Я отодвинула стул, взяла кружку с недопитым чаем и направилась к мойке.
— Райана не будет дома еще несколько часов.
Мне неприятно было ощущать присутствие этого человека у себя за спиной. Грудь мою теснили не пролившиеся еще слезы, и мне не хотелось, чтобы он их увидел.
Неожиданно на кухню вошла бабушка — в том же траурном облачении, которое она надела, когда мы ждали полицию. При виде сидевшего за столом Винсента она поправила воротник блузки.
— Кто это? — спросила она, заранее растягивая губы в вежливой улыбке. Эми с недоумением посмотрела на нее.
— Меня зовут Винсент Де Лука, — сказал гость вставая.
— Винсент Де Лука, — повторила бабушка, на лице которой не проступило даже тени узнавания.
— Я здесь работал. Тридцать лет назад, — сказал он.
— О Господи, — медленно, чуть ли не по слогам произнесла она.
— Винсент знает того человека, которого я обнаружила на лесной тропе, — сказала я хриплым от волнения голосом. — Он утверждает, что это мой отец.
Бабушка тяжело опустилась на стул.
— Нет, — выдохнула она.
Эми смотрела то на меня, то на бабушку. Ее глаза блестели от возбуждения. У меня сложилось впечатление, что ей хочется посмотреть на то, как мы с бабкой будем ссориться и сводить счеты. Прежде мы выступали против нее единым фронтом, и она, должно быть, надеялась, что, если этот фронт развалится, она, воспользовавшись расколом в наших рядах, получит возможность поступать, как ей вздумается.
Я поняла все это в долю секунды, но сдерживаться была уже не в силах.
— Ты лгала мне на протяжении многих лет, — заявила я бабушке дрожащим голосом.
— Ох, Бретт, — сказала она и протянула ко мне руки, чтобы меня обнять.
— Не надо, — сказала я. — Не дотрагивайся до меня, Эмили.
Услышав, что я назвала ее по имени, она часто-часто замигала.
— Я — твоя бабушка, — сказала она.
— Можешь отправляться к черту… бабушка!
Бабушка поднялась с места, подлетела ко мне и схватила меня за плечи сильными, будто железными, пальцами.
— Мы обсудим все это позже, — сказала она тихим голосом. — А пока что изволь взять себя в руки и успокоиться. Поди в конюшню и проверь, задан ли корм лошадям. Мне все равно, что ты думаешь обо мне в данную минуту, но я не хочу, чтобы этот человек стал свидетелем нашей ссоры.
Я довольно грубо оттолкнула бабушку и, сняв с гвоздя куртку, отворила дверь и вышла из дома. На улице было темно и дул пронзительный ветер, швырявший в лицо пригоршни мокрых снежных хлопьев. К дому, переваливаясь с боку на бок, подъезжал, купаясь в грязи, пикап Райана.
«Пусть Райан разбирается с Винсентом, — злорадно сказала себе я. — Пусть они с бабкой сами с ним разбираются».
Снегопад все усиливался.
«Отлично, — подумала я, — по крайней мере не приедут Фарнсуорт с Дэном».
Я не желала никого видеть. Чтобы переварить услышанное от Винсента, мне требовалось какое-то время побыть наедине со своими мыслями.
Я прошла через двор и подошла к конюшне, где всегда находила прибежище, когда уставала от людей и разговоров и хотелось побыть в одиночестве.
Я открыла дверь и неожиданно увидела Ноа. Остановившись у двери и сжав с досады кулаки, я стала наблюдать за тем, как он при свете тусклой лампочки чистит скребницей Каледонию. У меня было такое ощущение, что мне помешали, хотя это я явилась незваной на конюшню, которая считалась царством Ноа.
Он кивнул мне и вернулся к работе.
— Ну как, вам сейчас лучше? — спросил он, когда молчание стало затягиваться.
«Глупейший вопрос», — подумала я, продолжая молча смотреть на Ноа.
— Похоже, на душе у вас по-прежнему тяжело, — сказал между тем Ноа, принимаясь костяным гребнем расчесывать хвост Каледонии.
Я подошла к загончику и прислонилась к стене. Меня так и подмывало вернуться домой, но я знала, что, пока Винсент сидит на кухне, я не могу этого сделать.
Искоса посмотрев на меня, Ноа спросил:
— Может, хотите присесть?
Стараясь успокоиться, я несколько раз глубоко вздохнула.
Погода продолжала меняться. Теперь в окна конюшни дробно стучала ледяная крупа, а ветер изменил направление и стал поддувать в открытые ворота. Я выглянула в окно. Кругом было белым-бело. Снег успел замести даже мои следы, хотя я вошла в конюшню всего несколько минут назад. Пикап Райана мирно стоял у крыльца рядом с «саабом» Винсента, а окна большого дома уютно светились.
Я вновь переключила внимание на Ноа и, стараясь придать голосу ровное и спокойное звучание, сказала:
— Вообще-то чистить Каледонию должна была Эми.
— Я не против того, чтобы сделать это за мисс Эми.
— Позвольте мне вам помочь.
Двигаясь как автомат, я подошла к стенду, на котором висели различные щетки, выбрала одну из них и стала гладить лошадь по спине. Каледония обнюхала мой карман в поисках своего любимого лакомства — моркови, но, не обнаружив таковой, снова опустила голову и принялась мерно жевать сено. Разглаживая шкуру на спине у лошади, я смотрела, как быстро и аккуратно действует костяным гребнем Ноа, расчесывая хвост кобылы. Он не тянул, не дергал, а тщательно обрабатывал одну прядку за другой.
«Так и надо, — подумала я. — Любое дело можно уладить, только надо подходить к нему методично, не спеша и разбираться с ним постепенно, пункт за пунктом».
— Это вы сняли желтую ленту, которой полицейские оклеивают место преступления? — спросила я.
— Но лошадей, хочешь не хочешь, выводить-то надо, — ответил Ноа.
— Будем надеяться, что полицейские согласятся с вашей точкой зрения.
— Животные не могут находиться в стойле до бесконечности. Не известно еще, когда полиция появится на ферме в следующий раз. Да и стойла надо регулярно чистить.
Ноа, разумеется, был прав. Только я не знала, как отреагирует на его инициативу тот же Фарнсуорт. Темное пятно в центре конюшни исчезло, а на его месте красовалась груда свежих опилок.
Я выглянула из дверей. Снега намело столько, что полицейские машины в ближайшее время вряд ли смогли бы подъехать к дому. Нужно было ждать, пока снег растает, а дороги немного просохнут.
— Полицейские вам ничего нового не сказали? — спросил Ноа.
Я покачала головой.
— Есть у вас подозрения на тот счет, кого все-таки убили? — задал новый вопрос Ноа.
— Да, — сказала я едва слышно.
— Вот оно как. — В голосе Ноа не прозвучало ни удивления, ни заинтересованности, и я невольно спросила себя — с чего бы это? — Я видел парня, которого застрелили. В прошлый вторник — как раз перед тем, как вышел на охоту, — сказал он.
У меня перехватило горло.
— Почему же вы ничего не сказали об этом Фарнсуорту?
Ноа пожал плечами и с минуту помолчал. Потом, когда заговорил снова, голос его зазвучал мягко и проникновенно:
— Фарнсуорт спросил меня, знаю ли я этого человека. Я и вправду никогда его раньше не видел. Но во вторник, когда я шел на конюшню, как раз перед тем, как отправиться на охоту, я услышал, что оттуда доносятся голоса. Говорили двое — вернее, не говорили, а о чем-то спорили. Одним из этих двух был ваш брат. Когда я подошел к двери, они замолчали. Так вот, с Райаном разговаривал человек, которого потом застрелили.
Похоже, охватившее меня ужасное чувство тревоги сразу проступило у меня на лице, поскольку Ноа опустил гребень и озабоченно посмотрел на меня.
— Если это вас так уж расстраивает, я и словом об этом никому не обмолвлюсь. Мне неохота, чтобы ваш брат попал в беду.
Подумать только! Отец и Райан спорили о чем-то в нашей конюшне — и, вполне возможно, в тот самый день, когда все произошло. Невероятно! Неужели в убийстве замешан Райан? Этого я представить себе не могла — это было, что называется, выше моего понимания.
Я продолжала машинально водить щеткой по спине Каледонии, но мысли метались, а дыхание сделалось частым и поверхностным.
— А о чем они спорили, вы не помните? — выдавила я наконец из себя.
— Они о деньгах что-то говорили и о склонности Райана к азартным играм. — Ноа поднял глаза, увидел мой испуганный взгляд и, обойдя вокруг лошади, взял меня за руку. — Черт, надо было мне все-таки держать язык за зубами: вон как сильно я вас расстроил.
— Вы здесь ни при чем, — сказала я.
Рука у Ноа была большая и теплая, а мои душевные силы были уже на пределе. Я не выдержала и, прислонившись на мгновение к плечу Ноа, всхлипнула. Потом, правда, отпрянула, вытерла глаза и как ни в чем не бывало спросила:
— Как прошла охота?
Он снова взялся за гребень и, небрежно махнув им в воздухе, произнес:
— Неудачно я тогда поохотился.
— А вот я видела у водопада крупного горного козла. Я сегодня утром как раз за ним отправилась.
— Чей это «сааб» стоит у крыльца? — неожиданно спросил Ноа.
— Этот «сааб» принадлежит человеку, который знал убитого.
— Значит, вам уже известно, кого убили? — спросил он.
— Если верить тому парню, который прикатил сюда на «саабе», убитого звали Эдвард Мерси и он был моим отцом.
— Но вы же его не узнали?
— Естественно. Я его не помню. Он бросил нас, когда я была еще младенцем.
— Но что заставило его сюда вернуться?
— Откуда мне знать? Вот Райан — он, может, знает, — сказала я, покривив рот в горькой улыбке. Обхватив руками голову Каледонии, я зарылась лицом в ее густую гриву. Щетка со стуком упала на пол.
— Только не надо так расстраиваться, — сказал Ноа. Он подошел ко мне и обнял сзади. Я повернулась к нему и вдруг расплакалась — уже по-настоящему. От моих слез у него на рубашке стало расплываться большое темное пятно. Впрочем, слезы слезами, но от его прикосновений у меня по телу стал растекаться позабытый уже жар, который чувствует женщина, оказавшись в мужских объятиях. Прошло три года с тех пор, как мужчина прикасался ко мне с нежностью или вожделением.
— Нас будут подозревать — всех, — сказала я, вытирая рукавом залитое слезами лицо и отодвигаясь от Ноа.
— А как насчет того парня в «саабе»? Как его имя?