Он снова посмотрел на стену, по которой плыли маленькие и большие корабли. А где-то там, на отвесной скале, уже висело маленькое шале, одиноко глядя на бесконечное море, дожидаясь его… Их…
Но сейчас только пустота занимала место в его душе:
– Зачем все это? Куда все делось?
И еще что-то беспокоило. Что?! На днях он, случайно бросив на нее взгляд, заметил, как она изменилась. Какая-то усталость во взгляде, вокруг глаз морщинки, а ведь ей всего тридцать! Заметил несколько седых волос. Не рановато ли? – подумал он тогда. Движения ее стали медленными, неуверенными. Обычно она порхала, все горело в ее ловких руках. Быстро готовила еду, быстро одевалась, спешно уходя на работу или возвращаясь. А теперь седые волосы и морщины. Он какое-то время еще думал об этом, потом набрал номер телефона своего старого приятеля. С ним был знаком еще со студенческих времен. Потом иногда встречались, но со временем все реже и реже. Хотя, запомнил, что тот работал в уважаемой клинике и лечил не простых смертных людей. Можно сказать, “бессмертных”, судя по тому, какие посты они занимали и сколько времени на них сидели. Они поговорили, вспомнили молодость, задали друг другу обязательные, ничего не стоящие вопросы, и ответили бессмысленным, привычным “нормально”. Так было принято, так теперь общались все. Это раньше можно было с порога задать вопрос или попросить о чем-то, но времена изменились, и они изменились тоже, без такой прелюдии теперь было нельзя. Но друг уже ожидал тот самый вопрос, ради которого о нем вспомнили. Без нужды теперь никто никому не звонил.
Он произнес еще несколько бессмысленных слов,… фраз, и, наконец, спросил:
– У тебя нет хорошего пластического хирурга? Извини, что беспокою по пустякам. Сейчас время такое… Сам понимаешь…
Приятель посмеялся:
– И твоя туда же. Не могут они без технологий. Думают, любить их больше станут. Твоей всего тридцать, зачем ей это?
Он тоже посмеялся и уже хотел закончить этот нелепый разговор, – действительно, какие ее годы, – но зачем-то произнес:
– Понимаешь, она сделала анализы, ей поставили какой-то дурацкий диагноз.
И обронил то незнакомое для него название болезни… или не болезни вовсе. Такой реакции от своего приятеля он не ожидал. Тот всегда был спокойным, флегматичным человеком, но сейчас выражал столько эмоций и удивления, что на мгновение он замолк и замер.
– Что ты молчишь? – кричал его друг в телефонную трубку, – повтори еще раз, как ты назвал диагноз? Ты слышишь меня?!
Он повторил. Теперь долгая тишина зависла в трубке, он даже подумал, что связь прервалась. Потом четкий энергичный голос донесся с того конца провода: – Немедленно бери все анализы и приезжай ко мне!
– Ну,… хорошо, – пробормотал он, – на днях заскочу, закончу с делами и встретимся, пообщаемся, кстати, давно не виделись…
– Ты меня плохо слышишь!? – уже орал его друг, – я сказал немедленно! Все бросай и быстро ко мне! Быстро, я сказал!
– Хорошо, – удивился он. Таким своего друга он не помнил. Да и был ли тот когда-либо таким? Он был очень удивлен, но почему-то безропотно выполняя это поручение, вскочил со стула, быстро спустился на улицу и помчался домой.
Ее не было. Оно и к лучшему. Он не хотел объясняться, еще сам не понимая, что делает и зачем этим занимается. А сам в этот момент пилкой для ногтей вскрывал, как воришка, дверцу своего старенького стола, за которым теперь сидела она и которая почему-то была заперта. Про себя подумал:
– В его доме закрытая дверь? Такого не было никогда! Закрываться от кого-то! Закрываться от него! Какие у нее могут быть секреты! Еще этого не хватало! Ладно, с этим потом…
Знакомый конверт лежал в верхнем ящике и был придавлен толстым альбомом. Он отшвырнул альбом в сторону, вынув листы с ненавистной латынью, и направился к ксероксу. Он не испытывал чувства стыда или неловкости, но ее недавние слова всплыли в памяти: – Не смей рыться в моих вещах!
Такое ему сказать! Ему! Человеку, который делает для нее все! Ладно, с этим потом, – подумал он, остывая и кладя конверт на место. Взяв тяжелый альбом, случайно его приоткрыл…
Он был очень удивлен! Это был альбом с фотографиями, откуда смотрело загорелое жизнерадостное лицо его совсем молодой жены. Совсем девчонки! Он никогда не видел этих снимков! Но почему она никогда не показывала их ему! Он продолжил листать, разглядывая эту удивительную женщину, совсем еще девочку, и снова эти синие бездонные глаза, в которых отражался плеск набежавшей волны, шум прибоя и отблески бури, которая только готова была начаться, но пока лишь спокойное море и яркое солнце в зените… Все листал и листал… Вот она стоит с кем-то в обнимку! Она улыбается, а этот наглец держит ее за талию! Лапает ее и тоже нагло улыбается!
От бешенства кровь застучала в жилах и висках, сердце заколотилось, оно готово было выскочить из груди, глаза налились кровью. Он безжалостно листал все новые страницы, почти разрывая на части чертов альбом, потом подумал, что сошел с ума! Она – эта девочка – его жена снова с кем-то под руку, на ней свадебное платье, а наглец опять улыбается! Вот уже надевает кольцо на ее палец, он держит ее на руках, уносит куда-то. Уносит ее! ЕЕ!
