– Видимо, здесь лезли: сажа больше всего вытерта, – раздумывая, предположил Том.
Монгол осмотрел ближайшие два вагона и согласился.
Раскрасневшиеся, разгоряченные, они вломились в душный, задраенный вагон, и, забрав свои вещи, перебрались в соседний. В их новой плацкарте сидело всего два человека: пожилой толстый мужик и древняя бабка. Веселый праздник на крыше вдруг резко сменила атмосфера дремлющего, разморенного духотой вагона. Тома так и подмывало крикнуть: эй, вы что тут дрыхнете! А ну, все наверх!
Через полчаса за окном показался большой перрон, медленно втащивший за собой помпезное желтое здание харьковского вокзала.
Дождь усилился. Мелкая морось чертила на пыльных стеклах блестящие косые линии.
– В Харькове всегда дождь, – подала голос бабка. – Как ни приезжаю к дочке, так и дождь.
– А я тут живу, – многозначительно ответил мужик, доставая вещи.
– Здорово долетели! – откликнулся Том.
– Жаль, что поезд дальше не идет, – вздохнул Монгол. – Мне понравилось.
Умывшись в привокзальном туалете от липкой дизельной сажи, они направились в здание вокзала посмотреть расписание поездов. Тома вдруг охватил азарт, который, наверное, можно сравнить с охотничьим. Он улыбался. Он хотел штурмовать, вламываться, прятаться, он уже чувствовал, что впереди – еще далеко, но уже совсем по-другому, уже ощутимо маячит самое сладкое и удивительное место на свете – далекая и теплая страна Крым, место вечного праздника.
– Чего такой веселый? – спросил Монгол.
– Боялся, что не уедем, – сказал Том. – Теперь проще. Дом уже далеко, и назад не вернемся. Сейчас сознание переключится на новый режим. Больше нет закрытых дверей, а в кармане весь земной шар.
– Типа кураж словил?
– Типа того.
Но карта беспощадно сообщала, что они проделали едва ли одну пятую пути. Зато после Харькова дорога шла уже строго на юг, с каждым столбом прямо приближая их к заветной цели.
Поездов на юг было много. Ближайший, Минск – Симферополь, стоял на втором пути.
– Провожаем! – Друзья зашли в вагон, и, перебравшись в соседний, дежурно бросили сумки и ушли в тамбур, покурить.
Вскоре поезд тронулся. Выждав, пока проводница соберет билеты, они вернулись к вещам. В вагоне было чисто и пахло дерматином, пассажиры в приподнятом настроении предвкушали долгожданный отдых.
Забравшись на пустовавшую вторую полку, Том облегченно вытянул ноги. Монгол сел на боковухе, раскрыл кем-то брошенную газету.
Напротив него сидел мужик средних лет. Ему явно хотелось пообщаться.
– Что пишут? – спросил он Монгола.
– Всякое. Японцы изобрели прозрачный металл… Человек провел в аду полтора года и воскрес… Астролог Павел Глоба предсказал, что Третья мировая война начнется в 2001 году. Путешественника Федора Конюхова похитили инопланетяне. А вот про криминал… У харьковчанки Зинаиды Ряшкиной на даче поселились мыши. От мышей помогает кошачий помет, – посоветовала ей ее соседка Петровна, и предложила Ряшкиной забрать содержимое лотка ее кота. Зинаида Ряшкина согласилась. Она положила себе пакетик в сумку, и поехала на дачу, чтобы разбросать там помет по огороду. На даче она обнаружила, что в автобусе карманники вытащили пакет вместе с содержимым… Заявление писать не стала, а сразу позвонила к нам в редакцию… Да, подфартило кому-то, – захохотал Монгол.
– Всю страну разворовали, сволочи! – согласился пассажир, глядя, как хорошенькая молодая проводница понесла мимо чай. – Девушка, а вы куда такая интересная?
– Чайку купите, – скажу! – кокетливо улыбнулась та.
– А, давайте, – вальяжно сказал он тоном миллионера и потянулся к карману.
Проводница ушла.
Мужик повернулся к Монголу и заговорил с той легкой непринужденностью, которая присуща публичным людям.
– Как-то послали нас снимать день ВДВ. Я фотографом работаю, в одной московской газете. Поехали на ВДНХ, снимаем. Вижу – десантник такой колоритный, в тельняшке. С дочкой маленькой, и флаг в руке. Я его снял, потом разговорились. А он и говорит: если мое фото в газету поставишь, – сто баксов дам. Сто баксов! Я – в редакцию и давай главреду втирать: смотри, какой актуальный образ: ребенок на руках отца – символ будущего, отец защищает ребенка! Надо ставить. В общем, продавил. Потом созвонился с десантником тем, захватил пять экземпляров, приехал. Захожу в квартиру, а в ней все увешано фотками… Алисы Селезневой! Ну, «Гостья из будущего», помнишь? А посреди комнаты – ее статуя в полный рост. Оказалось, что это ее муж. Развелись они, а он по ней скучает.
– Баксы-то отдал? – спросил Монгол.
– Отдал, конечно. – Фотограф увидел проводницу и тут же потерял к Монголу интерес. – Сюда, девушка!
– А вы будете? – спросила она Монгола.
– Из ваших рук – хоть яд, – пропел Монгол.
– Яду у нас для пассажиров не положено, – улыбнулась она и снова ушла.
Вернулась проводница уже в совсем другом настроении.
– Так. Чай у меня взяло двадцатое. А кто это наверху? – хмуро спросила она.
