Мосс тоже решил воспользоваться моментом:
– Спасибо, Нора. Да, в три будет вполне удобно. Договорились.
Она едва успела сказать: «Вот и хорошо, Мосс…», и оба мужчины исчезли в полутемных глубинах гостиницы.
Интересно, во что это Мосс ухитрился вляпаться на этот раз, точно какой-то неосторожный утенок? Вечно он действует чересчур стремительно и на все сквозь пальцы смотрит. Вечно охвачен неутолимой жаждой соперничества – буквально с самого первого мгновения, как его сапоги коснулись этой земли, – во всем соревнуясь с Уолтом Стилменом, хозяином гостиницы «Битер Рут», находящейся на противоположной стороне улицы и в первое время принимавшей любых бродяг и пьяниц. Почему последние удостаивались подобной чести, так и осталось тайной, достаточно, впрочем, значимой для обоих и способной в любую минуту заставить непримиримую ненависть вновь вспыхнуть в их сердцах. За минувшие годы оба отельера по крайней мере дюжину раз сменили вывески, стараясь обставить друг друга и словно позабыв о разраставшемся городе, о получении статуса Территории и о войне с повстанцами. Новая стальная табличка, висевшая теперь над входом в гостиницу «Битер Рут», гласила: «Мы – ровесники Республики», что было похоже на некую жирную точку в конце бесконечно длинного предложения.
Если бы Уолт Стилмен тоже вышел на крыльцо, прежде чем Нора двинулась дальше, она бы непременно и с ним посмеялась и пошутила – ведь только что это получилось очень даже удачно. Она, например, могла бы спросить: «Это какую республику ты имеешь в виду, Уолт?» – и он бы, разумеется, тут же до чертиков разозлился. Она даже коня притормозила, но Стилмен так и не появился. Зато у него на веранде она заметила точно такого же мужчину в черном костюме, какого только что видела на веранде «Паломы»; этот незнакомец тоже был высоким и худощавым, у него были какой-то причудливой формы карманы, а сапоги настолько чистые и блестящие, что могли быть только совершенно новыми. Поставив каблук на перекладину кресла, стоявшего на веранде, мужчина в черном костюме раскуривал трубку. Заметив Нору, он приветливо ей кивнул. На руке у него висел легкий плащ. А в вестибюле, успела заметить она, было и еще несколько мужчин, похожих на этого. Один из них довольно-таки бездарно исполнял «Ларедо», с силой молотя по клавишам драгоценного пианино Уолта Стилмена – что было весьма необычно: в столь ранний час музыку и «девушек» Уолт обычно своим гостям не предлагал; эти развлечения были доступны только после четырех. Однако в окне верхнего этажа Нора заметила еще одного мужчину в черном костюме, рядом с которым виднелось обнаженное женское плечо.
Еще один незнакомец в черном мерил шагами веранду торгового центра, явно поджидая, когда Хуан Карлос Эскондидо откроет свое заведение. Нора вдруг поняла, что ей, если она хочет добраться до цистерны с водой, так или иначе придется проехать мимо этого человека. Вот только стоит ли рисковать: что, если сегодня один из тех дней – таких бывало пять из шести, – когда из крана в цистерне выходит не жалкая струйка воды, а лишь хлопки спертого воздуха? Похоже на то, поскольку даже на расстоянии было видно, что земля вокруг цистерны бледно-серая, пересохшая.
Однако Норе нестерпимо хотелось пить; жажда уже сделала ее грубой и злой, а впереди был еще целый долгий день мучительного ожидания.
– Вода-то сегодня есть? – спросила она.
Незнакомец посмотрел на нее, затем заглянул в отверстие крана, настолько сухое, что, казалось, и говорить-то не о чем.
– Похоже, нет.
– Попробуйте, сэр, ради меня, пожалуйста!
Он медленно нажал на ручку насоса. Из крана с неприличным звуком вырвался спертый воздух.
– Вы уж простите этот кран, сэр, – извинилась Нора, – он у нас всегда невоспитанностью отличался.
Незнакомец слегка кивнул и снова погрузился в изучение собственных ногтей. Это почему-то раздражало Нору куда сильней, чем его единственная ленивая попытка оживить насос. Неужели он не понимает, что эту проклятую штуковину нужно заставить работать? Неужели он настолько равнодушен к ее чарам? А ведь она определенно не лишена женских чар. Она еще достаточно молода, можно сказать, женщина в самом соку. Еще совсем недавно она колебалась, стоит ли разговаривать с мужчинами такого типа во время подобных поездок в город, и эти колебания были связаны с ее нежеланием уверять каждого, что она уже замужем. Ну что ж, сама виновата, нечего было шутить с каким-то незнакомцем. Нора спрыгнула с седла и поднялась по ступенькам к цистерне, вертя в руках бурдюк для воды и пытаясь распутать запутавшиеся завязки. Мужчина, практически не сходя с места, чуть качнулся в сторону и дал ей пройти.
– Иногда насос нужно несколько раз прокачать, – пояснила она, чувствуя, что он внимательно за ней наблюдает, и нажала на рычаг – раз, два, три. И в какое-то исполненное надежды мгновение ей почудилось, что сопротивление усилилось, что там, в глубине, все-таки что-то есть. Но из крана снова вырвался всего лишь влажный спертый воздух. – Иной раз он умеет и сломанным притвориться, – сердито бросила Нора.
