— Это что за самодеятельность, матрос?
— Товарищ прапорщик, но ведь так тоже можно. Пальцем неудобно спичку прижимать.
— Можно, не спорю. А дальше что делать, знаешь?
— Так точно.
— Давай, показывай.
Я взял у прапорщика капсюль-детонатор, приладил его на другой конец шнура, попросил обжимы и соорудил трубку.
— Быстро у тебя, матрос, получилось. А как на время поставить, сообразишь? — осведомился инструктор.
— Так точно! Товарищ прапорщик, угостите сигаретой.
Хромов, стоявший рядом, услышал мою просьбу, встрепенулся и хотел было высказать свое командирское «фи», но прапорщик махнул ему рукой, достал пачку «Друга» и протянул мне сигарету.
— Дальше показывать? — спросил я.
— Нет, все понятно. Как твоя фамилия, матрос?
Прапорщик записал мою фамилию в блокнот, отправил меня обратно в строй и продолжил занятия.
Кроме одобрительного тычка от Синельникова, которому отдал честно заработанную сигарету, я получил еще пару недоуменных взглядов сослуживцев. Дело изготовления зажигательной трубки было для меня совсем немудреным. Отец и не такие штуки показывал. А уж что я с друзьями изобретал!
Развыебывался! — прошипел кто-то в строю.
Наплевать, пусть шипит, я его запомнил. Парень откуда-то из Казахстана. Вечно ему все хреново, все не так. Вчера ни за что ни про что толкнул на выходе из столовой моего соседа по койке, молчаливого и тихого паренька из Москвы. Синельников увидел это и, не задумываясь, отвесил пенделя инициатору. Тот порычал сквозь зубы, так, чтобы никто не слышал, и начал теперь постоянно наступать в строю на пятки моему соседу.
Глава 2
Был у меня дружок в одной части в Ленинграде, матрос Конкин, здоровенный, чубатый и вечно веселый.
«В гальюн веди, — советовал он мне. — А там сперва в морду и сапогом по яйцам. Потом по ногам ему хреначь как можно сильней. Одного снес, остальные бояться будут. Если и замесят толпой, то от страха уже. Так что, малой, не ссы, давай ноги тренировать».
Ох, как он мне отбивал ноги! Страшно вспомнить и о том, как я сам наколачивал подъемы ступней об его бедра, твердые как стальные чушки. Бывало, что к станку в балетной школе еле подползал. Здесь, в учебке, мне его наука пока еще ни разу не пригодилась, хотя один и тот же удар я тренировал постоянно, то на деревьях, то просто так, оттачивал скорость и углы атаки. Прежде, в Белой Калитве, это была моя короночка. Я часто использовал ее в драках с поселковыми.
Вечером в гальюне я все-таки встретился с тем парнем из Казахстана. Фамилию его я забыл. Помню только, что он любил хвалиться, что сам из Семска. Мол, мы там постоянно квартал на квартал бились. Не знаю, как они это делали.
В тот момент, когда я заходил в гальюн, мой сосед-москвич уже выхлестнул своего столовского обидчика одним ударом. Самой атаки никто и не заметил. Лишь только тело с закатившимися глазами, сползающее по стеночке. Вот тебе и тихоня. Народу в это время в гальюне было предостаточно.
Я помог москвичу Славику поднять отрубившегося матроса и привести его в чувство, побрызгал ему в лицо водой.
Паренек очнулся, помахал головой и произнес только:
— Ох, ни хуя себе. Вот это я довыебывался.
Потом он встал и, пошатываясь, побрел в кубрик. Дальше этот тип вел себя вполне нормально, никого не задевал.
О драке в туалете каким-то образом стало известно Хромову. Кто-то настучал. Нет, не парень из Семска. Этот не из той породы, даже если получил в морду, то воспринял это правильно. Стучать такой не будет. Когда меня и моего соседа утром вывели из строя и начали иметь в хвост и в гриву, он выглядел недоуменно. Потом, на завтраке сам подошел ко мне и сказал, что это не его рук дело. Я ему поверил, и Слава тоже.
А вечером нам торжественно сообщили, что мы представляем первую роту молодого пополнения на соревнованиях по рукопашному бою. Ротный, старший лейтенант огромного роста, виденный нами всего три раза, громко зачитал наши фамилии, и мы вышли из строя. Меня начал колотить озноб, Слава был безучастен. Сто двадцать молодых матросов смотрели на нас с ужасом. Взводник Хромов теребил на груди плечевой ремень портупеи и кусал губы. Синельников делал страшные глаза. Ротный сказал еще пару фраз, которые я абсолютно не слышал.
Очнулся я в ленинском кубрике.
— Матросы, вы попали по полной программе, — проговорил Хромов. — Раньше, когда мы сами набирали личный состав, в роте и борцы были, и дзюдоисты, и самбисты. Теперь вот флотская профессионально-техническая комиссия вас сюда прислала, и пришла нам полная жопа! Вы понимаете, с кем будете биться? Во второй роте набор нормальный, полно хороших бойцов. Там Семенов чемпион, на флотские в прошлом году ездил, второе место взял. Мне вас жалко, ей-богу. Плакаться можете кому угодно — замполиту, главному комсомольцу, хоть Брежневу. Если ротный сказал, что пойдете биться, то так оно и будет. Чего молчите?
— А что надо сказать? — осведомился Слава и опустил голову.
