Но разве у меня есть выбор?
Ты могла бы еще раз обсудить с Доком то предложение, которое он тебе сделал.
А потом что?
Наверное, уехать отсюда и молиться, чтобы вы все смогли все-таки друг друга найти.
А ты? Если я отсюда уеду, ты поедешь со мной? Или тебе придется остаться?
* * *
На рассвете Джози снова пришла в сознание.
– Очень пить хочется!
– Боюсь, у нас только томатный сок есть. – Нора приподняла девушке голову, и та покорно выпила сок. Один глаз у нее был буквально залит кровью, второй, сильно опухший, был пурпурного цвета. Однако оба глаза уставились точно на палец Норы, когда та попросила Джози проследить за ним взглядом.
– Ну, голова у тебя, похоже, в порядке, слава тебе господи.
– Это было то чудовище, мэм.
– Я знаю, детка. Я его видела. – Нора нашарила в кармане фигурку буйвола, сунула девушке в руку и сомкнула ее пальцы. – Док уже едет к нам. Я оставила тебя здесь только потому, что боялась расстроить Тоби.
– Это хорошо, мэм. Это вы правильно сделали, а то он бы непременно расстроился. Мне бы так не хотелось его расстраивать.
– Я знаю. Тебе не холодно? – Нет, Джози было не холодно, но руку Норы она не отпускала. И Нора, немного помолчав, сказала: – Знаешь, Эммет теперь тоже среди тех, кого ты называешь «другими людьми». – Девушка внимательно слушала, не отрывая глаз от ее лица. – Его убили на ферме Санчесов – все, похоже, было именно так, как говорили мальчики. Убили по приказу Мерриона Крейса.
– Мне ужасно жаль, мэм! Ужасно! Я очень надеялась, что это не так.
– Может быть, когда ты поправишься, мы с тобой сумеем как-нибудь… посидеть и поговорить с Эмметом? Я ведь не все ему сказать успела.
Девушка молча пожала ей руку. Потом вдруг улыбнулась:
– А знаете, кое-кто из других людей и сейчас здесь. Это ведь он тогда сидел возле меня там, у ручья, и все со мной разговаривал, пока вы не пришли. Но это не мистер Ларк. Это тот заблудившийся человек. Он сейчас совсем рядом с вами.
Это было глупо, однако Нора тут же принялась озираться и, разумеется, никого не увидела.
– Он вам руку на плечо положил.
– Да, я чувствую, – сказала Нора, хотя абсолютно ничего не чувствовала. Она попыталась извлечь грязь у Джози из-под ногтей и пообещала: – Когда у нас будет вода, я устрою тебе настоящую ванну. Тебе сейчас не холодно?
– Нет, мэм.
Нора все-таки сходила в дом, принесла еще одно одеяло, укрыла Джози и снова ушла. От Дока не было ни слуху ни духу. Вершины гор только-только начинали пить утренний свет. Дождь ночью и впрямь прошел – бессмысленно пролился чуть восточнее их фермы, – но сейчас тучи рассеялись, утреннее небо сияло чистотой и красотой.
Когда внизу появился Тоби, катя перед собой бабушку, Нора с трудом очнулась: оказывается, она уснула, сидя в кресле.
– Почему ты не растопила плиту, мама?
– Я случайно уснула.
– А Джози где?
– Все еще у доктора.
– А куда те люди делись?
– Ушли.
Тоби стоял рядом и гладил ее по руке. Вид у него был встревоженный. Нора сидела, уронив голову на руки, и не решалась поднять к сыну лицо.
– Ты видела, что бабушка сама умеет разные движения делать?
– Конечно, видела.
– Я знал, что ты все-таки и сама это заметишь, – сказал он, и в голосе его не было ни капли торжества – он просто констатировал факт и любезно прощал матери ее ошибку. Он даже позволил Норе обнять его за плечи и притянуть к себе, хоть и застыл, терпя подобное унижение. – Ладно, пойду животных покормлю.
– Не надо, я сама их покормлю. А ты лучше огонь в плите разожги да бабушку завтраком накорми.
И Нора вышла из дома. Стебли шалфея все еще были покрыты росой, так что на ее запыленных сапогах сразу образовались грязные разводы. За окном кухни виднелся хлопочущий по хозяйству Тоби; он принес целую охапку дров и стал закладывать их в плиту, где над растопкой уже вовсю полыхал ярко-рыжий огонь. Время от времени он, не оборачиваясь, что-то говорил бабушке. Старуха сидела, как всегда, неподвижно, но глаза ее внимательно следили за мальчиком.
Больше она не совершит ни одного движения. В последующие годы они следили за ней и ждали, но чудо не повторилось. Впоследствии Нора придет к выводу, что реальные доказательства, видимо, способны почти всегда убить то, что долгое время держалось за счет одной лишь веры.
Когда Нора вынесла во двор полное ведро корма для кур, Тоби уже переделал в доме все дела и перебрался во двор. Он сидел на земле, скрестив ноги и прижимая к глазам стереоскоп. Освещенный солнцем серый ершик его отрастающих волос забавно контрастировал со словно поджаренными красными кончиками ушей. Нору он не замечал, затерявшись в мире чудесных картинок.
И тут прямо у него за спиной из-за деревьев бесшумно появился верблюд.
