Поторопись, мама.
В открытую дверь было видно, что Десма возвращается, сгибаясь под целой охапкой новых столбиков для починки ограды. С таким грузом ей понадобится еще минуты три или, может, чуть больше, чтобы увидеть и распахнутую дверь, и красное виноватое лицо Норы.
Нора вытащила из-под растопки целую газету «Горн Эш-Ривер» и раскрыла ее. Похоже, эту газету лишь однажды сложили пополам, и она не успела приобрести тот потрепанный вид, какой бывает у газет, которые передают из рук в руки, – оборванные углы, кружки от стаканов и чашек, липкие последствия чтения за обеденным столом. Возможно, такие чистые газеты вообще встречаются только в тех домах, где нет ни мужчин, ни мальчишек? Возможно, лишь во вдовьем хозяйстве газеты способны сохранить свой первоначальный облик?
А возможно, она просто ее не читала!
Нет, это невозможно.
Это было бы слишком большим подарком фортуны. Нора выглянула наружу. Вот она идет, Десма, широким шагом – этакая амазонка, крепкая, загорелая, грудь как нос корабля, а на голове великолепная корона пышных густых волос, в которых лишь недавно появились седые нити.
Господи, как быстро она идет!
Мама! Ты ведь спрячешь эту газету?
Не говори глупостей.
Но если она ее еще не читала, то и читать ей незачем.
Ей все равно в городе расскажут. Если уже не рассказали.
Но ведь городские сплетницы не знают, что автором той статьи была ты. Откуда ей-то об этом узнать?
Когда Нора снова подняла глаза, Десма уже с грохотом ссыпала на землю принесенные столбики для ограды, и в руках у нее мгновенно появился небольшой крупнокалиберный пистолет, который она всегда носила в кармане. На таком расстоянии стрелять из пистолета было практически бесполезно, однако Десма целилась прямо в распахнутую дверь с таким видом, словно способна была с двухсот ярдов не только в человека, но и в птицу попасть.
– Эй, кто там? – крикнула Десма. – Выходи и учти: ты под прицелом!
– Это я! Это всего лишь я, Нора! – Нора помахала ей свободной рукой.
– Кто-кто? – не сразу сообразила Десма и с облегчением вздохнула: – Ну, слава богу! – Потом она еще минутку постояла, прижимая руку к груди, и пояснила: – Я уж решила: ну вот, теперь они уже среди бела дня явились, а у меня, дуры, даже винтовки нет.
Нора, пытаясь ее успокоить, снова пробормотала, что это всего лишь она.
– Ты, наверное, за мясом пришла? – спросила Десма.
– Только если у тебя лишний кусок найдется.
– Извини, Нора, но на этой неделе я не охотилась.
Это звучало скорее как обвинение. Впрочем, лгать Десме было совершенно несвойственно.
И Нора, указав на груду помятых и разбросанных овощей, спросила:
– А это что такое?
– Овощи, как видишь.
Но что означает подобный ответ? Упрек? Похоже, ссора пока что им не грозит – но объятия и улыбки тоже вряд ли возможны. Нора так растерялась, что не могла вспомнить, как же обычно приветствовала ее Десма. Она нервно погрызла ноготь, имевший соленый привкус, и спросила:
– Может, тебе помочь?
Но Десма только отмахнулась:
– Ты лучше сама себе помоги. Тут вот кофе немножко осталось, можешь пока допить, а я через минутку к тебе присоединюсь.
Увидев, что Десма принялась аккуратно складывать нарубленные мачете заготовки для новой ограды, Нора быстро приоткрыла дверцу плиты и сунула туда злополучный «Горн Эш-Ривер». В течение нескольких наполненных ужасом секунд она смотрела на газету и почти остывшие угли, уверенная, что бумага так и не вспыхнет. Затем на краю газетного листа взметнулся крошечный язычок пламени, огонь ожил и мгновенно сделал свое дело. Нора с замиранием сердца закрыла дверцу плиты. И вскоре в дом ворвалась Десма.
– Ну, и что ты стоишь как вкопанная? Ждешь, пока я тебя денежки из кармана вынуть заставлю?
– Неужто ты и впрямь думаешь, что у меня в карманах еще что-то осталось? Между прочим, я к тебе без фартука явилась и уже добрых десять минут тебя жду. Кстати, это вот моя самая вместительная воровская юбка. – Нора кокетливо приподняла подол и даже немного им помахала.
– Ну, хоть овощей мне оставила – небось не все в твою воровскую юбку поместились.
Так было гораздо лучше. Эта Десма была уже вполне узнаваемой. Это была та самая Десма, чьи глаза всегда выглядели удивительно унылыми, даже печальными – и, пожалуй, особенно печальными они казались, когда она шутила и ей самой вроде бы было действительно весело.
– Не знаю уж, какой там пир ты задумала, но мне бы не хотелось, чтобы твои гости ушли голодными, – в том же шутливом тоне продолжала Нора.
– Я полностью ликвидирую свой огород.
– Больше похоже, будто ты ограду вокруг него укрепляешь – я там чертову пропасть новых колышков заметила.
– Сомневаюсь, что это поможет и свое сохранить, и чужих сюда не допустить.
– Олени повадились?
– Нет, люди Крейса. – Десма заглянула в кофейник, поморщилась и стала озираться, словно в поисках чего-то, пробудив в душе Норы надежду, что сейчас откуда-нибудь появится ведро с водой. – На сей раз я их засекла. Собственными глазами видела, как они на лошадях топчут мои грядки. Правда, не стала дожидаться, пока их лошади всю мою капусту съедят.