Меня снова начало трясти.
— Синий, короче, сейчас берешь их. Давай в санчасть, потом к начфизу, в спорткомитет части, оформляй заявки комиссии, проходи с ними взвешивания, на всю неделю их от занятий освобождай, с утра и до вечера в нашем ротном спорткубрике запирай и тренируй, как уж можешь. Ты же сам в прошлом году дрался.
— Ага, — гордо сказал Синельников. — В финал даже почти вышел! Я примерно знаю, кого против них выставят. Будем думать.
Следующая неделя у нас была адской. Мы вместе со всеми бегали по пять километров три раза в день. Это нормально. Мелочи. Синий буквально убивал нас на матах. Мы одевали на себя всю защиту, какую только возможно, прыгали, носились по периметру и держали град ударов, наносимых неистовым сержантом. Славе он делал упор именно на ударную технику. Мне — ни на что. Главное, чтобы в первом раунде меня не унесли санитары. Потом хватай противника за шею, вцепляйся в него как бультерьер и виси на нем.
За два дня до воскресенья мы заниматься перестали, сходили в соседнюю роту, посмотрели на тренировку будущих соперников, ужаснулись и были выдворены из казармы пинками тамошних сержантов.
В утро выступления я мандражировал больше обычного. Славик был невозмутим. По приходу в спортзал голова моя пошла кругом от суеты, повторных взвешиваний и составления каких-то списков.
А потом я резко успокоился. На ринг я выходил первым из нашей двойки, выступления других участников не видел. Мы сидели в раздевалке и тихонько переговаривались. Дальше выхода Синий нас не пустил. Я даже не знал, кто мой противник.
— А тебе не по фигу? — сказал мне Синий, схватил за руку и повел в зал, к рингу.
Мое появление в синих флотских трусах, под которые я одел свое старое балетное трико, чудом сохранившееся в моем гражданском вещмешке, лежавшем в баталерке, борцовской куртке и защитном шлеме вызвало бурю эмоций. В зале раздались свист, смех, улюлюканье. Кто-то предложил мне исполнить «Лебединое озеро». Слабые крики поддержки летели только из рядов первой роты молодого пополнения.
Комментатор что-то пробубнил в микрофон, и я с ужасом узрел своего соперника. Это был сержант из постоянного состава, такого же роста, как я, белобрысый, с тугими жгутами мышц. По-моему, боксер. Вот и все. Сейчас он пришлепнет меня как муху. Мой противник был даже без шлема, в одних старых штанах от повседневной формы, с голым торсом. Всем своим видом он пытался выразить полнейшее равнодушие ко мне.
Почему-то я вспомнил, что видел этого сержанта на взвешивании в трусах. У него очень тонкие ноги.
Рефери проговорил все, что положено, ощупал мои перчатки и махнул рукой. Гонг.
Мне тут же прилетело крюком в бороду. Я чуть не вырубился. Слава богу, успел махнуть головой, и удар пришелся вскользь. Трибуны засвистели, заржали. А я, как заяц, начал носиться вдоль канатов от своего соперника. Один раз даже проскользнул у него под рукой и схватил сзади за пояс. Однако мне тут же прилетело с разворота в ухо локтем. Да, больно. А это что такое? Гонг! Ура! Раунд прошел, а я на ногах.
Я не так и не понял, что мне говорили Хромов и Синельников, смотрел на своего соперника. Он полоскал рот и… тяжело дышал. Я прислушался к себе и с удивлением заметил, что дышу как обычно, не напрягаясь и не хватая ртом воздух.
Ага! Да здравствуют наши старшина, взводник и командиры отделений! Вот как отдаются ежедневные пробежки по пять километров и прочая физика. Я абсолютно не запыхался и не устал, чувствовал себя так же, как и перед началом схватки.
Хотите «Лебединое озеро»? Ладно, сейчас исполним!
Второй раунд я начал с того, что встал в первую позицию и сделал поклон сопернику. Зал грохнул со смеху. От первых ударов я ушел, начал вытанцовывать в квадрате ринга как на сцене, в бешеном ритме, не снижал темп. Мой соперник крутился волчком, пару раз срывался за мной в галоп, а зал хохотал. Чтобы меня не засудили за пассивное ведение боя, я пару раз бросался в ноги и на плечи противника, был отброшен как котенок, но ощутимых ударов не получил. Гонг!
Я сидел на табуретке и прислушивался к себе — нормально! Чуть, самую малость запыхался, но мой противник в другом углу ринга дышал как паровоз.
— Ты его что, умотать решил? — заорал мне в ухо Хромов.
— Так точно! — ответил я.
— Ну, ты блин, танцор. Я чуть со смеху не лопнул. Давай, молодцом!..
Третий раунд. Я опять носился по рингу как заведенный, прыгал из стороны в сторону. Сержант уже двигался медленнее и старался держать меня на расстоянии.
На последней минуте я ринулся вперед, чудом уклонился от удара правой и обеими руками вцепился в шею противника. Слева мне прилетело в голову, но не сильно, спасли вовремя поднятые плечи. Сержант не смог удержать меня на себе и постарался упасть сверху, уже абсолютно не напрягаясь. Я чуть довернул, и мы грохнулись на пол. Я оказался на боку, со спины сержанта, обхватил его шею ногами и давил со всей силы. В зале ревели, мой противник сипел и шлепал ладонью по настилу ринга.