– Я уже два часа жду чего-то похожего, но ничего не происходит.
– Я могу это сделать.
– Тебе шестнадцать лет.
– И что с того?
– Провоцирование уголовно наказуемого деяния уже само по себе серьезное преступление. А если это несовершеннолетний – еще хуже.
– А кто об этом узнает, кроме нас с вами?
– У меня нет возможности вывезти тебя из города.
Ричер немного помолчал.
– Возможно, мы можем улучшить план, – наконец сказал он.
– Какой план? – проворчала Хемингуэй. – У нас нет плана.
– Будет правильнее, если не вы обнаружите улики. Ведь тогда это будет выглядеть как вендетта. И у адвокатов Крозелли появятся лишние аргументы при его защите. Вероятно, ФБР тоже не должно в этом участвовать. Например, Департамент полиции Нью-Йорка. Как вы считаете? Независимое агентство, не преследующее корыстных целей. Если они обнаружат продавца наркотиков и товар в своем городе, дело будет находиться в их юрисдикции. И никто не сможет им возразить. Что есть, то есть. Вашим людям придется замять сделку с Крозелли и признать, что вы с самого начала были правы, и тогда процедура рассмотрения вашего дела превратится в церемонию по вручению медали.
– У Департамента полиции Нью-Йорка сегодня слишком много дел.
– Однако у них наверняка есть отдел по борьбе с наркотиками. Нужно только предупредить их заранее. Выяснить, сколько времени им потребуется, а мы постараемся успеть все сделать. Я вломлюсь внутрь, вы останетесь снаружи и будете приглядывать за обстановкой до того момента, пока не появятся полицейские, после чего мы оба ускользнем и вы сможете отвезти меня на север. Между тем полиция Нью-Йорка все сделает за вас, и к тому времени, когда вы вернетесь в город, ваши боссы уже постелют для вас красную дорожку.
– Как далеко на север тебе нужно?
– До Уэст-Пойнта. Он за рекой.
– Я знаю, где он находится.
– Ну, договорились?
Хемингуэй не ответила.
Она согласилась только через тридцать минут, когда время близилось к часу ночи. Но все сразу пошло не так. Сначала они не могли найти работающий телефон. Прошли Кармин от начала и до конца, попытались отыскать телефон на углу с Седьмой авеню, на углу с Бликер и с Шестой авеню, но все аппараты молчали. Они не знали, в чем причина, – авария на электростанции или общее состояние телефонов в городе. Ричер считал, что телефонные компании имеют собственные источники электричества и систему проводов, поэтому предлагал продолжить поиски, но Хемингуэй не хотела уходить дальше, опасаясь, что у дома Крозелли за это время может что-то произойти. Поэтому она вернулась на свой прежний наблюдательный пост у дверного проема на Кармин, а Ричер отправился дальше, пересек Шестую авеню и на углу Минетта-стрит и Минетта-лейн нашел работающий телефон.
Было слишком темно, чтобы различить цифры, поэтому он набрал номер на ощупь, затем ноль для выхода на оператора, потом довольно долго ждал, когда ему ответят. Попросил соединить его с Шестым участком департамента полиции Нью-Йорка и прождал еще довольно долго, прежде чем ему ответили.
– Да?
– Я хочу сообщить о нелегальных наркотиках в Уэст-Виллидж.
– Что? – переспросил голос.
– На Кармин только что вломились на склад, полный наркотиков.
– Мертвые тела есть?
– Нет.
– Сейчас там кого-то убивают?
– Нет.
– Пожар?
– Нет.
– Тогда прекратите тратить мое время, – сказал голос, и в трубке прозвучали короткие гудки.
Ричер повесил трубку и поспешил обратно. Он вспотел – тридцать градусов в час ночи.
– Мы могли бы это предвидеть, – сказала Хемингуэй, когда Джек рассказал ей о разговоре с дежурным полицейским. – Команда «свистать всех наверх» уже давно отдана.
– Мы можем использовать ваших людей.
– Забудь, они не станут меня слушать.
– Магнитофон вашей младшей сестры все еще у вас? – спросил Ричер.
– Это мой магнитофон.
– Он все еще у вас?
– А что?
– Может быть, я смогу записать, как он будет хвастаться своими подвигами.
– Ты?
– Тот же принцип. Вы же не можете допустить, чтобы это выглядело как вендетта.
– Я не могу тебе это позволить. Ты с ним, лицом к лицу? У меня есть совесть.
– И что он со мной сделает?
– Изобьет до смерти.
– Он – человек, занимающий серьезное положение в обществе, – сказал Ричер. – У него есть солдаты. Из чего следует, что всю тяжелую работу за него делают другие. Значит, он не в форме. Он много говорит, но мало делает. У него ничего нет. Мы уже видели это на Уэйверли. Двенадцатилетний мальчишка с Филиппин отнял бы у него ланч.
– Это шутка морской пехоты?
– Я не морской пехотинец.
– Как ты попадешь внутрь?
– Полагаю, церковь, расположенная с противоположной стороны, закрыта.
– Сегодня – наверняка. Возможно, даже каждую ночь.
– Я что-нибудь придумаю.
– А как поступили бы военные?
– Морская пехота или армия?
– Армия.
– Они вызвали бы артиллерийскую поддержку. Или использовали ракеты «воздух – земля».