– По-моему, с ним все нормально.
– Ладно, придется мне, видно, еще разок попытаться чуть позже.
– Наверное, да.
* * *
Типография находилась в самом конце главной улицы сразу за тюрьмой. Она занимала приземистое квадратных очертаний здание. Перед входом был положен щербатый настил из досок. Унылый цвет ее стен и маленькие окошки всегда вызывали в душе Норы воспоминания о Мортон Хоул. Но сейчас она даже обрадовалась тому, что у входа в типографию никого нет; обычно там собирались целые толпы желающих купить газету или пристроить туда свою жалобу или объявление.
Она принялась рыться в сумках, извлекая оттуда пакеты с едой. Пакеты были горячими – казалось, жаркое солнце пропекло их насквозь. Она вдруг вспомнила, как радовался Роб каждый раз – а в былые годы это случалось довольно часто, ибо тогда между ней и сыновьями царило полное взаимопонимание, – когда она заезжала к ним в типографию и привозила поесть. Он бы и сейчас, наверное, ласково потрепал ее по плечу и сказал: «Да все нормально, мам, не огорчайся. Считай, что ланч ты не испортила, а попросту разогрела!» Вспомнив о сыне, она почувствовала, будто невольно распахнула дверь в давно забытую комнату. Слова, которые мог бы сказать ей Роб, были неразрывно связаны с тем, каким он был в детстве, с его прежним «я» – и куда только все это подевалось в последние годы? А ведь вряд ли сам Роб теперь помнит, каким он был тогда. Он, казалось, хочет добиться некого равновесия в собственной жизни и для этого постепенно отсекает все те свойства своего характера, которыми обладал до первого бритья. И все-таки Нора попробует ему об этом напомнить. Вот сейчас войдет и скажет: «Бобы, мальчики! Еще горячие, в пути приготовленные!»
Может, это их так удивит, что они даже ей улыбнутся, как прежде?
Вывеска, на которой золотом было написано: «Ларк и сыновья», опять свалилась с крюка на землю. Нора наклонилась, чтобы ее поднять и повесить на место, и только теперь заметила, в каком состоянии выходящее на улицу окно.
Стекло было выбито, и в раме все еще торчали острые осколки, в которых отражался солнечный свет, неровными зигзагами падая внутрь. Полосы солнечного света лежали на печатном станке, на рабочих фартуках, по-прежнему висевших на вешалке, на рабочем столе Эммета, заваленном грудой бумаг. Нора вошла внутрь, и ее сразу окутали мертвая неподвижность помещения и кислый запах чернил и бумаги. На ее оклик никто не ответил. Расхристанный печатный станок как бы завис, словно удар настиг его во время работы. Металлические буковки в наборной кассе были все перепутаны и перепачканы чернилами. Нераспроданные экземпляры газеты за прошлую неделю висели на бельевой веревке, натянутой от стены до стены.
У Норы подгибались колени, ее била дрожь, но она все же вернулась к окну, чтобы рассмотреть дыру в стекле. Совсем недавно она видела такой же след от пули в витрине торгового центра Эскондидо, только там отверстие имело аккуратные, чистые очертания, и от него во все стороны лучиками расходились трещины. А здесь все было совсем не так. И потом, после выстрела из ружья на противоположной окну стене должны были остаться хоть какие-то следы. Норе такие следы были хорошо знакомы, стены почти любого здания в городе до сих пор украшали шрамы, полученные в перестрелках первых поселенцев. У Эскондидо, например, пуля так глубоко вошла в стену, противоположную витрине, что, сколько Хуан Карлос ни старался, он так и не смог ее вытащить и в итоге сдался: просто перевесил свои картинки и рекламные объявления, прикрыв ими образовавшуюся дыру.
Нет, здесь окно было разбито явно не пулей. Кулак Норы легко входил в образовавшееся отверстие, не касаясь острых осколков, оставшихся торчать в раме. То есть разбивший окно предмет был никак не меньше ее кулака. Возможно, это был камень. Возможно, выпущенный из пращи. Возможно, его выпустил кто-то из тех незнакомцев в черных костюмах, которые сейчас исподтишка наблюдают за Норой, прячась на той стороне улицы. Но с какой целью это было сделано? Или, может, это просто случайность? Ну, попал кто-то камнем в окно и убежал. Очень даже похоже, тем более Нора никаких других свидетельств нападения найти не смогла. Внутри было лишь довольно много острых мелких осколков стекла. И такие же осколки, как она заметила чуть позже, поблескивали среди прутьев метлы, стоявшей в углу. Сердце ее, готовое выпрыгнуть из груди, немного замедлило свой бешеный стук. Значит, кто-то подмел здесь пол… Ну, это уж точно не ее мальчики! Они бы никогда не стали наводить порядок после драки. Они бы направились прямиком в «Палому» за патентованным средством, способным заглушить боль от выбитых и расшатанных зубов, а потом, заявившись домой, тщетно попытались бы что-нибудь ей соврать.
Задняя комната оказалась столь же пуста, хотя и отмечена явным пребыванием Роба: скомканные и брошенные на пол шарики бумаги, окурки сигарет (Господи спаси, мама, пробормотала Ивлин,