И еще ей было страшно. Она без конца прокручивала безумные слова Галкина о том самом ружье, которое вдруг начинает стрелять. Бред, конечно, но вдруг и правда выстрелит!
Под Рождество Алла Ивановна затеяла пироги. Час колдовала с тестом, потом принялась греметь посудой, заготавливая начинки. Заставила Олю мариновать гуся, которого купила у частников. Оля безропотно подчинилась, но делала все как-то вяло, без конца роняла то перечницу, то солонку. И ползала потом по полу с тряпкой, подтирала.
– Так, все, хватит! – не выдержала Алла Ивановна, когда Ольга выронила миску с антоновкой, и яблоки разбежались по всей кухне. – Идем!
– Куда? – Оля выглянула из-под стола, куда нырнула за антоновкой.
– Идем, говорить будем, девочка! Или я…
– Что? – Оля подняла вопросительный взгляд. – Погоните меня прочь?
– Дурочка, – буркнула Алла Ивановна беззлобно. – Или потащу тебя к соседям. У них снова целая толпа гостей.
– Ой, нет! – перепугалась Оля перспективе быть чрезвычайно вежливой и вымученно улыбаться чужим шуткам. – Только не это!
– Тогда будем говорить, – кивнула Алла Ивановна.
Стащила с себя передник в ярких цветочках, швырнула его, скомкав, на подоконник.
– Идем, идем, я ведь не отстану. – И тут же прикрикнула: – Да оставь ты эти яблоки в покое, Олька! Ничего им не сделается. Успеем.
Она увлекла ее на теплую веранду, заставила надеть валенки, чтобы не замерзли ноги. Усадила в старенькое кресло у круглого столика, за которым летом собирались соседи-картежники. Накинула ей на плечи теплую клетчатую шаль. Поставила на стол две чайные пары, горячий чайник, сахарницу, заварник и плетеную корзинку с овсяным печеньем. Села напротив. Строго глянула на Ольгу.
– Ну! – сказала через минуту, когда в чашке уже дымился невозможно ароматный чай. – Чего молчишь? Рассказывай!
– Что рассказывать? – Оля схватилась за чашку, радуясь возможности спрятать взгляд.
– Все! Все, что тебя тревожит. – Алла Ивановна принялась загибать пальцы. – Все, что ты считаешь важным и что может другим казаться ерундой. Все, что считаешь невозможным рассказать из опасения быть непонятой. Говори, Олька! Иначе истлеешь. От мыслей, от печали, от одиночества.
– Я не одинока. У меня есть вы, – улыбнулась она вяло.
– Я-то есть, это бесспорно. Но ты даже рядом со мной одинока, Олька! А все потому, что молчишь. Надо говорить, девочка, надо говорить. Давай. – Алла Ивановна подняла свою чашку и чокнулась пузатым боком с Олиной. – Давай, девочка, выплесни свою печаль.
– Это не просто, – вздохнула Оля. Покусала губы и добавила тихо: – И это стыдно.
– Не тебе решать, – строго оборвала ее Алла Ивановна. – Говори.
Оля начала рассказывать. Обо всем: о жизни с больной матерью и бабушкой, о том, как их не стало и как появился вдруг отец, которого она никогда не знала. Как он умер внезапно. О Вадике и его странной смерти. И о Галкине с его жутким рассказом о прошлом ее отца. И о Георгии Окуневе рассказала, и о Степане. И о том, как они спорили первого января у нее на кухне. А потом внезапно исчезли.
– И не звонят, – пожаловалась она, – ни Степа, ни Окунев. А мне как-то странно теперь. Как будто они меня заманили на середину реки и бросили. А я и не знаю, какой берег ближе, в каком направлении плыть…
– Так, может, по течению, а, Оль?
– Что? – Оля подняла непонимающий взгляд.
– Я говорю, может, тебе попытаться пока плыть по течению, раз не знаешь, к какому берегу двинуться? Хотя, – Алла Ивановна удрученно вздохнула, – здесь тоже свои риски имеются. И камни подводные, и омуты. Ладно, это я так. Вот что я тебе скажу, девочка. То, что ты мне рассказала, удручает, но не настолько, чтобы считать, что твоей жизнью управляет какой-то рок и все теперь будет зависеть от него.
– А разве нет?
– Да ни черта подобного, – хохотнула Алла Ивановна и принялась доливать им обеим кипятку с заваркой. – Может, это они все от тебя зависят, а?
– Кто они?
– Все эти люди, которые вдруг стали появляться в твоей жизни. Может, ты оказалась на пересечении их интересов не просто так. Вдруг им что-то от тебя нужно? Что-то, о чем ты сама пока не знаешь?
– А как же быть?
– Надо узнать, что им всем от тебя нужно. Все просто! – Алла Ивановна, довольная, откусила половину пряника и забубнила с набитым ртом: – И отцу, который явился к тебе спустя столько лет. И Вадику этому, прости господи, гадкому. И менту бывшему. И…
– И что?
– И сдается мне, что это не последние персонажи в твоей жизни, Олька. Плюнешь мне потом в мое прекрасное лицо, но вот-вот появится кто-то еще.
– Господи! – Оля замахала руками. – Накаркаете еще, Алла Ивановна!..
И ведь накаркала.
Не успели они отработать и двух дней после праздников, как в Олиной жизни появился мужчина. Да такой, что даже Алла Ивановна не нашла в нем изъянов, как ни старалась.
