Особую роль, с точки зрения отца, призваны играть Сухопутные войска, в них наше преимущество перед Западом, которое необходимо было сохранить. На Главном военном совете отец утверждал, что исход войны на любом отрезке истории предопределяется разгромом вооруженных сил противника и захватом его территории. Победы нельзя достигнуть, не разгромив армию, флот, авиацию и другие военные силы противника. Можно с полным основанием полагать, прогнозировал отец, что в будущей войне будут развертываться ожесточенные сражения с применением всех видов вооруженных сил и средств борьбы на театрах военных действий. Теория ведения войны в век бурного развития науки и техники, доказывал он, не терпит шаблона и схем. Завершая дискуссию, он вновь говорит о необходимости творческого подхода к планированию и ведению современных операций. Для него, как и прежде, в годы войны, вдохновение и творчество командующего – залог успешных действий войск.
В ходе проводившейся во время правления Н. С. Хрущева реформы армии предусматривалось существенное сокращение численного состава Вооруженных Сил, что было болезненно для увольняемых в запас кадровых военных. В значительной степени под сокращение подпадали те, кто вынес на своих плечах всю тяжесть войны. Отец очень переживал, что не по чьей-то злой воле, а в силу чисто формальных обстоятельств (выслуга лет, обозначенный в документах возраст) приходилось, следуя политической необходимости, ломать судьбы бывших фронтовиков. При этом многие из них не имели жилья, и отец, я помню, рассказывал о спорах в правительстве, где он отстаивал квоты по жилью для военных: «Как же так – не выделять военным квартиры? Кто будет рисковать своей жизнью, зная, что его семья не устроена?».
Не соглашаясь с Хрущевым в вопросах строительства и использования авиации, надводного флота, а также некоторых видов вооружений, отец высказывался порой весьма резко. На одном из совещаний Хрущев спросил его: «Чего же ты документ не подписываешь? Министр уже подписал!» – и в ответ услышал: «А я подписывать не буду, у меня свое мнение». Споры с Хрущевым по принципиальным вопросам не способствовали формированию между ними дружеских или просто теплых отношений.
Характер, привычки Хрущева, его манеру общения отец хорошо знал, поскольку во время войны тот был членом Военного совета (ЧВС), «партийным оком» на фронтах, которыми отец командовал. Однажды в ходе развернувшегося сражения Конев бросил Хрущеву, пытавшемуся в тот момент что-то выяснить или посоветовать: «Не мешайте, Никита Сергеевич, разберемся!».
Хрущев, судя по всему, надолго запомнил резкость этих слов, хотя они и были сказаны сгоряча, вырвались у отца в один из острых моментов на войне. Да и вообще на фронте действовал принцип: при проведении стратегических операций советоваться необходимо, но окончательное решение принимает тот, кто несет ответственность за сделанный выбор – то есть командующий фронтом. Впоследствии отец сожалел о том, что «бывал резок с некоторыми представителями Ставки и не позаботился о том, чтобы объяснить необходимость тех или иных своих действий в накаленной обстановке боев». Думаю, что он имел в виду прежде всего Хрущева, который к тому времени приобрел большой опыт работы в качестве члена Военного совета и привык к большей почтительности со стороны подчиненных и коллег.
Во второй половине 50-х годов произошли известные события в Венгрии (историки в СССР называли их «контрреволюционным мятежом 1956 года»). Министром обороны был в то время Г. К. Жуков, а отец был его первым заместителем – работали они очень слаженно, общались по-товарищески.
По поручению Хрущева Жуков направил Конева командовать советской группировкой в Будапешт. С чисто военной точки зрения, оставляя в стороне политику, армия, по мнению отца, показала себя в Венгрии достойно, предотвратив нарастание затяжной гражданской войны. Об итогах событий в Венгрии отец должен был докладывать на одной из партийных конференций в Москве. В своем выступлении он оценивал, в том числе, и деятельность руководства министерства, отметив целый ряд положительных моментов в армии, в том числе уровень дисциплины и организованности, подтвержденный в ходе венгерских событий. Но если обычно после подобных выступлений к докладчику подходят, обмениваются впечатлениями, то в данном случае реакция присутствующих руководителей была более чем сдержанной, хотя объективных причин к тому не было. Отец ощутил, что над руководством министерства обороны сгущаются тучи, и что-то тревожное чувствовалось уже в отношении лично Жукова, хотя присутствующие были осведомлены о том, какую роль сыграл маршал в недавних событиях, связанных с борьбой за власть в государстве между «антипартийной» группой Маленкова-Молотова и Хрущевым.
Авторитет министра обороны в тот период был очень высок и в военных, и в партийных кругах. Чтобы сохранить Хрущева на посту Первого секретаря ЦК партии Жуков настаивал на срочном созыве Пленума ЦК. Его предполагали сместить. Но Жуков выдвинул ультиматум: если «антипартийная» группа в составе Молотова, Кагановича, Ворошилова, Маленкова примет решение о смещении Хрущева, он не подчинится этому решению и немедленно обратится к партии через парторганизации Вооруженных Сил, предпримет усилия, чтобы доставить на Пленум членов ЦК.
