— Я хочу тебя, — произнес он.
Я закинула руки ему за шею и крепко поцеловала, чувствуя, как меня горячей волной захлестывает страсть. Наши поцелуи были для меня откровением — я открывала для себя Ноа, привыкала ко вкусу его губ, пахнувших мятой, и к прикосновениям его языка, горчившего от выпитого им крепчайшего несладкого чая.
Я поняла, что хочу его. Он нравился мне именно таким, каким он был, — с его шершавой, потемневшей от солнца кожей, кривыми ногами ковбоя и неровно подстриженными волосами. Мне и в голову не приходило, что во внешности Ноа можно хоть что-то подправить или изменить в лучшую сторону.
Неожиданно мне захотелось, чтобы он увидел меня обнаженной. Ну и конечно же, мне не терпелось испытать его ласки, почувствовать, как он сосет кончики моих грудей, проводит языком по ложбинке вдоль позвоночника и покрывает всю меня поцелуями — от пальцев ног до рыжей макушки.
Содрогнувшись от вожделения, жарко дыша, я провела кончиком языка по его ушной раковине. Он вздрогнул, как от тока.
— Я хочу тебя, — прошептала я.
Мы, не сговариваясь, поднялись с дивана, после чего Ноа начал меня раздевать. Первым делом он стащил с меня свитер, оставив в брюках и тонкой рубашке, которую я надела поверх лифчика и трусиков. Я расстегнула джинсы Ноа и спустила их вниз на пол. Он расстегнул на мне брюки, стянул их с меня, и я переступила через них. Потом на пол полетели рубашка, трусы и лифчик. Когда мы наконец предстали друг перед другом обнаженными, на лице Ноа проступило выражение страсти, к которой примешивались любопытство и, как ни странно, стеснение. Я, глядя на Ноа, испытывала примерно те же самые чувства.
Ноа зашел в ванную и сразу же вернулся оттуда с небольшим пакетиком из фольги.
— Я могу разложить диван.
— Не надо, — сказала я и поцеловала его. Ноа протянул руку, коснулся моей груди, и я тут же прильнула к нему всем телом, ощутив животом что-то твердое. Я вздрогнула и едва заметно покачнулась: у меня задрожали колени, а ноги ослабли и плохо меня слушались.
Не прошло и секунды, как я снова оказалась на клетчатом пледе, служившем покрывалом дивана. Ноа разорвал пакетик, извлек оттуда презерватив. Тяжесть сильного, мускулистого тела была мне приятна. Я свела ноги у него на спине, стараясь притянуть его еще сильнее. Он вошел в меня сразу — одним быстрым движением.
Я ахнула и с шумом втянула в себя воздух, поскольку была к этому не готова. В следующую минуту, однако, я испытала давно забытое ощущение абсолютной физической полноты и счастья — то, что я впервые испытала, когда училась в школе высшей ступени.
Когда Ноа начал двигаться в моем теле, я вцепилась пальцами в его ягодицы, пытаясь направить его и установить вместе с ним общий ритм. Когда движения Ноа стали приносить мне наибольшее удовольствие, я застонала от наслаждения и начала работать бедрами, совершая движения вверх-вниз вместе с телом Ноа. Они были такими резкими, мощными и слаженными, что, казалось, электризовали окружавшую нас атмосферу. Я подумала, что еще немного — и из воздуха вокруг нас начнут сыпаться искры.
Мы вместе достигли пика страсти и чуть ли не в унисон застонали от нахлынувшего на нас наслаждения. «Как это прекрасно, — подумала я, — и как хорошо, что все это с нами случилось. И почему я, в самом деле, так боялась близости с Ноа? Разве в этом есть что-нибудь дурное?»
В дверь громко и отрывисто постучали. Этот звук прозвучал настолько неожиданно и грозно, что походил на грохнувший во дворе винтовочный выстрел.
Я повернула голову и увидела прижавшееся к оконному стеклу чье-то лицо. В следующую секунду я поняла, что это лицо Эми, и ужаснулась.
Эми мигом высмотрела все, что ей было нужно, после чего лицо у нее исказилось от ярости и она пронзительным голосом закричала:
— Сука ты! Сука и шлюха! Да как ты только посмела!
Я отпрянула от Ноа, стянула со стула свернутую вчетверо конскую попону, расправила ее и в одно мгновение завернулась в нее. Ноа схватил в охапку свою одежду и стал торопливо одеваться. Я подбежала к окну и выглянула во двор. Эми быстрыми шагами шла прочь от домика. Я в чем была выскочила за дверь и закричала вслед дочери:
— Эми, остановись! Эми!..
Эми, не соизволив повернуть в мою сторону голову, продолжала шагать по снежной целине к ферме. Я босиком помчалась следом, проваливаясь по колено в снег и придерживая на груди попону.
Когда я догнала Эми, то попыталась схватить ее за руку. Из-за попоны, которую я прижимала к себе, мои движения сделались неуклюжими, я промахнулась и вместо рукава вцепилась дочери в волосы. Голова у нее мотнулась, запрокинулась, и она крикнула от негодования и боли. Моя промашка ошеломила меня до такой степени, что я замерла на месте, продолжая тем не менее машинально сжимать волосы дочери. Эми крутанулась на месте, как волчок, и повернулась ко мне, стянув рот в тонкую, жесткую линию. Глаза ее полыхали от ярости. Я сразу же выпустила ее волосы и даже сделала попытку отступить на шаг, но снег был слишком глубокий, а Эми действовала быстро.