Выдохнув, захлопнул альбом и устало присел на диван. Эти мгновения дались ему нелегко. Снова открыл его и теперь уже с идиотской улыбкой глядел на фотографии – на нее, на этого наглеца. Наглецом был он сам, только молодым, очень молодым (поэтому и не узнал сразу). Тогда ему было всего двадцать пять, и лицо его безотчетно и весело улыбалось, светясь от счастья, она тоже улыбалась, держась за его шею, пока этот “наглец” нес ее куда-то. Нес в ее новую жизнь, в их будущее, где будет маленький домик в горах и кораблик, нетерпеливо стоящий у причала, просясь в дорогу. А дальше только бесконечное, синее море или океан.
Почему он не видел этих фотографий раньше? Обычно их делают, чтобы смотреть на них потом. Когда наступает это потом? Но она, по-видимому, разглядывала их, раз этот альбом лежал у нее под рукой… Тогда почему не показывала ему?
Заслышав стук входной двери, он вскочил, воровато сунул альбом на место, прикрыв им большой конверт, спрятал копии бумаг в карман и захлопнул дверцу. Потом вышел из комнаты, из квартиры и удалился, ничего ей не сказав…
Она устало подошла к своему столу и открыла дверцу ключом. Достала злополучный конверт. Хотела, было, положить туда еще одну бумагу, которую ей дали сегодня, потом взяла ее двумя руками и принялась читать. Там не было латыни, да и слов было совсем немного – крошечный коротенький текст. Это была последняя бумага, за которой она ездила сегодня, больше ей не придется бегать по больницам и тратить свое время. Тем более, что теперь было жаль этого времени… Очень жаль. Быстро прочитав несколько фраз, она убрала бумагу в конверт и зарыла его глубоко в ящике стола. Больше этот желтый огромный конверт с казенным адресом, слава Богу, ей не понадобится. Взяла альбом в руки, задумалась и начала листать знакомые страницы. Фотографии смотрели на нее и улыбались беспечными юношескими улыбками, они передавали привет из той далекой жизни, из ее юности, и на мгновение она забыла обо всем. Очнувшись, удивилась: – Бывают же такие мгновения, когда время останавливается! – и снова задумалась. Снова и снова листала давно забытые страницы, сидела так и улыбалась…
– Очень хорошо, что приехал один, – сказал его приятель-врач после долгой паузы, во время которой рассматривал содержимое пакета с казенной надписью. Сказал это и снова замолчал, подбирая слова. Потом заговорил:
– Это действительно редкая болезнь…
– Болезнь? – перебил он друга, – что за ерунда? Ну, сделай свои рекомендации, назначь какой-нибудь курс, массаж, гимнастику… Мне все равно, сколько это будет стоить.
Сказал это и уставился на врача, а тот смотрел на него с сожалением и думал. Потом произнес:
– Чтобы стало понятнее, людей, страдающих такой болезнью во всем мире всего несколько десятков. 50–60 человек, не больше…
Он плохо помнил, что происходило дальше. Этот человек, его давнишний приятель, теперь уважаемый врач, что-то мягко объяснял, произносил какие-то непонятные слова, термины. А он словно плыл на белом облаке, и голова кружилась. Он уже не слышал этих слов, лишь обрывки непонятных фраз. Все рушилось в это мгновение, все куда-то исчезало… Потом сосредоточился, пришел в себя.
– Я ничего не понял, – произнес он, – чем она больна?
Врач замолчал и внимательно на него посмотрел, потом сказал: – Ничем. Она абсолютно здорова, насколько может быть здорова женщина в ее возрасте…
– В каком возрасте? – воскликнул он, – ты с ума сошел, ей всего 30!
– Ей 30, да тридцать. Ей 40 или 45, судя по этим бумагам. Она совершенно здорова, просто живет теперь в другом временном измерении. Время для нее идет быстрее, чем для других. Мы проживаем день, она неделю или две… не знаю… нужно наблюдать. Наш год для нее – несколько лет, может быть, десять,… двадцать,… я не знаю, нужно смотреть.
– От этого умирают? – спросил он с ужасом.
– Как умирают от старости, не более того!
– Так что же делать?
Теперь оба молчали. Он вспоминал фотографии юной девочки, которую нес на руках, потом седые волосы на ее голове, морщинки вокруг глаз, и ему стало страшно.
– Сколько ей осталось? – наконец, сумел произнести он.
– Я не знаю, – ответил врач, потом спросил, – у тебя есть возможность потратить некоторую сумму? Существенную сумму.
Он не понял и повторил за ним: – Сумму, да сумму, – и снова замолчал, не понимая.
– Деньги у тебя есть? – уже громче спросил друг, – или дать взаймы? Время не терпит!
– Деньги? Ну,… конечно же, есть,… ничего не надо,… я решу вопрос! Сколько?… Найду, ничего не нужно!
– Потребуется значительная сумма, сколько не знаю, – продолжал врач, – у меня есть коллега, живет он в Израиле, у него своя клиника. Там они как раз исследуют так называемый ген старения, который и отвечает за нашу жизнь… Короче, немедленно собирайтесь и вылетайте. Он скажет, сколько времени займет лечение, если вообще сумеет помочь, и сколько это будет стоить. Я предупрежу его. Ты понял?… Ты меня понял?