Жуков отдал приказ задействовать военную авиацию. Отец о позиции Жукова в защиту Хрущева знал, они беседовали об этом конфиденциально, и впоследствии это было доведено до сведения Первого секретаря. Жуков вспоминал, что Хрущев поначалу был растерян и просил его: «Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебя никогда не забуду». Жуков его обнадежил, подтвердив, что Пленум ЦК должен его поддержать. Ну а в случае, если группа Маленкова-Молотова прибегнет к насилию, военные будут к этому готовы, ни один танк без приказа Жукова как министра обороны, с места не тронется.
Хрущев часто вспоминал эти слова Жукова на Пленумах ЦК, ну а когда пришло время нового обострения борьбы за власть, им придали политическую окраску, обвинив Жукова в бонапартизме.
Строго говоря, когда военный человек вмешивается в политику и начинает, опираясь на силу, высказываться в пользу определенной политической группировки (как поступил когда-то молодой генерал Бонапарт, поддержав французских революционеров и использовав свой авторитет в народе и в армии), его фигура обретает новый политический вес. Но политическая игра не всегда делает победителем того, кто опирается только на силу, не обладая при этом изворотливостью, хитростью, умением плести политическую интригу.
В 1957 году в газете «Правда» была опубликована статья «Сила Советской Армии и Флота в руководстве партии, в неразрывной связи с народом» за подписью моего отца, в которой говорилось о бонапартизме Жукова, о его ошибках и более всего – о недооценке им роли партии в армии.
История с появлением этой статьи такова. Она была написана в Главном политическом управлении Советской Армии. Отцу где-то к вечеру на дачу прислали эту статью на подпись, сославшись на решение Центрального Комитета, членом которого он был.
Тот вечер, затянувшийся далеко за полночь, наверное, был одним из весьма драматичных в жизни отца. Он пытался как мог подправить статью, смягчить формулировки, звонил Хрущеву, пытаясь предотвратить публикацию, прекрасно сознавая истинную политическую подоплеку предпринятой Хрущевым атаки на своего недавнего защитника. Причем дискредитация Жукова, по замыслу Хрущева, должна была исходить от его соратника по войне!
Политика «разделяй и властвуй», которую замечательно использовал Сталин, снова явила себя в контексте хрущевской эпохи. «Старайся не старайся – статья пойдет за твоей подписью», – отчеканил Хрущев.
Жуков был смертельно обижен и однажды, встретив отца на улице, а мы жили в одном доме на улице Грановского, сказал: «Иван Степанович, напиши опровержение!». Отец ответил: «Георгий Константинович, ты же понимаешь, что это никто не напечатает. Это решение партии, а в нашей стране это закон».
В отношения отца с Жуковым в разные периоды истории довольно серьезно вмешивалась «третья сила»: сначала Сталин, потом Хрущев. Оба они опасались, что консолидация крупных, овеянных военной славой военачальников чревата опасностью заговора, чуть ли не узурпацией власти. А личность Жукова, всегда лидера харизматичного, склонного к единоличным волевым проявлениям, была неугодна вдвойне. И в середине 1940-х годов, а потом и в середине 1950-х эти опасения властей облекались в форму политических обвинений с соответствующими тому времени организационными и административными последствиями.
В 1946 году Сталин на заседании Главного военного совета с участием некоторых маршалов, в том числе моего отца, выдвинул против Жукова очень грозные обвинения. Он говорил о том, что Жуков высказывается против правительства, преувеличивает свой вклад в победу. После Сталина выступали его соратники, которые развивали мысли вождя.
Об этом заседании отец рассказывал К. Симонову в 1965 году в Барвихе. Присутствовавшие на Совете военные понимали, что обвинения, выдвинутые Сталиным, грозят Жукову арестом или даже репрессиями.
Обращаясь к маршалам, Сталин спросил: «Ну, а вы что скажете?». Первым взял слово отец. Он поначалу обрисовал какие-то свойства характера Жукова, которые были известны в военной среде, – его резкость, нетерпимость, самолюбие, амбициозность, но главное, о чем говорил отец, сводилось к защитным аргументам: Жуков не имеет антиправительственных взглядов, он патриот, преданный своему государству военный руководитель. «Человек, который не был бы предан стране, – настаивал отец, – не стал бы ползать под огнем на войне, рискуя жизнью, выполняя ваши указания, товарищ Сталин! Я глубоко верю в честность Жукова».
Вслед за отцом на Совете выступали Л. С. Рыбалко, В. Д. Соколовский, которые тоже защищали Жукова. После всех, подводя итог, выступил Сталин. Он почувствовал сопротивление военных, их солидарность в оценках деятельности Жукова, сориентировался и, по мнению отца, отступил от первоначального намерения репрессировать маршала. Жуков был снят с поста Главнокомандующего и заместителя министра Вооруженных Сил и назначен командующим Одесским военным округом.