– Да, Олька… И хотелось бы подвоха, да не виден он, – вздыхала она после ужина в ресторане, на который была приглашена в роли Олиной дуэньи. – Все в нем: и красота, и ум, и деньги, и власть. И холост ведь, Олька! Холост, что главное! Я тут попыталась пробить этого дядечку через своих знакомых…
– И что?
Оля спрятала счастливое лицо в пышный букет, боясь поверить, что жизнь, кажется, налаживается.
– А то, что не тянет он на очередного таинственного незнакомца, о котором я тебе говорила. Это точно не он! Ни единого темного пятнышка на биографии Александра Геннадьевича Гнедых. Чист как стеклышко. Никакого корыстного интереса у него к тебе нет и не может быть. У тебя скорее, чем у него. Страшно богатый мужик, имей в виду.
– Это его не портит.
– И я о том же. – Алла Ивановна ухватила белоснежную розочку за колючий стебель и потянула из букета. – Это я себе заберу, если ты не против. У тебя вон их сколько.
Оля поудобнее перехватила букет и зашагала к машине. От предложения Александра Геннадьевича развезти их по домам обе категорически отказались. Алла Ивановна на правах старшей подруги сочла, что для первого свидания пообщались достаточно.
– Теперь смотри не упусти его, Олька, – наставляла она всю дорогу, пока Оля везла ее домой. – За такого мужика надо держаться зубами и когтями. Иначе уведут!
– Алла Ивановна, о чем вы говорите! – Ольга притормозила у подъезда. – Он достаточно взрослый, чтобы быть серьезным и не поддаваться…
– Ой, я тебя умоляю, Олька! – Алла Ивановна ядовито усмехнулась и полезла из машины на улицу. – Что для них возраст? В общем, я тебя прошу: будь осторожна, дорогая. Кто знает, кого он бросил ради тебя. И что это за птица?
– Бросил? – Оля изумленно уставилась на Аллу, степенно поправляющую складки длинной бархатной юбки. – Ради меня?
– Может, и не ради тебя, это я так, к слову. Но ведь бросил же наверняка кого-то. Не один же он был все это время!
– Хорошо, пусть не один. А почему сразу бросил? Может, они расстались полюбовно?
– Я тебя умоляю, Олька! Кто же от такого счастья добровольно откажется? Так что будь осторожна, девочка. Будь все время начеку.
Она наклонилась к Ольге, сидевшей за рулем. Поцеловала ее в обе щеки, в лоб. Еще раз расправила подол длинной юбки и пошла прочь, поигрывая белоснежной розочкой.
Оля всю дорогу до дома мысленно с ней спорила. Нет, не мог этот Гнедых кого-то бросить. Не мог он сделать кого-то несчастным. Он такой славный, надежный, кажется таким порядочным. Интересно, он понравился бы ее отцу? Одобрил бы отец ее новые отношения? А они будут, отношения эти?
Да! Продолжению быть. Сегодня Гнедых весь вечер не сводил с нее глаз. Очень бережно держал ее в руках, когда они танцевали. На прощание поцеловал ее ладонь и сказал тихо, чтобы не слышала Алла Ивановна:
– Я тебя теперь никуда от себя не отпущу. Ты моя девочка.
Ах, как сладко заныло все внутри! Как заметалось сердце! Как запела душа! Теперь у нее все-все будет хорошо! И какие бы ужасные люди ни появлялись в опасной близости, ей теперь не страшно. Чего бояться, если у нее есть он.
Саша – так он просил себя называть.
Саша. Сашенька. Сашуля.
Оля перебрала все и нашла, что ему очень подошло бы имя Алекс. Как-нибудь потом, когда они станут ближе, она, возможно, и станет его так называть. А покамест Саша. Просто Саша.
Ее обычное место на стоянке было занято. Пришлось проехать туда-обратно по двору, чтобы сориентироваться, где лучше приткнуться. Вышло довольно далеко от подъезда. Но ничего, через минуту-другую зажгут фонари и станет совсем светло. И потом, она в собственном дворе. Что с ней здесь может случиться?
Она успела сделать не больше пяти шагов, когда звонкий девичий голос крикнул со спины:
– Эй ты, коза! Куда торопишься?
Она даже оборачиваться не стала, пошла дальше. И голос незнакомый, и козой она себя не считала. Да и не торопилась она ничуточки: медленно шла, вспоминала, мечтала.
– Я к тебе обращаюсь, коза! Слышь ты, в пальтеце!
За пальтецо Оля обиделась – ей его отец покупал, между прочим, в дорогом бутике. Остановилась, обернулась.
– Вы мне? – спросила у стройной девушки на высоченных каблуках. Девица, кажется, спешила к ней, но разве на таких каблуках побегаешь?
– Тебе, тебе! – продолжала кричать та. – Ты что дурой прикидываешься? Можно подумать, здесь есть еще кто-то.
Оля машинально огляделась. На улице было пустынно, фонари по-прежнему не горели. Хотя грубиянку ей удалось неплохо рассмотреть, когда та доковыляла к ней по снегу на своих шпильках.
Очень высокая, очень стройная, очень стильно одетая, очень красивая. Всего в этой девушке как-то слишком, и поэтому она Оле не понравилась. Какая-то ненастоящая.
– Чего таращишься, коза? – Девушка приблизила к ней лицо. – Не ослепни смотри!
– Постараюсь. – Оля на всякий случай отступила на пару метров назад.
– Умная, да?
Девушка выпрямилась. Короткая меховая курточка распахнулась, она пристроила ладони на тонкой талии и как-то странно изогнулась – будто позировала фотографу. Через десять секунд спросила: