти категории. Таким мужчинам свойственна высокая степень социальной изолированности. Экономические причины – потеря работы, положения или статуса и грядущее банкротство могут стать катализатором, подтолкнув их к убийству.
Альтруизм материализуются в идее о том, что убийство спасет семью от худшей доли. Например, в 2010 году во Флориде произошел известный случай: безработный ипотечный брокер Нил Джейкобсон убил жену и сыновей-близнецов в день их семилетия; семья жила в коттеджном поселке закрытого типа в городе Веллингтон, и в результате банкротства им грозила потеря дома. Еще один нашумевший случай произошел в Уэльсе: находясь в преддверии банкротства, Роберт Мохри убил жену и четырех детей. Оказывается, в обоих случаях, как и во многих других, жены понятия не имели о финансовом крахе, на пороге которого находится их семья. По словам Вебсдейла, такая скрытность свойственна убийцам: «Меня поражает скрытность этих мужчин».
Дэвид Адамс в определенной степени отвергает предложенную Вебсдейлом классификацию, в частности, полагая, что она делает из преступника «жертву». По мнению исследователя, эти категории не так уместны, как его теория нарциссизма. «Если у вас завышенная самооценка и вы переживаете нарциссическую травму, может произойти срыв», – объясняет Адамс. Он говорит не просто о каком-то невероятно самоуверенном человеке, но о человеке с диагностированным расстройством личности. По словам Адамса, такие нарциссы «живут и умирают ради репутации». И когда их авторитет подорван: допустим, их уличают во лжи, или раскрывают их секрет, они срываются и «навязывают» свое решение партнеру и детям. В исключительных случаях решением становится убийство.
Финансовое положение многих мужчин, подпадающих под категорию «уважаемых граждан», указывает на связь между тем, что преступники считают экономической катастрофой, и убийством семей. И действительно, среди 161 убийства, которые были зафиксированы в период с 2008 по 2013 годы, 81 случай датируется 2009–2010 годами. Криминолог Северо-Восточного университета Джек Левин рассматривал фамилициды, произошедшие в первые четыре месяца 2008 года – семь случаев – и обнаружил, что, по сравнению с первыми четырьмя месяцами 2009 года, количество убийств выросло практически в два раза, достигнув двенадцати случаев (речь идет о небольших числах, однако следует помнить, что за каждым числом стоит проявление крайней жестокости). К тому времени уровень безработицы после кризиса также вырос практически вдвое. «Полагаю, существует очевидная связь между безработицей, индексом Доу-Джонса и количеством фамилицидов, особенно среди преступников из категории “уважаемых граждан”, – поясняет Вебсдейл, – я бы назвал это запаздывающей обратной зависимостью».
Джеймс Гиллиган, автор книги «Жестокость: размышления о национальной эпидемии» и эксперт, анализировавший RSVP в самом начале деятельности этой организации, в своем исследовании называет экономические сложности причиной роста количества как суицидов, так и фамилицидов. «Здесь прослеживается очевидная связь, – пишет Гиллиган – когда мужчина теряет работу, он может чувствовать себя кастрированным, свое мужское достоинство – униженным, и в нем может проснуться склонность к суициду, убийству или и к тому, и к другому… это апокалиптический образ мысли». Ричард Геллес, директор Центра молодежных исследований и социальной политики в Университете Пенсильвании, также выделяет экономические потрясения как причину подобных действий, но предупреждает, что в текущих социальных и политических условиях всё может стать только хуже. «Можно играть по правилам и всё равно потерять пенсию, потерять работу, потерять дом и остаться с кредитом за обучение в 50 тысяч долларов, а если объявишь себя банкротом, никто не освободит тебя от обязанности выплачивать эти долги», – говорит Геллес. – Это просто раздолье для надувательства целого слоя населения». По его словам, размывание среднего класса в Америке – это «канарейка в угольной шахте».
Однако, по мнению других исследователей, связь фамилицидов с экономической ситуацией не столь однозначна. Марике Лим, Гарвардский постдокторант, которая изучает насилие в семье, выявила тесную взаимосвязь между уровнем безработицы и фамилицидами в 1976–2007 годах; но согласно анализу информации за период с 2000 по 2009 годы, между этими факторами прослеживается лишь «слабая связь». Жаклин Кэмпбелл полагает, что экономические факторы и безработица – «стресс-факторы» для всех форм домашнего насилия, но их нельзя рассматривать отдельно от целого комплекса других причин.
Закончив школу, О'Хэнлон подал документы в престижный университет. По его мнению, все считали, что он не поступит. Братья и сестры не воспринимали его устремления всерьез и иногда смеялись над ним. «Я верил в Бога. Я сказал: Если ты существуешь, помоги мне». И, по словам Патрика, Бог ответил на его молитвы. О'Хэнлон поступил в университет и стал жить в лучах положенного ему уважения.
Патрик О'Хэнлон встретил свою жену Дон сразу после окончания университета. По словам Патрика, Дон произвела на него впечатление. Амбициозная девушка работала на полную ставку, а по вечерам посещала колледж. И едва сводила концы с концами. О'Хэнлон говорит, что это была любовь с первого взгляда; он беспокоился из-за того, что девушка не в состоянии оплатить съем жилья, и счел своим долгом помочь ей. Он спросил себя: «Как бы на моем месте поступил Иисус?» И в ответ услышал, что Дон надо спасать. Патрик и Дон поженились вскоре после встречи. По словам О'Хэнлона, Дон всегда была целеустремленной; вскоре она получила степень и нашла работу. Через несколько лет у них родилась дочь, которую назвали Эйприл.
О'Хэнлон помнит, что пока они с Дон только встречались, она часто была слишком занята, чтобы видеться с ним. Как-то раз ей нужно было написать доклад, и О'Хэнлон сделал задание за нее. Он объясняет это тем, что хотел видеть Дон, а доклад «мешал» этому. «Но разве это не обман?» – спросила я. В разговорах он любил подчеркивать свою порядочность. «Насколько мне известно, – сказал Патрик, отмахиваясь от моего вопроса, – этот доклад сдал не я».