Она размахнулась и ударила меня кулаком, вложив в удар всю тяжесть своего далеко не худощавого тела.
Хэк! Кулак Эми поразил меня в лицо с такой силой, что меня, как катапультой, отбросило назад. От удара в глазах все потемнело, я потеряла равновесие и рухнула в снег.
«Ну и кулачок у этого дитяти!» — с гордостью подумала я о дочери. Позднее ко мне пришло осознание случившегося, и я застонала от обиды и боли. Скула сильно болела, и я знала, что на месте удара обязательно образуется кровоподтек, который продержится не меньше недели.
Меня до костей пронизывал холод: при падении попона распахнулась, и я фактически лежала на снегу голая. Я слышала Ноа, который что-то кричал — должно быть, звал меня, но его голос доносился до меня как сквозь вату и мне казалось, что Ноа от меня далеко — за тысячу миль. Помимо холода, меня донимала противная нервная дрожь, в ушах звенело.
Когда Ноа подошел ко мне, Эми уже пересекла двор и приближалась к дому.
— Бретт, ты как? Двигаться можешь? — спросил он, присаживаясь рядом со мной на корточки.
Чувствовала я себя ужасно: у меня все болело, а вся я сотрясалась от дрожи: Эми прежде никогда не поднимала на меня руку.
Я осторожно ощупала пальцами скулу, проверяя, нет ли перелома: все кости, слава Богу, были целы.
— Я в порядке, — едва слышно пробормотала я.
«Я в порядке, — повторила я, но уже про себя. — Ведь ничего особенного не случилось. Просто произошло еще одно непредвиденное событие. Я сильная, я справлюсь, я переживу и это».
— Что-то мне не верится, — покачав головой, произнес Ноа. — По-моему, тебе лучше вернуться ко мне в бунгало.
Запахивая на себе попону, я с трудом поднялась на ноги, после чего Ноа отвел меня в свой домик. Там он помог мне одеться, а потом уложил на диван, подложив под голову подушку и накрыв меня двумя одеялами. Потом он отправился на кухню, зажег плиту и поставил на огонь чайник.
Мне было приятно, что он обо мне заботится. «В самом деле, ведь должен быть на свете человек, для которого ты не пустое место», — думала я.
Глядя в потолок, я думала также о том, как мне жить дальше и как реагировать на то, что у меня произошло с Эми.
«О чем, спрашивается, мне с ней после этого говорить?» — задавала я себе вопрос и не находила ответа.
В голове у меня поселилась пульсирующая боль, и я пришла к выводу, что в результате стычки с дочерью я, вполне возможно, получила легкое сотрясение мозга. Тем не менее я упорно, как молитву, повторяла про себя слова, которые раньше сказала Ноа: «Я в порядке, я в порядке, я в порядке…»
Ноа принес еще одну кружку своего ужасного растворимого кофе и заставил выпить его до дна. Я глотала горячую горькую жидкость, руки у меня тряслись, зубы клацали о край кружки, и кофе постоянно проливался.
Ноа сел на диван и положил мои закутанные в одеяло ноги себе на колени.
— Она тебя в лицо ударила? — спросил он, растирая мне ступни.
Я кивнула.
— До десяти сосчитать сможешь?
Я сосчитала до десяти.
— Кто у нас сейчас президент, помнишь?
— Я же говорила: у меня все в порядке. Сотрясения мозга нет, — солгала я.
— Извини, что надоедаю…
— Я сама во всем виновата, — пробормотала я. — Возможно, того заслуживаю…
— Никогда больше так не говори. — Хотя Ноа смотрел на меня с нежностью и сочувствием, в голосе его ощущалась твердая уверенность.
У меня потекли слезы.
— Я не очень-то хороший человек, Ноа, — пролепетала я покаянным голосом.
— Я тоже не ангел. Но я сомневаюсь, что из-за этого мы с тобой должны безропотно сносить побои.
Я глотнула кофе.
— Но как Эми могла здесь оказаться?
— Думаю, она заметила на снегу следы и решила за тобой проследить. Я не раз замечал, что она ходит за тобой как привязанная. Вероятно, боится тебя потерять.
— Но я соблюдала все меры предосторожности: не сразу пошла к тебе, а сначала завернула на конюшню и вышла из нее через калитку.
Тут я поняла, что недооценила Эми. Ноа был прав: дочь и в самом деле отслеживала каждый мой шаг. Несмотря на ее более чем прохладное ко мне отношение, она терпеть не могла, когда я уходила из дома, не сказав, куда направляюсь. Я вспомнила, какие истерики она закатывала мне, когда я не возвращалась к условленному времени с охоты или из города.
— Поверь, мне очень жаль, что все обернулось таким образом, — с мрачной улыбкой произнес Ноа.
Я поставила кружку на пол и закрыла руками лицо.
— Это мне надо сожалеть о том, что все так обернулось.
— Не твоя вина.
— Нам нужно уехать с фермы, Ноа. Обязательно.
— Я не против. Куда же мы направимся?
— Я не о нас с тобой говорю. Я говорю о себе и об Эми.
Ноа насторожился.
— Понятно… — протянул он.
— Ничего тебе не понятно… В сущности, я ее отвергла, отказалась от нее. Уехала в Африку и провела там целый год. Сейчас я понимаю, что совершила страшную ошибку — возможно, непоправимую. Но тогда мне казалось, что, уезжая в Африку, я поступаю правильно. Кстати, бабушка и Райан од