Самым любимым дядей отца был Григорий, младший брат в семье Коневых. Разница в возрасте была невелика, и они вместе играли, ходили по грибы, рыбачили и озорничали, конечно. Служить Григорий, как и Федор, отправился в Императорскую гвардию, дослужился до младшего унтер-офицера и удостоился высокой награды – стоять на посту № 1 у спальни императора Николая II. В спальню, рассказывал Григорий, вел длинный коридор, а перед входом стоял офицерский караул. Вооружение часового – винтовка с патронами и палаш.
Входить в спальню императора дозволялось государыне императрице и министру внутренних дел: их часовой знал в лицо. В праздничные дни император подавал часовому руку и дарил серебряный рубль. Этот рубль Григорий хранил и с гордостью показывал родным.
Во время Первой мировой войны дядя Гриша участвовал в составе Императорской гвардии в боях против немцев в районе Мазурских озер. В этом районе ситуация складывалась для наших войск неблагоприятно, и император вынужден был бросить свою гвардию в прорыв. В ходе боевых действий большая часть офицеров была убита и ранена. Григорий Конев взял командование ротой на себя, два раза водил роту в штыковую атаку, за что был награжден двумя Георгиевскими крестами и медалями и направлен в школу прапорщиков. Но на офицерские командные должности назначали только людей дворянского происхождения, поэтому прапорщика Григория Конева послали воевать на Юго-западный фронт. Он стал участником Брусиловского прорыва и получил за проявленную доблесть и мужество третий Георгиевский крест, медали и звание подпоручика.
Еще один брат отца – Дмитрий Конев также расстался с крестьянской жизнью. Он уехал в Архангельск на лесную биржу, трудился простым рабочим, потом мастером, построил дом на понтонах в 150 метрах от берега судоходного русла Северной Двины, Маймаксе. Именно к дяде Дмитрию отправили моего юного отца, как тогда говорили, в люди. С караваном плотов он прибыл в Архангельск к дяде. Тот жил небогато, но племянника принял, разместил и помог устроиться табельщиком на пристани.
Так откуда был родом мой отец, из какой семьи происходит? Теперь с шуткой отвечаю – с родины Деда Мороза. Как известно, это земли Русского Севера, морозная русская тайга.
Свой вариант ответа прислали мне мои земляки – уроженец этих мест поэт Михаил Рыбин разрешил все сомнения в том, где дышит «почва и судьба», написав такие строки:
Вологодские, вятские —
Все мы крови одной,
Наши судьбы солдатские
перевиты войной…
Унтер-офицер царской армии
Во время отдыха в санатории «Барвиха» мама записала рассказ отца о дореволюционных событиях. Эта запись с небольшими сокращениями публикуется впервые.
«…В мае 1916 года я был досрочно призван в царскую армию. Через полгода призвали и моего отца, в ополчение. Призывной пункт находился в городе Никольске. Я был парнем крепким, сильным, физически развитым, и меня решили определить во флот, что меня вполне устраивало, но уже на вторые сутки меня отправили в пехоту, в 212-й полк в город Моршанск. Тут я прошел свои армейские “университеты”: то ефрейтор приказывал сапоги ему чистить, то сосед по казарме оплеуху норовил влепить, то с температурой 40° отправили на покос, нужно было запасать сено для армейских нужд. Но служба в армии многому и научила. Я освоил все оружейные и строевые приемы. Однажды в часть, где я служил, наведались офицеры, чтобы отобрать людей в школу прапорщиков. Меня отобрали в артиллерию, определив во 2-ю запасную тяжелую артиллерийскую бригаду в Москву на Ходынку. Я получил специальность фейерверкера. Никаких поблажек во время службы нам не давали. Я должен был готовить все данные к стрельбе, делать расчеты. Пришлось взяться за учебу, хорошо освоить геометрию, тригонометрию.
В Москве во время службы во 2-й запасной бригаде я стал свидетелем начавшейся Февральской революции. Однажды мне в руки попала газета “Русское слово”. Помещенные в ней материалы были восприняты как правда, которую от нас долго скрывали: о нравах царского двора, о царице-немке, о Распутине, об упадке, который охватил Россию. Газету “Правда” тоже иногда добывал и внимательно читал.
Временное правительство готовило военные действия на юго-западном направлении. Стали готовить вооружение, оно, кстати, было английское. Вооруженные и оснащенные части отправляли под Тернополь. Наш дивизион задержали под Киевом, там нас стали обучать, повышать нашу боеготовность. А в это время в Киеве захватила власть Украинская Рада. Ночью гайдамаки произвели налет на наши части и всех русских разоружили. Я спрятал шашку и наган под полушубком, мне за это здорово попало. Все командиры перешли на сторону гайдамаков. Наш дивизион был настроен революционно, многие поддерживали большевиков, поэтому Рада приняла решение дивизион расформировать и отправить на Родину».
