лось достать ни капли воды, пока мы не набрели на безымянную речушку, в которой оказалось вполне достаточно воды, что так и осталась загадкой даже для Джорджа. Над рекой даже днем в небе висела бледная луна.
Мы почти закончили ставить палатки, когда на горизонте вдруг появилась некая движущаяся точка или клякса. Для всадника на лошади она была, пожалуй, маловата, но неуклонно приближалась к нам, как бы пробиваясь сквозь пучки закатных лучей и отклоняясь то вправо, то влево. Наконец этот непонятный объект обрел конкретную форму и оказался девочкой или юной девушкой, одетой в такие лохмотья, что ее с трудом можно было вообще счесть одетой. Она еле брела, спотыкаясь и пошатываясь, и выглядела совершенно измученной.
Когда к нам подъехал Нед Бил, Джордж уже успел завернуть девушку в одеяло и дал ей напиться. Потом они отошли в сторонку и стали решать, сколько воды разрешить выпить это несчастной. К этому времени она успела опустошить целый бурдюк и хотела еще, а Джордж, указывая на ее вздувшийся живот, все уговаривал ее: «Ты теперь подожди немного. Не то больно тебе будет».
Его уговоры довели девушку до слез, и она бросилась просить милости у Била. Говорила, что много дней шла пешком, надеясь выбраться к людям из той malpais[43], где застрял их обоз – два выдохшихся мула с повозками; там же с крайне малым запасом очень плохой воды осталась и вся ее семья.
– Где это? – спросил Бил.
Она указала на север.
Мы теперь находились уже так далеко от любых проезжих путей, что Бил просто не знал, как ему поступить. Нам, правда, было ясно, что несчастной девчонке надо помочь. Однако всех терзало нехорошее предчувствие: до сих пор мы испытывали в пути так мало неудач, что появление этой девушки представлялось чем-то вроде предупреждения – впереди опасная засада и бой, который способен всех нас опозорить. «Представьте только, какая честь для того храбреца, который сумеет украсть верблюдов, принадлежащих военному министерству», – буркнул Нед Бил. И, разумеется, каждый из нас еще со времен Индианолы представлял себе налет таких вот храбрецов. Но сейчас перед нами сидела измученная девчонка. Кто-то – скорее всего Джордж – уже успел ее «приодеть», обрядив в мужскую рубаху, которая была ей велика, и бриджи, которые были слишком длинны. Мрачная, покрытая пылью, она сидела возле Майды, одной рукой обнимая колено верблюдицы.
Что ж. Если у такой девчонки хватило мужества и везения, чтобы столько пройти по этой каменистой пустыне и добраться до нас, то как будут впредь относиться к Билу, если он все же не захочет отправить кого-то на помощь несчастным переселенцам?
– Ладно, пусть это будет некой незапланированной, но совершенно необходимой спасательной операцией, которая станет весьма увлекательным дополнением к хроникам нашего путешествия, – сказал Бил. И, с тоской глядя в густеющие сумерки, прибавил: – Жаль, что и я не могу с вами поехать.
* * *
К утру стало ясно, что девочка столько блуждала, прежде чем встретилась с нами, что ее вполне можно было и вовсе с собой не брать – она даже направление толком указать не сумела. У нее было круглое обветренное и обожженное солнцем лицо, а рот, пожалуй, мог быть и индейским, если бы его удалось как следует разглядеть – так сильно у нее потрескались и распухли губы. Она ехала впереди, а следом за ней ехал Шоу, которого присоединили к нашей группе в последнюю минуту, и Джолли, увидев это, тихо прорычал: «Ну, конечно, нельзя было доверить нам одним с этой девчонкой поехать!»
А Джорджу прямо-таки наслаждение доставляло это непредусмотренное приключение. Он быстро сориентировался и обнаружил проходы в густом кустарнике, которые проделала девочка, пытаясь добраться до людей, после чего мы действительно поехали прямо на север, поднимаясь все выше.
– Я что-то вообще ничего не узнаю! – то и дело в отчаянии восклицала она.
– Ты же, можно сказать, в бреду была, – объяснял ей Джордж. – Не волнуйся, ты все вспомнишь.
Мы ведь совсем не дали ей отдохнуть, и ничего удивительного, что вскоре она попросту начала соскальзывать с седла. Тогда Шоу привязал мула девушки к своему коню, а ее посадил перед собой в седло. Джолли это не понравилось. Он то и дело проезжал вперед, а потом возвращался обратно, бросая на Шоу нехорошие взгляды и подъезжая к нему совсем близко.
– Нет, ты только посмотри на него! – брюзжал он, точно какой-то старикашка из тех, что любят посплетничать, сидя на крылечке. – Зачем, интересно, ему понадобилось ее к себе в седло пересаживать? Чтобы все время ее обнимать?
Когда мы остановились у маленького ручейка, чтобы напиться и пополнить запасы воды, девчонка совсем расстроилась:
– Я в этом месте точно никогда не была!
– Да была ты здесь, была. – И Джордж показал ей проломы, оставленные в густом кустарнике, и следы, оставленные ею на земле. Он даже поставил на один из таких следов ее ногу, чтобы она убедилась, что след полностью совпадает с размером ее стопы. Свидетельства и впрямь были неопровержимые, но девушка по-прежнему ничего не могла вспомнить и даже немного поплакала. А потом сказала мне:
– Знаете, сэр, я, должно быть, мертвая. И, по-моему, вы все тоже никак не можете быть живыми и настоящими.