Том не отвечал, делая вид, что его это не касается.
– Гражданин! – она толкнула его в спину. – А вы где садились?
– А? Та мы в гости зашли, – протянул Том, будто только проснулся.
– Поспать? А у себя не спится, да? Вагон какой?
– Восьмой! – буркнул Монгол.
– У Любки? А ну, пошли к Любке.
Что только не предлагали ей Том с Монголом. Построить замок, подарить луну, родить сына. Все было тщетно. Поезд остановился на небольшой станции, проводница откинула подножку.
– Приехали, ребята. Добро пожаловать в Павлоград! – сказала она.
Они не спеша побрели вдоль состава, обращаясь к каждому проводнику. Но те, словно сговорившись, не откликались на их просьбы. У первого вагона они остановились. Дальше идти было некуда. Над ними возвышалась проводница. Она, как холодная и неподвижная статуя, молча смотрела поверх их голов в неизвестность, туда, где исчезала вдали блестящая, как будущее, колея.
– Белорусы – это люди, сделанные из особенного, каменного теста, – громко сказал Том, надеясь на то, что его слова растопят лед в сердце проводницы. Но та закрыла дверь.
Тепловоз тяжело и сочувственно вздохнул.
– Теперь понятно, почему немцы так сильно буксовали в Белоруссии, – Том с ненавистью оглянулся на зеленую кишку состава. – Все дело в проводниках. Не пускали врага без билетов.
– А еще у них моря нет, – сказал Монгол.
Том глянул на жаркий, лоснящийся маслом, тепловоз, в окошке которого конопатый машинист протирал тряпкой желтые поручни. – И на крышу теперь не залезешь. Эй, уважаемый! Тут же на крышу нельзя?
– На крышу? Можно, конечно, но ненадолго. Пшик, и в пепел. Контактный провод. – Тот провел пальцем по горлу.
– Я так и знал. – Монгол бросил сумку на землю, сел на нее, перевязывая шнурок.
– Что, на юга едете? – безучастно спросил машинист.
– Ага. В Крым, к другу. Только денег нет. А ваши проводники выгнали.
– Какие они мои? Я местный, – улыбнулся машинист. – Но таких как вы, я уважаю. Я, может, даже сам в душе такой. Путешественник, можно сказать. А то жизнь идет, а мы все работаем, работаем.
– Так может, подбросите?
Машинист мотнул головой, глянул куда-то вдаль, убрал тряпку.
– А, залазьте!
– От спасибочки! – они мигом взобрались по металлической лестнице в тепловоз.
– Чешите в заднюю кабину. Только ничего там не трогайте, а то не доедем, – машинист хлопнул бесцветными, как лен, ресницами. – Да, забыл. Мой участок до Запорожья, там тепловоз меняют. Дальше спросите.
– Спасибо! – Том распахнул внутреннюю дверь и осторожно ступил на вибрирующий, лоснящийся от масла пол. Пройдя друг за другом его вонючее, грохочущее и пышущее жаром чрево, они распахнули дверь задней кабины. Здесь было относительно тихо и просторно. На широком пульте замерли видавшие виды приборы, стрелки, рычаги. Перед креслом машиниста торчал большой круглый руль.
– Прикинь, да. Руль. – Том подергал тяжелое много раз крашеное колесо.
– Руль как руль, – сказал Монгол, – нормально.
– А ты не думал, как ему рулить тяжело?
Тут до Монгола дошло.
– Руль, руль! – захохотал он. – Зачем ему руль?
– Потому что без руля не положено, – ответил Том.
Тепловоз свистнул, задрожал мелко, как огромный зверь, и потащил, наконец, за собой висящий под лобовым стеклом тамбур первого вагона. Всполошились приборы, дернулась в правом углу стрелка большого, как чашка, спидометра.
Монгол развалился на кресле машиниста. Кресло было единственное. К стене было привинчено откидное сиденье, но на нем было совсем тесно, и Том, постелив найденную в Харькове газету, улегся на полу.
– Слушай, нормально катим! Не потеряли ничего, – говорил Монгол, отмечая, как низкий вибрирующий гул срезает все высокие звуки его речи.
…60… 80…
– Ты только посмотри, как мы несемся!
100… 120… 140!!!
– Вот это да!
Летела к дому земля из-под колес, неслись в равнинную даль бескрайние поля склонивших головы, уже посеревших от зноя подсолнухов. Пугаясь гудков тепловоза, взмывали над ними тяжелые тучи воробьев. Тепловоз трясся в мелкой лихорадке, ревел, жадно глотая летящие навстречу столбы. Рессор в нем явно не было, и поэтому стыки рельсов чувствовались всем телом.
Через полчаса, устав стучать зубами, Том поднялся, посмотрел на газету. От мелкой тряски она расползлась под спиной на мелкие кусочки.
– Садись, поменяемся. – Монгол лег на пол, вытянулся во весь рост.
Том развалился в кресле, смакуя глазами обыденную заоконную живопись. Навстречу им надвигался широкий фронт черных облаков. Поезд летел в тревожную грозовую даль, изредка озаряемую бледными сполохами. Вскоре с неба посыпались капли, потянулись от них по стеклам длинные неверные нити. Но уже через полчаса косматые черные тучи стали сдавать позиции, уступая место легким курчавым барашкам, и вскоре вновь засинело умытое дождем, ясное, как будто новорожденное, небо.
– Я вот думаю, не будет ли в Крыму холодно? – размышлял Том. – У меня одни штаны, да и те на колене протерты.