Романтика революции
«…После демобилизации из царской армии в декабре 1917 года я вернулся в свое родное село Лодейно. В наших краях в то время еще существовали земские управы. Пришлось начинать революцию на местах. Все мы, солдаты, вернувшиеся из армии, большевистски настроенные, взялись за организацию советской власти в своей Щеткинской волости Никольского уезда. Не скажу, что все шло гладко, но у нас было большое желание произвести революционные преобразования, и нам удалось найти правильную линию, хотя теоретически мы были народ слабо подготовленный. Говоря откровенно, всю нашу премудрость получили мы тогда из весьма популярной книжки – “Азбуки коммунизма” под редакцией Бухарина и Преображенского.
В 1918 году был создан боевой революционный отряд, и я был назначен его начальником. У меня до сих пор хранится фотография того первого революционного отряда. Красной Армии тогда еще не существовало, а вооруженная сила была необходима, нужны были надежные люди, которые были бы способны продолжать революцию. Мы набирали в отряд людей наиболее преданных, готовых активно бороться за идеи Октября, в первую очередь тех солдат, которые уже проявили себя, показали свое отношение к революции конкретными делами.
На первых порах в отряде было двадцать пять человек, а в последующем – около ста. С этим отрядом я выехал в волость. Чутье мне подсказало, что, подавляя восстание, нельзя действовать грубой силой, ведь многие из восставших еще не разобрались, что за события произошли в России, что такое революция».
Г. М. Пинаев, земляк моего отца и большой друг нашей семьи, вспоминал эпизод, когда отец, вернувшись с фронта, приехал в город Никольск, центр уезда, устанавливать советскую власть. Будучи уездным военным комиссаром, он получил приказ ликвидировать вспыхнувший в пяти волостях уезда контрреволюционный мятеж. «Иван Степанович, – рассказывал Геннадий Михайлович, – в унтер-офицерской школе получил специальность артиллериста-вычислителя, поэтому умел пользоваться угломерными инструментами. Вот он и решил вдвоем с помощником под видом уездного землемера провести личную разведку и установить силы и расположение бунтующих. Так на тарантасе они и объехали эти волости, выяснили, что активных бунтарей мало, поддержки населения нет, поэтому открывать боевые действия нет необходимости, достаточно лишь арестовать зачинщиков. Что и было затем сделано».
Меня в этой истории поразил тот факт, что двадцатилетний комиссар, имеющий в своем распоряжении сотню солдат и два пулемета «Максим», не воспользовался удобным моментом показаться лихим рубакой-командиром, огнем и мечом защищающим родную советскую власть, а сам, рискуя своей жизнью, пошел в расположение врага и этим предотвратил неизбежное, казалось бы, кровопролитие.
В этом эпизоде проявился тот Конев, которого потом любили солдаты и офицеры, где бы он ни служил: «там, где можно обойтись без лишней крови, надо это сделать, даже если это опасно для собственной жизни!».
В разработанной отцом «Памятке комиссара» 1924 года есть такие слова: «Место комиссара в бою там, где всего труднее, где гуще всего огонь, где всего свирепее вражеские атаки… Личный пример комиссара – важнейшее средство воздействия на поведение личного состава».
Военком из Никольска Конев попал на фронт благодаря настойчивым просьбам и рапортам. В Никольске он формировал и отправлял на фронт молодой Советской республики маршевые роты. Он делал в тылу все, что мог, но его тянуло туда, где люди сражаются, отстаивают независимость своего государства с оружием в руках, бьются с войсками иностранных интервентов, которые обступают со всех сторон, – отец стремился попасть на фронт. И вот однажды один из рапортов попал в руки военного комиссара губернии Михаила Васильевича Фрунзе. «Ну что же, – сказал Фрунзе, глядя на подтянутого, широкого в плечах, светловолосого парня, – поедете на фронт, раз так настаиваете. Фронтов много, и везде нужны военные люди, преданные революции. Поедете во главе отряда земляков. Командуйте. Желаю успеха».
В архиве отца сохранилась пожелтевшая от времени газета «Плуг и молот» от 18 июня 1918 года. В ней есть такие строки: «14 июня из города Никольска отправился на фронт добровольцем один из лучших, честных, всей душой преданных революции, организатор ячейки коммунистов, военком, дорогой товарищ Конев И. С.».
Переправа для бронепоезда
Воевать отцу довелось в незнакомых, чужих местах. В качестве комиссара бронепоезда № 102 он оказался на Восточном фронте, за Уралом и в Сибири.
Созданные специально для ведения боевых действий вдоль железных дорог, бронепоезда отличались великолепной маневренностью и в то время были большой силой, заменяя собой и артиллерию, и танки. Можно только представить, какое впечатление производила мощная стальная махина бронепоезда «Грозный» с «железным экипажем», как писали в революционных газетах, двигаясь на восток впереди наступающего красного фронта. Один невероятный случай из истории того времени отец часто вспоминал как пример подвижничества и риска.