– Это правильно, – сказала Нора и снова рискнула пошутить: – Вообще-то для нас это даже хорошо – поскольку твои овощи на ярмарку в этом году уже не попадут, может, у всех остальных хоть какая-то надежда появится?
Но Десма даже не улыбнулась. И Нора, взяв ее за руку, снова предложила:
– Позволь, я тебе немного помогу.
И обе взялись за работу, однако восстановление изгороди все равно шло довольно медленно. Нора очень старалась, держа столбики под нужным углом, а Десма с ужасной гримасой и полным гвоздей ртом вколачивала их в землю, а затем прибивала к ним перекладину. И каждый удар отчего-то вызывал в душе Норы всплеск странной паники.
Теперь они работали уже в свекольном поле, и из каждой борозды им как-то нехорошо ухмылялась подвергнутая безжалостной резне свекла.
– Похоже, тут не один всадник трудился, – заметила Нора. – Ущерб-то какой!
– Так ведь основное правило Крейса – суметь нанести врагу наибольший ущерб.
– Ну, все-таки…
Десма выпрямилась. Сейчас у нее было такое выражение лица, словно она вот-вот скажет: «Ты что, совсем идиотка?»
– Хочешь сказать, что я все это выдумала?
– Ну что ты, конечно же нет!
– По-моему, ты все-таки мне не веришь.
– Да верю я тебе, конечно, верю!
Десма отряхнула руки.
– Знаешь, как бывает: иной раз ночью внезапно проснешься, сядешь в постели, все еще пребывая в полусне, и никак не можешь понять, что же тебя разбудило – тебе такое знакомо? Вот и хорошо. Со мной несколько ночей подряд это происходит; я вскакиваю, потом снова ложусь и все пытаюсь понять, что же меня будит. Потом все-таки догадалась: это Козочка со своими богами разговаривает. Во сне. Спит и кричит. С ней такое в последнее время часто бывает, она ведь почти ослепла. Хотя порой мне кажется, что она, хоть глаза у нее и завешены туманом, заметила, что Рея давно не видно, вот и удивляется: куда это он, черт побери, мог подеваться? А иногда даже начинает жалобно его звать – но недолго и всегда быстро затихает. А в ту ночь она все кричала и кричала, так что я все-таки встала и к окну подошла. Смотрю, а у меня вся изгородь разворочена и на огороде какая-то лошадь пасется. Да так увлеченно моими овощами хрумкает, что даже в доме слышно. Когда я обрела дар речи и закричала, лошадь удивленно повернулась, и тот, кто на ней сидел, стал хорошо виден, прямо как днем. Он улыбался, глядя на меня. Улыбался, Нора! Словно только и ждал, когда же я наконец его замечу. Поняв, что криками делу не поможешь, я стала стрелять. И, похоже, попала в лошадь, потому что она оставила кровавый след. Да только это уже мало что дало. Ты только посмотри, во что они превратили эту чертову ограду! – Десма показала в ту сторону, где за домом, на дальнем конце участка, изломанные столбики ограды были буквально вырваны из земли, словно там прошла лавина. – Господи, – засмеялась она, – да если бы Рей здесь сейчас оказался, мне бы силой пришлось его удерживать, чтобы он охоту на этих бандитов не устроил. Хотя, возможно, все так и было задумано: разозлить нас настолько, чтобы не просто отсюда выжить, но и на виселицу отправить. За убийство.
Нора стояла, потупившись, и молчала. Потом, пытаясь хоть немного разрядить обстановку, сказала первое, что пришло ей на ум:
– Знаешь, Тоби наверняка сказал бы, что той ночью ты чудовище видела.
Десма только головой покачала:
– Что за фантазии твоему сынишке в голову приходят! Нет, надо тебе все-таки от этой Джози избавиться, и поскорее – как от нее сестрица Эммета избавилась.
– И разбить Долану сердце? Он же мне никогда этого не простит. Да и никто из них не простит мне, если я ее выгоню.
– Ничего, мальчик тебя простит, и довольно скоро. Парни всегда матерей прощают.
Десма обладала неизменной верой в легкий характер всех на свете детей. Такая вера обычно свойственна людям, которые сами никогда детей не воспитывали. И слава богу, что это так, потому что все-таки приятно, когда иной раз тебе напоминают о преимуществах материнства. Ведь Десма не знает о таких непременных «бонусах» наличия в семье нескольких подростков, как скрытность, мрачность, полное отсутствие благодарности за заботу и внезапные взрывы гнева вроде того, что случился вчера. Она как раз и собиралась в деталях поведать о нем Десме, но теперь передумала. Если уж ее решение простить мальчиков было действительно искренним, то ни к чему позорить их перед соседями, рассказывая об их недостойном поступке.
Да и Десма уже явно думала о чем-то совсем ином. И смотрела вовсе не на Нору, а куда-то вверх по склону холма, заслоняя рукой глаза от слепящего солнца.
– Это еще кто?
По боковой тропе к ним спускался всадник. Десма незаметно выпустила из рук молот, и он мягко шлепнулся на землю. А ее освободившаяся рука уже нырнула в карман фартука, где под рисунком из вылинявших цветов легко угадывались очертания пистолета. Нора невольно придвинулась к ней, и обе, стоя бок о бок, с напряженным вниманием стали следить за приближением ездока; впрочем, вскоре стало ясно, что до такой степени измочаленные завязки на ковбойской шляпе могут означать только одно: это почтальон Ферди Костич.