Я рассмеялся, но не стану отрицать: меня ее слова просто в ярость привели. Я схватил ее за руку и подвел к тебе, Берк, чтобы она почувствовала, как от твоего дыхания шевелятся волосы у нее на голове, чтобы могла потрогать твою бородатую теплую морду, чтобы, приложив ухо к твоей груди, услышала, как глухо стучит твое сердце.
– Ты чудеса любишь? – спросил я и откупорил свою фляжку. Девушка осторожно заглянула внутрь. – Тут у меня вода из шести рек: Гуадалупе, Пекос, Рио-Гранде, Канейдиан, Бразос и Колорадо. Тебе когда-нибудь доводилось пить воду сразу из шести рек?
Она встряхнула фляжку и сделала глоток:
– Соленая!
– Это из реки Бразос, – солгал я. – Выпей еще немного.
– А теперь у нее привкус железа.
– Это из Рио-Гранде.
Из твоего седла, Берк, и чересседельных сумок я сделал что-то вроде навеса, и девушка, свернувшись под ним в клубок, проспала все жаркие дневные часы. А Джолли, продолжая кипятиться, бродил вокруг нашей стоянки, стараясь держаться подальше от Шоу, и даже на ту сторону ручья перешел, чтобы умыться. Шоу разделся до пояса, и было видно, что тело у него упругое, мускулистое, а кожа ослепительно-белая, как у древней статуи, какие из земли выкапывают.
– Слушай, Шоу, а жена-то у тебя имеется? – нахально спросил Джолли.
– Во-первых, для тебя я «мистер Шоу». – Он чуть наклонился, упершись руками в колени. – А во-вторых, какое твое собачье дело, есть у меня жена или нет?
– Просто наблюдения за тобой подсказывают, что давненько тебе, пожалуй, не напоминали, какая разница между женщиной и девушкой.
– Странно, с чего это ты вдруг о женщинах заговорил. Я-то уверен был, что ты этого своего здоровенного козла предпочитаешь.
Было слишком жарко для перебранки, так что они решили пока это дело оставить и разбрелись в разные стороны, чтобы вздремнуть, пока не спадет жара. Джолли, который обычно и ночью-то спал плохо, неглубоким тревожным сном, без толку проворочался несколько часов и снова пристал ко мне:
– Нет, ты заметил, как он ее лапает, когда она у него в седле сидит? – Можно было подумать, что все время мы только об этом и говорили. – Пожалуй, стоит все-таки шею ему свернуть! – На это я ничего не ответил. То, что Шоу давно пора свернуть шею, становилось очевидно каждому, кто хотя бы час провел в его обществе. Я как раз начал засыпать, когда Джолли снова пробурчал: – Да, все-таки стоит этому гаду шею свернуть.
– А тебе когда-нибудь доводилось делать такое? – спросил я.
– Что?
– Шею человеку сворачивать? Ну, ты людей-то хоть раз убивал?
– Еще бы! – Джолли сел и принялся лениво складывать походное одеяло. – Я же целых два года в Алжире воевал.
– Я не о том спрашиваю. Ты хоть раз убил человека, который сам тебя убивать вовсе не собирался?
Пополам, еще раз пополам и еще раз пополам – скатка была готова, но отвечать Джолли не спешил. Потом спросил:
– А ты?
– Возможно. – Я обнаружил, что машинально тереблю стебли сухого шалфея. – И это совсем не похоже на то, когда убиваешь в бою. По-моему, лучше бы тебе никогда этой разницы и не узнать.
* * *
Нестерпимо долго тянулись выбеленные солнцем полуденные часы. Казалось, между нами и далекими холмами многие мили кипящего воздуха. Жару мы пережидали в неровной тени мескитовых деревьев. Ртуть в градуснике взлетела до самого верха. Джордж все постукивал по градуснику, надеясь его «стряхнуть», но тот продолжал показывать нечто невообразимое. Впрочем, Джордж явно находил свои наблюдения достаточно любопытными и все время радостно ухмылялся.
Девушка вдруг потянула меня за руку. Она хотела еще воды «из шести рек».
– Там ее маловато, чтобы каждый день пить, – возразил я.
– Ну, пожалуйста! – умоляющим тоном попросила она. – Когда я ее пью, я все-все вижу.
Я разрешил ей сделать крошечный глоточек и спросил:
– И что же ты видишь?
– Я вижу маму и наш старый дом.
– А еще что?
– И еще кое-что, только это мне не нравится.
– Что, например?
– Волков.
Мы снова погрузились в сонное оцепенение, и вдруг Джордж вскочил, взял в руки винтовку и пробормотал:
– Не пойму, что это там такое?
Из кипящего полуденного марева возникло неясное, но довольно большое, странно плоское пятно. И оно все увеличивалось, словно катясь по высушенной жаром твердой земле; потом под воздействием дрожащей дымки края его исказились, и оно сперва превратилось в некую лохматую кляксу, а затем – в то, чем и являлось на самом деле: в повозку с впряженным в нее волом, которой правил индеец, одетый в европейский костюм – пиджак и брюки. Через плечо у него была перекинута длинная, до пояса, коса, переплетенная разноцветными лентами. А от солнца он прикрывался маленьким черным зонтиком. Подъехав к нам, он приподнял шляпу и сказал: