– Что это?
– Ну, когда я чудовище-то увидела, то по здравому размышлению пришла к выводу, что лучше бы мне сперва самой во всем хорошенечко убедиться, прежде чем я мистеру Тоби хоть слово скажу. И с утречка я первым делом к амбару пошла. Вы просто не можете себе представить, мэм, чего мне это стоило! Я ужасно боялась, что оно – что бы это ни было – все еще там.
– Но там, наверное, следы остались?
– Этого я не могу сказать, мэм. Я никогда не умела толком следы разбирать. – Необычайно сдержанная оценка, отметила Нора. – И вот как раз когда я стала упрекать себя в том, что следы-то разбирать не умею – хоть у меня и была возможность этому научиться у такого замечательного джентльмена, как мистер Ларк, – в траве вдруг что-то блеснуло, и я нашла вот это. Казалось, само Провидение пожелало напомнить мне, чтобы я хранила веру в то, что видела собственными глазами.
– И все-таки что это такое?
– У меня даже догадок нет. Я никогда ничего подобного не видела. И рискну предположить, что это, возможно, чертовщина какая-то. Я потому и убрала эту штуку подальше, пока, например, с вами не объяснюсь.
На ощупь бусина казалась пустой. Но странно тяжелой.
– Может, это просто какая-то старая индейская безделушка? – предположила Нора.
– А как она тогда появилась именно в том месте, где всего пару часов назад стояло это чудовище? Я же сама видела, что оно стояло точно у окна амбара, а в полутора-двух футах от того места я эту штуковину и нашла.
Нора выглянула наружу. Солнечный луч скользил по бельевой веревке под окном. За домом виднелось выкошенное поле и несколько сухих кустов, заросли которых становились значительно гуще ближе к скалам.
– Джози, – сказала она. – Чем бы это ни было, оно совершенно сбило тебя с толку, а у тебя и так голова не в порядке. – И Нора в подтверждение собственных слов ткнула пальцем в окно: – Смотри сама: из твоего окна этот чертов амбар вообще не виден!
* * *
Срезав на улице хворостину, Нора положила ее на стол между ними. Не раз одного этого жеста оказывалось вполне достаточно даже для ее проказливых мальчишек. Ну а для Джози и подавно. Девушка заплакала. Нора села напротив и стала ждать.
Тоби – которого она ни разу в жизни не ударила, но который даже вид хлыста воспринимал на редкость болезненно, – подглядывал в трещину в рассохшейся кухонной двери. Краем глаза Нора постоянно видела, как он там мелькает и шебуршит. Наконец она не выдержала.
– Ладно, выкладывай все начистоту, – велела она Джози, – и забудем об этом.
И Джози глухо, словно у нее рот был мокрой ватой забит, возразила:
– Но, мэм, я уже выложила все начистоту.
– Так почему же ты плачешь?
– Потому что вы решили мне не верить, миссис Ларк, и не верите, а я ни в чем не виновата. И я все-все только что вам рассказала и уж точно ничем эту порку не заслужила.
– Какую порку?
– Ту, которую вы мне задать собираетесь.
– Я просто сижу и с тобой разговариваю.
– Разговариваете – пока за прут не схватились! Я небось знаю – мистер Роб мне рассказывал, – какой вы становитесь, когда у вас плохое настроение бывает.
Нора принялась разглаживать рукой скатерть – разглаживала старательно, чтоб не осталось ни одной морщинки. Между ее рукой и побелевшими от напряжения кончиками пальцев Джози, вцепившихся в противоположный край стола, было три, шесть, девять, двенадцать квадратов, вытканных на скатерти голубой нитью.
– Мы ведь только что вместе с тобой наверх поднимались, так? – спросила она. Джози кивнула. – И ты мне только что рассказывала, как в ту ночь села в постели и увидела за окном возле амбара чудовище, так?
– Я сказала, что видела его.
– Хорошо, видела. У амбара?
– Ну, да.
– Но мы же с тобой только что установили, Джози, что из твоего окна амбар не виден. Он находится с другой стороны дома.
Джози вздохнула, помолчала и вновь завела старую песню о чудовище, только на этот раз гораздо медленнее. Наконец, завершив свой рассказ, она призналась:
– Наверное, я все-таки ошиблась. Плохо рассмотрела, где именно оно стояло.
– Но ведь ты, кажется, этот синий шарик возле амбара нашла? Не потому ли, что точно знала, где нужно искать?
И тут Джози, закрыв лицо ладонями, завыла. Нора терпеливо ждала, пока она перестанет. На самом деле ее бесила даже не ложь сама по себе, а та скользкая, шаткая конструкция – продуманная плохо, кое-как, – которую Джози пыталась выдать за правду; ложь подобной конструкции применял почти каждый, кому хотелось поговорить или поспорить с Норой на подобную тему. Ее раздражали их жалкие уловки или, наоборот, слишком хитроумные ловушки, которые держались, правда, за счет таких дерьмовых деталей, что им достаточно было малейшего толчка, чтобы рухнуть и развалиться. Словно Нора теперь, будучи сама вынуждена вынюхивать и распознавать лжецов, а не являться одной из них, превратилась в тупую деревенскую тетку, не способную отличить от правды ни одну пустую сплетню, ни одно лживое заявление, обычно сопровождаемое подмигиванием, удивленно приподнятыми бровями или кривой ухмылкой. Да разве ж она сама не вырастила троих сыновей?
В креозоте за окном шумно возились воробьи. Какая-то щепка, нагло воткнувшись в Норин чулок еще минут десять назад, превратилась теперь в источник постоянных мучений и нестерпимо кололась где-то в районе стопы.
– Ну, хватит, Джози, – сказала она. – Хватит плакать.
Услышав это, Тоби, конечно же, сразу проник в кухню, подошел к матери, положил свою лапку ей на колени и пожаловался:
– Мам, я совсем ничего не вижу!
– Погоди минутку, ягненочек.
– Но, мама… я же ничего не вижу!
Его больной глаз по-прежнему смотрел куда угодно, только не на нее, не способный сфокусироваться, но здоровый вполне успешно следовал за пальцем Норы. Она отправила сынишку обратно, и он, рыдая, стал ощупью пробираться вдоль стены по коридору, а добравшись до двери, ведущей на лестницу, окончательно сдался, сел, оперся локтями о порожек и еще горше заплакал, вытирая лицо и без того насквозь уже мокрыми рукавами.
– Это можно объяснить только двумя способами, – сказала Нора, внимательно глядя на Джози. – Либо ты это чудовище вообще не видела, либо ты видела его не из своей комнаты. Что для тебя хуже? Подумай минутку. В первом случае получается, что ты просто подшучиваешь надо мной и над моим сыном вопреки всем моим просьбам и руководствуешься какими-то собственными неправильными представлениями о том, что хорошо, а что плохо. Но, с другой стороны, холодный сарай разгромлен, и это свидетельствует о том, что тут все-таки второй вариант. В общем, ты совершенно завралась, девочка. Но я никак не могу понять, зачем это тебе.
Теперь уже плакали обе; Норе казалось, будто в глаза ей насыпали каких-то острых осколков, и в носу у нее ужасно щипало. И, главное, она не понимала, в чем причина этих слез: то ли Тоби, являвший собой такую жалкую и печальную картину, то ли то, что он и Джози выступили против нее единым фронтом и она оказалась сильно этим уязвлена.
Но Джози сдаваться явно не собиралась. Издав какой-то придушенный всхлип, она весьма невнятно пробормотала, что, видимо, ошиблась.
– В чем же ты ошиблась?
– Я сказала, видимо, ошиблась.
Нора рывком поднялась из-за стола.
– Когда я была девочкой, моя мать запрещала мне выходить из дома после наступления темноты. Но у меня были старшие братья, которые, разумеется, оказывали на меня самое отвратительное влияние. Вместе с ними я где-нибудь ближе к полуночи потихоньку вылезала через слуховое окно на чердаке, и мы бежали вниз, в лагерь лесорубов, где до рассвета звучали песни, звон тамбуринов и грохот барабанов. И однажды ночью старый пес Патси Форда вдруг вскочил и исчез в лесу. Патси, будучи человеком, который всегда искал самое короткое расстояние между двумя точками, тут же обвинил одного парнишку из племени дакота – их селение находилось чуть ниже по течению, – что он увел его собаку. – Нора заметила, что сидевший на полу Тоби наконец-то перестал реветь, уткнувшись в сложенные руки, и даже лицо приподнял, ставшее от слез пятнистым, как кабачок. – В общем, Патси, – продолжала рассказывать Нора, – с целой свитой вооруженных людей двинулся вниз по реке, в то селение, где жил парнишка-индеец, и – ей-богу, лучше бы вам этого не знать! – у него в доме в горшке со вчерашним рагу обнаружил клочок шерсти. Ну и, разумеется, тут же решил, что это шерсть старины Руфуса.
– Бедный Руфус! – жалостливо пропищала Джози.
– Действительно, бедный. Вот только я во время одной из своих ночных вылазок с братьями собственными глазами видела, как Руфуса схватил и разорвал койот. Ну и что мне было делать? В мои-то двенадцать лет? Да еще если учесть, что я своей матери боялась гораздо больше, чем мои собственные дети боятся меня? Но только я, я одна знала, что тот парнишка-индеец ни в чем не виноват. Однако, если б я призналась, то, можно сказать, смертный приговор бы себе подписала.
– И что же ты сделала, мам?
– Призналась. Сказала матери, что той ночью тайком выбралась из дома и была в лесу, ну и получила, конечно, сполна. Зато я того индейского мальчишку спасла. – На самом деле Нора тогда всю ночь не спала, но сейчас решила детям об этом не рассказывать. Ничего не рассказала она и о том, что шериф буквально всю кожу со спины маленького индейца снял, так старательно он его выпорол в наказание; соседские ребятишки даже две недели спустя находили в кустах куски окровавленной рубашки. Уже много лет Нора старалась не вспоминать об этом случае.
– Я восхищаюсь вами, мэм, – сказала Джози, молитвенно складывая руки, – да только я-то вам не лгала насчет того, что той ночью видела.
– Ладно, – сказала Нора. – Идем со мной.
То, что она так решительно встала, вызвало новую серию завываний и всхлипываний со стороны Тоби. Держа хворостину в руке, Нора первой стала подниматься по лестнице, за ней, шаркая ногами, тащилась Джози, а Тоби, по-прежнему подвывая, остался внизу, вцепившись в лестничные перила, словно в мачту тонущего корабля. Нора и Джози переходили из комнаты в комнату, каждый раз выглядывая в окно. Нора, разумеется, знала, что из их с Эмметом спальни виден передний двор с коричневой утоптанной землей, загон для скота, а дальше только заросли кустарника, среди которых там и сям виднелись пеньки срубленных деревьев – деревья они срубили еще в самом начале, чтобы ничто не мешало видеть из окон окрестные равнины. Однако кое-какие детали Нора в памяти не удержала; для нее, например, оказалось сюрпризом то, что в окне их спальни были видны также руины самого первого курятника, а еще недостроенная стена, которую они начали сооружать, не закончив споры о том, где будет лучше устроить huerta