Он был такой огромный, что уже одно это вызывало оторопь. Легко раздвигая высокие ветви сосен, он вышел из укромной лесной тени и остановился на траве перед домом. В лучах утреннего солнца он казался почти красным; отчасти это было связано еще и с тем, что его густая шерсть была буквально насквозь пропитана невероятным количеством красноватой пыли. Темная гривка спускалась длинными прядями от макушки верблюда вниз по всей длине шеи, постепенно становясь все гуще и превращаясь в настоящую спутанную гриву, в которой застряло множество всяких колючек, веточек и сухих листьев, отчасти уже превратившихся в порошок.
С морды у верблюда свисали остатки сгнившей узды.
Его бока в самом широком месте были перехвачены почерневшей от времени подпругой, врезавшейся в ребра и пока еще удерживавшей на месте седло с мертвым ездоком в синем мундире[65], который был примотан к седлу и к самому верблюду сложной системой веревок, толстых, истрепанных и похожих на лозы дикого винограда.
Часть 9
Солт-Ривер
Знаешь, Берк, если бы я все время обращал внимание на твое негодующее ворчание и плевки, мы оба давным-давно бы сдались, еще в том мерзком лагере лесозаготовителей. Вечно ты изображал из себя норовистую злобную тварь, плут ты этакий, притворщик ворчливый. Впрочем, ты и теперь такой же, и если бы не тот выстрел… Хотя, если б тот выстрел не остановил тебя там, в ущелье, возле старого речного русла, ты бы, черт проклятый, совсем бедную девочку затоптал. Я вот только не понимаю, чего это ты теперь так затормозился? Если у тебя вчера сил хватило, то и сейчас их вполне достаточно.
Разве ж мы с тобой давно уже не решили, что ничего иного нам не остается – только еще раз попытаться отыскать Джолли?
Помнишь, когда мы его в тот раз нашли, он так и застыл, обхватив себя руками, в дверном проеме своего домика. И лица у нас обоих были мокры от слез, когда он наконец собрался с силами, пересек двор и обнял меня.
Затем был долгий день. Люди, собиравшиеся в полдень на площади, чтобы поиграть в шахматы, забросили их и потянулись к нашему дому, чтобы подивиться на тебя и послушать наши рассказы о том, что с нами было. Труди – жена Джолли, его жена, с удивлением думал я, женщина, на которой он женился, уроженка мексиканской Соноры, маленькая, с чудесными глазами, с явной примесью индейской крови, с красивыми пальцами пианистки и католическим крестом на шее, – устроила настоящий пир, и мы, беседуя, просидели в саду до самого вечера, когда тени стали совсем длинными. А потом Джолли разыскал где-то в доме свое рогатое седло, притащил его, и ты, Берк, даже позволил ему тебя оседлать. И вы сделали несколько кругов по городской площади. Джолли щелкал языком, что-то кричал, и ты бежал вприпрыжку, испытывая, по-моему, настоящее наслаждение.
А вечером пошел дождь и загнал нас в дом. Все стены там оказались увешаны рисунками Джолли. У него и в прошлые времена была целая коллекция всяких рисунков, а теперь, как я заметил, к ней прибавились разные сценки, запечатленные им во всевозможных лагерях поселенцев. А еще там были столовые горы, заросли гигантских кактусов с плоскими, как весла, листьями и мохнатые юкки. Я обнаружил также зарисовки верблюдов и отдельных частей верблюжьего тела, а еще – отдельных частей человеческих тел, чаще всего он рисовал глаза и руки. Нашел я и портреты членов нашей тогдашней компании – Джорджа, Неда Била и других. В общем, это был некий каталог жизни Джолли. Труди сняла со стены один рисунок – это был мой портрет, – сочувственно на меня глядя, сунула его мне под нос и сказала:
– Ты не расстраивайся, Мисафир. Время никого не щадит.
У Труди и Джолли с трудом получалось общаться на английском языке, однако они прекрасно обходились и без слов, общаясь друг с другом с какой-то удивительной нежностью и немного суетливой предупредительностью – словно постоянно мешая друг другу, но и радуясь этому. После того как Труди легла спать, мы с Джолли еще немного посидели на улице. Над холмами торопливо проплывали прозрачные стада облаков. Ты, Берк, устроился в переднем дворе и лежал, подогнув ноги, немного вымокший, но страшно довольный, и каждый раз поднимал голову, слушая, как шуршат капли, падая с потревоженных ветром ветвей деревьев. И, по-моему, нас обоих охватило странное ощущение, будто мы присутствуем при конце чего-то очень важного.
– Почему хозяйка дома называет тебя Филип?
– Это мое старое имя. Филип Тедро.
– Ты его снова взял?
Джолли мотнул головой в сторону дома:
– Иначе мы не смогли бы пожениться.
– А как же твой хадж?
– Думаю, он по-прежнему считается, пока Аллах слышит мои молитвы.
– Неужели ты их все до сих пор помнишь?
Джолли не ответил, поднялся и предложил:
– Давай-ка лучше посмотрим, насколько ты загнал этого замечательного парня.
И он принялся осторожно ощупывать тебя, Берк. Оказалось, что зубы и суставы у тебя в хорошей форме, а вот вес надо бы еще набрать – Джолли сразу догадался, что ты долго и тяжело болел. Кроме того, он заметил, что ты склонен как бы немного щадить правую ногу, и посоветовал мне более равномерно распределять груз, который тебе приходится нести.