– А морская пехота?
– Скорее всего, они открыли бы огонь. Обычно это заставляет противника быстро покинуть здание.
– Но ты так поступить не можешь.
– Я не морской пехотинец, – повторил Ричер.
Он посмотрел на противоположную сторону улицы. Окна второго этажа, естественно, оставались темными. Из чего следовало, что Крозелли мог находиться там и наблюдать. Но едва ли он что-нибудь видел. Человек, находящийся в темной комнате и наблюдающий за освещенной улицей, имеет преимущество. А человек в темной комнате, наблюдающий за темной улицей, мог бы с тем же успехом прилечь отдохнуть.
Ричер пересек улицу, подошел к двойным дверям, приложил к ним кончики пальцев, и у него возникло ощущение, что он прикоснулся к наждачной бумаге. Пятидесятилетняя краска плюс пятьдесят лет дыма, сажи и пыли. Он постучал, сначала тихонько, потом сильнее, костяшками пальцев. Дерево было старым, толстым и массивным, словно его привезли сто лет назад из какого-то древнего леса на западе. Ричер провел по нему ладонью, пока не обнаружил маленькую дверцу. Такая же краска, такая же сажа и такое же дерево. Джек попытался нащупать петли, но ему не удалось. Тогда он нашел замок, потер его большим пальцем и решил, что это маленький круглый замок Йейла[13], латунь, вероятно, такой же старый, как и краска.
Он вернулся к Хемингуэй.
– Двери толщиной в два или три дюйма, маленькая дверца сделана из одного куска дерева. Качественная древесина, ставшая твердой, как камень.
– Значит, остается только армейский подход.
– Может быть, и нет. Дверца открывается внутрь. На ней старый замок Йейла, установленный лет пятьдесят назад. И я не думаю, что они стали делать отверстие в двери. Только не в таком твердом дереве. Не в те годы. Тогда они особо не тревожились из-за безопасности. Могу спорить, что замок установлен на задней поверхности. Как в старых домах. Язычок и два винта.
– Но там будет еще одна дверь, ведущая со двора в дом. И на ней может быть замок, который врезали значительно позднее.
– Тогда я постучу и буду полагаться на свое обаяние.
– Я не могу тебе позволить так поступить.
– Это меньшее, что я могу сделать. Однажды я уже все испортил. Тогда вы могли получить хоть что-то. Вытерпели бы пощечину, и он бы продолжил говорить.
– Он уже обнаружил провод.
– Но он высокомерен. У него раздутое эго. Он мог продолжать просто для того, чтобы над вами поиздеваться.
– На это я и рассчитывала.
– Тогда позвольте мне все исправить.
Ричер повернулся спиной к Хемингуэй, приподнял рубашку и почувствовал, как горячие пальцы оттягивают резинку его трусов, устраивая под ними пластиковую коробочку. Затем он ощутил провод, и ее рука поднялась вверх по его спине, под рубашкой, к лопаткам, еще выше, к плечам; получилось странное вертикальное объятие. Горячее дыхание Хемингуэй коснулось его шеи, потом она развернула Ричера лицом к себе и другой рукой отыскала микрофон, чтобы передать его из руки в руку и установить в нужном месте. Джилл замерла, микрофон оказался зажатым между его рубашкой и грудью, но она продолжала придерживать его рукой – теперь его кожу и ее ладонь разделяло лишь маленькое достижение новейшей технологии.
– Я положила его в лифчик, – сказала она. – Но у тебя его нет.
– Какая неожиданность, – ответил Ричер.
– Его нечем закрепить.
Джек почувствовал, как кожа под ее ладонью становится влажной от пота.
– А у вас в сумочке нет пластыря? – спросил он.
– Ты умный мальчик, – сказала Хемингуэй, засовывая свободную руку в сумочку, одновременно наклонив голову так, что ее лоб на мгновение коснулся его губ, словно быстрый поцелуй. Ее волосы поникли, от них пахло земляникой.
Она снова надела сумочку на плечо, держа в руке маленький шуршащий предмет. Пластырь, решил Ричер, в антибактериальной упаковке. Он взял ее и достал пластырь в пространстве между их лицами. Хемингуэй забрала его обратно и закрепила микрофон во впадине между буграми его мышц; несколько раз разгладила пластырь, вытащила руки из-под рубашки и привела ее в порядок.
Затем она положила ладонь ему на грудь, как это сделал Крозелли, и крепко прижала ее к влажному хлопку.
– Он его найдет.
– Не беспокойтесь, – сказал Ричер, – если Крозелли коснется меня, я изобью его до смерти.
Хемингуэй не ответила.
– Таков принцип морской пехоты, – сообщил ей Ричер.
Темнота совсем не помогала. Она лишь мешала. Ричер приготовился на противоположном тротуаре, как спринтер перед стартом, но не видел цели. Уточнять придется на бегу. Он начал движение, немного неловко – частично из-за темноты, частично из-за того, что был плохим бегуном, – и его длинные ноги ступали неуклюже. Через три шага он увидел ворота, через два – дверцу, еще через один – замок и нанес косой удар ногой, впечатав каблук так близко от круглого замка, как только мог, вложив в удар все свои сто килограммов, усиленные последним ускорением перед ударом ноги и быстро двигавшегося тела.