одобает настоящему солдату, стремящемуся выполнить поставленную перед ним задачу, он мог ответить только одно.
Генерал-лейтенант Юрий Константинович Рокоссовский достал из ящика своего письменного стола бутылку водки. Это была «Старка», тёмная старая водка, лучшая и очень дорогая. Он налил две стопки.
— Я не смогу дать вам людей, Николай Евгеньевич. И тем более не в моих силах прислать вам психиатра, даже военного. Но вот надеждой я постараюсь вас обеспечить, это я обещаю.
Третий приступ конвульсий, наступивший после ею прибытия в дом Сэнди, был не таким острым, но все-таки внушал тревогу. Сара сделала все, чтобы успокоить Дорис, в том числе инъекцию барбитурата, постаравшись уменьшить дозу наркотика до минимума. Теперь пришла пора чёрной работы по лечению девушки, а организм Дорис содержал целый букет болезней. Два венерических заболевания, какая-то инфекция и, возможно, начинающийся диабет. Сара уже принялась за первые три, прибегнув к большим дозам антибиотиков. Четвертую болезнь они попробуют вылечить диетой и позднее вернутся к ней. Следы физического насилия над девушкой напоминали Саре какой-то кошмарный сон, связанный с событиями, происходившими с другим поколением и на другом континенте, и больше всего её беспокоили психологические последствия этого, несмотря на то, что Дорис Браун закрыла глаза и заснула.
— Доктор, я...
— Сэнди, прошу тебя, зови меня Сара. Ведь мы находимся у тебя в доме, или ты забыла?
Медсестра О'Тул смущённо улыбнулась:
— Хорошо, Сара. Я обеспокоена...
— И я тоже. Меня тревожит состояние её психики. И, конечно, её «друзья»...
— Сара, а я беспокоюсь за Джона. — Сэнди словно не слушала доктора. Дорис уже не вызывала особых опасений, её состояние стабилизировалось. Сэнди видела это. Сара Розен была превосходным клиницистом, но часто проявляла излишнее беспокойство, как это свойственно многим хорошим врачам.
Сара направилась к двери. Из гостиной на первом этаже исходил аромат приготовленного кофе, и она пошла туда. Сэнди последовала за ней.
— Да, я тоже думаю о нем. Какой странный и интересный человек.
— Я больше не выбрасываю газеты, которые получаю. Регулярно их собираю и просматриваю все номера за прошедшую неделю.
Сара разлила по чашкам кофе. Какие у неё точные и экономные движения, подумала Сэнди.
— Я уже пришла к определённому выводу. Теперь скажи мне, что думаешь ты, — сказала Сара.
— Мне кажется, это он убивает торговцев наркотиками.
При этих словах Сэнди ощутила почти физическую боль.
— Похоже, ты права. — Сара Розен опустилась на стул и потёрла глаза. — Ты никогда не встречалась с Пэм. Прелестная девушка, красивее Дорис, очень хрупкая и тоненькая, возможно, из-за плохого питания. Отучить её от наркотиков оказалось гораздо легче. Следов насилия у неё было намного меньше, по крайней мере, физического насилия, но эмоциональная травма такая же. Она так и не успела все рассказать нам о себе. Сэм говорит, что Джону известно о ней все. Но не это самое главное. — Сара посмотрела на медсестру, и Сэнди увидела глубокую боль у неё в глазах. — Мы спасли её, Сэнди, вылечили, а затем что-то случилось, и это как-то изменило Джона, ожесточило его.
Сэнди повернулась и посмотрела в окно. Без четверти семь, раннее утро. Она видела, как люди в пижамах и халатах выходили на своё крыльцо, чтобы забирать утренние газеты и привезённые ещё раньше бутылки молока. Кое-кто уже направлялся к машинам — и это в их районе продлится до половины девятого. Сэнди взглянула на Сару.
— Нет, в нем ничто не изменилось. Он всегда был таким. Каким-то образом, не знаю каким, эта черта характера вырвалась из-под его контроля, словно открылась дверца клетки. Что он за человек? Отчасти похож на Тима, но в нем есть что-то мне непонятное.
— У него есть семья?
— Нет. Мать и отец умерли, никаких других родственников. Он был женат...
— Да, я знаю об этом. Жена погибла, а потом убили Пэм. — Сара покачала головой. — Он так одинок.
— Что-то внутри говорит мне, что он — хороший человек, но моя другая половина... — Голос Сэнди стих.
— Моя девичья фамилия — Рабинович, — заметила Сара, отпивая кофе. — Мы приехали из Польши. Папа ушёл от нас, когда я была совсем маленькой, и я не помню его; мама умерла от перитонита — мне было тогда девять лет. Когда началась война, мне исполнилось восемнадцать, — продолжала она. Для людей её поколения «война» означала только одно. — У нас осталось много родственников в Польше. Я помню, что мы переписывались с ними. А потом все куда-то исчезли. Пропали — даже сейчас трудно поверить, что это действительно случилось.
— Извини, Сара. Я не знала этого.
— О таких вещах не рассказывают, — пожала плечами доктор Розен. — У меня забрали часть моей жизни, понимаешь, и я была бессильна что-то предпринять. Помню, что обменивалась письмами с двоюродной сестрой Ривой. Думаю, они убили её, но я так и не узнала, кто сделал это и где. В то время я была слишком молода, чтобы осознать весь ужас происходящего. Пожалуй, скорее, была озадачена. Позднее меня охватила ярость — но против кого? Я не предприняла никаких мер, просто не могла предпринять. А в душе у меня осталась пустота, там, где раньше была Рива. У меня все ещё хранится её фотография — черно-белая, на ней изображена девочка с косичками, лет двенадцати, по-моему. Она хотела стать балериной. — Сара подняла голову. — И у Келли такое же пустое место в душе.
— Да, но месть...
— Месть. — Лицо доктора Розен стало печальным. — Я знаю. Нам должно казаться, что он — плохой человек, правда? О нем следует сообщить в полицию, и пусть его арестуют...
— Я не могу — то есть да, но я просто...
— И я тоже. Сэнди, если бы он был плохим человеком, зачем ему понадобилось привезти сюда Дорис? Ему и без того угрожала смертельная опасность.
— Но в нем есть что-то пугающее.
— Джон мог просто уйти и оставить её, — продолжала Сара, словно не слышала слов Сэнди. — Может быть, он относится к людям, которые хотят своими руками навести в мире порядок. Но теперь мы должны помочь ему.
Это отвлекло Сэнди от преследующих её мыслей.
— Но что нам с ней делать?
— Мы должны вылечить её, насколько это в наших силах, и после этого Дорис сама будет решать. Что ещё можно сделать? — спросила Сара, наблюдая за тем, как лицо Сэнди снова изменилось — она вернулась к прежней дилемме.
— Но как относительно Джона?
Сара посмотрела на Сэнди:
— Я ни разу не видела, чтобы он делал что-то незаконное. А ты?
Сегодняшний день был выделен для имитации штурма лагеря с применением оружия. Небо, сплошь затянутое облаками, означало, что ни американские, ни советские разведывательные спутники не смогут увидеть, что происходит внизу. На территории лагеря были установлены картонные цели, и безжизненные глаза манекенов наблюдали за тем, как из леса выбежали морские пехотинцы, миновали условные ворота и помчались к баракам, ведя непрерывный огонь из автоматов. Через несколько секунд от целей ничего не осталось. Два пулемёта М-60 поливали очередями открытые двери «казарм», уже разрушенных огнём двух штурмовых вертолётов «Хьюи-кобра», а группа спасения устремилась к тюремному бараку. Там в двадцати пяти отдельных камерах находились ещё двадцать пять манекенов. Вес каждого равнялся ста пятидесяти фунтам — никто не думал, что американцы, находящиеся в лагере «Сендер грин», будут весить даже столько. Группа огневой поддержки тем временем прикрывала эвакуацию. «Военнопленных» вытащили из камер и молниеносно доставили к спасательным вертолётам.
Келли стоял рядом с капитаном Питом Элби — чтобы усложнить задачу штурмовой группы, в данном случае считалось, что он убит. Капитан был единственным офицером в составе группы. Впрочем, это отклонение компенсировалось необычно большим числом сержантов. Манекены, изображающие военнопленных американских офицеров, быстро погрузили в вертолёты, доставленные на рассвете на грузовых прицепах. Когда последний «военнопленный» оказался внутри «вертолёта», Келли щёлкнул секундомером.
— На пять секунд быстрее расчётного времени, капитан. — Келли поднял секундомер. — Ваши парни отлично подготовлены.
— Согласен, если не принимать во внимание, что сейчас тренировка проводится при дневном свете, мистер Кларк? — Элби, так же как и Келли, знал цель операции. Морские пехотинцы ещё не были с ней ознакомлены — по крайней мере, официально, — хотя многие имели представление о том, что им предстоит. Капитан улыбнулся:
— Ну ничего, ведь это только третья репетиция.
Они вошли внутрь лагеря. Условные цели в клочья разнесло пулемётным и автоматным огнём. Их число вдвое превышало наибольшее возможное количество охранников, которые могли находиться в лагере. Келли и Элби мысленно повторили процесс штурма, проверяя огневые секторы. В расположении лагеря были свои преимущества и свои недостатки. Построенный по какому-то безымянному восточноевропейскому проекту, лагерь плохо соответствовал местности. Самым удобным было то, что направление штурма совпадало с кратчайшим путём от ворот лагеря к казармам и тюремному бараку. Строители приняли все меры, чтобы максимально затруднить попытку бегства заключённых, и при этом облегчили задачу нападения извне. Впрочем, разве они ожидали этого?
Келли ещё раз обдумал план штурма лагеря. Морские пехотинцы будут высажены за горным хребтом, скрывающим место высадки от охраны лагеря. Тридцать минут на переход от места высадки к исходной позиции. Гранатомёты М-79 уничтожают сторожевые вышки. Два штурмовых вертолёта «Хьюи-кобра» — американские солдаты прозвали их «змеями» за смертельную элегантность атак, которые нравились и Келли, зальют огнём казармы и обеспечат мощную огневую поддержку. Однако Келли не сомневался, что гранатомётчики, входящие в состав штурмовой группы, за пять секунд уничтожат сторожевые вышки, обстреляют зажигательными гранатами казармы и заживо сожгут охрану лагеря смертоносными фонтанами белого пламени, сумев в случае чего обойтись и без «змей». Несмотря на небольшие масштабы операции, размер цели и высокая степень подготовки штурмовой группы гарантировали её успешное проведение. Сам Келли считал это «сверхуничтожением» — термин, применяющийся не только для ядерного оружия. При боевых операциях успех зависит от того, чтобы не дать противнику никаких шансов, быть готовым убить его два, три или даже дюжину раз в наикратча