Он хлопнул себя по коленям, давая понять, что разговор окончен, и, отвернувшись к окну, замолчал.
Поезд замедлил ход. За окном замелькали столбы станции, а затем появился небольшой, залитый солнцем перрон Мелитополя.
– Бувайте. – Мужик встал, слегка поклонился священнику, и вышел в коридор.
В вагоне стало совсем душно. Южное летнее солнце разогрело его как консервную банку.
– Новоалексеевка, – Монгол дернул Тома за рукав. Название станции он проговорил с таким благоговением, будто бы они ехали именно туда.
– И что? – не понял Том.
– Как что? Следующая – уже Крым. Пошли в тамбур, покурим.
– Пошли.
Они вышли, Монгол достал сигареты.
– Видел? – произнес Том. – Матерый бандера. Не то что наши местные интеллигенты. Совсем другое тесто.
– Я думал, ты ему начнешь баки забивать, – отозвался Монгол.
– Зачем? Каждый сходит с ума по-своему.
– Я бы укатал его.
– А не надорвался бы? У него руки – как мои ноги.
– Здоровый шкаф громко падает, – зевая, сказал Монгол. – Но я не стал рисковать, потому что у него пушка.
– Откуда знаешь?
– По глазам понял… Он вначале перед попом хотел хвастануть, а потом тебя стреманулся. Эх, моего бы дядьку сюда.
– Ты, кстати, обещал рассказать. Кто он у тебя?
– Дядька у меня героический.
– Это я уже слышал.
– Ну как… – Монгол собрался с мыслями. – Ветеран войны, воевал где-то на Белорусском фронте. Потом попал в плен к немцам, отправили в концлагерь. Три раза бежал, на третий раз – удачно. Каким-то образом оказался во Франции, попал к маки, французским партизанам. Воевал с ними до победы. Награжден орденом Почетного Легиона. После войны, не будь дурак, остался во Франции, поскольку в родной стране за плен можно было еще и сесть. Вернулся уже при Брежневе.
– А что государство? Не посадило?
– Не только не посадило, но еще и квартиру в Москве дало, и на работу устроило. Он до пенсии книги с французского переводил. А потом ему душно стало, – что-то с легкими. И вот, на Крым поменялся. Старенький он уже. Лет под восемьдесят, наверно.
– Героический дядька, да, – протянул Том. – Ты адрес-то хоть взял?
– Конечно. Мамка написала. И банку варенья ему передала. Чтобы уж совсем с пустыми руками не ехать.
Предвкушая скорый финиш, Том крутил в руках карту с расстояниями между станциями.
– Тут совсем немного. И тут… Теперь совсем другое дело. По логике, следующая Джанкой, а там уже и до Симферополя дэцл! Еще чуть-чуть…
Поезд летел вперед, как лошадь, почуявшая близкое стойло. Он был уже почти родной. Стыки рельсов стучали в унисон с сердцем, наполняя его радостью. Проводники все разом подобрели, радостно улыбались пассажирам. Том сам будто слился с длинной железной гусеницей состава в единое целое, и они вместе неслись к цели, жадно вглядываясь в раскаленное белое марево горизонта.
Природа за окном изменилась до неузнаваемости. Жухлые, высушенные солнцем тополя, колючки и серо-желтая земля уступили место соляным озерам Сиваша. Заискрились седыми берегами мертвые заливы, запахло йодом, соленым морским гнильем, еще чем-то горьким, незнакомым.
В тамбуре их обнаружила проводница.
– А, вы ще тут? Сейчас станция будет, вы выходите, – она сделала ударение на букву «о». – Выходим, выходим отсюда.
Она стала выпихивать их в рабочий тамбур.
– Милая, дорогая! Что же вы делаете? Где же ваше милосердие?
– Вещи забирайте! – отрезала та.
Они забрали сумки, вышли в тамбур. Наконец поезд остановился. Проводница распахнула дверь, подняла подножку, и жестом предложила проследовать наружу.
Том осторожно выглянул из вагона.
За дверью, насколько хватал глаз, стелилась бескрайняя, будто занесенная снегом, слепящая глаза равнина. Напротив тамбура торчал ржавый, покосившийся остов будки, больше похожей на заброшенную автобусную остановку. Апокалиптическую картину завершала вздыбленная колесами грузовика колея жирной грязи, которая исчезала в белом мареве горизонта. Какой-то неведомый шоферюга проехал навстречу солнцу прямо через безбрежную соленую долину.
– Вы что, смерти нашей хотите? Это же Луна. Там нет ничего живого. – Том спрятался назад в вагон, развел руками. – Куда выходить?
– Ну шо з вас визьмэш! Йидьтэ вжэ. – Вздохнула проводница, и махнула рукой.
– От вы людына, не то шо те белорусы. Та може вам налить? – спросил Монгол. – У нас спирт есть.
– Та жарко, мальчики, – проводница, подобрела. – Йидьтэ вжэ, ладно.
– Вот спасибо вам! А можно у вас кипяточку? – спросил Том.
– Ох, хлопчики, вам як мэд, – так и ложкой. Он, у титани визьмить.
Том достал кружку, Монгол насыпал туда бабкиной травы.
– Может зелье приворотное? – вдруг спросил он.
– Ты и без зелья того… – Том повернулся, обратился к проводнице. – Не хотите чайку? Травы Кавказа. Бабушка собирала.
Через минуту они сидели в купе проводников и пили втроем ароматный травяной чай.
– Та шо ж мы, не люди?! Мы ж люди тоже ж, мы понимаем, – охала проводница.
– Добро всегда возвращается. Закон вселенной, – говорил Монгол, угощаясь печеньем.
– Дай-то Бог, дай Бог, – вздыхала женщина. – Симферополь скоро. Пиду билеты раздам.
Они сели в конце вагона. Рядом, в последней плацкарте, ехала компания волосатых. С третьей полки, из-за рюкзаков, торчала гитара. Разморенные южной духотой, они спали. Напротив, на боковухе, сидели две цыганки с младенцем. Том кивнул на цыган, шепнул Монголу.
– Вон, видишь. Это вечные трайперы. Целый народ, который тысячелетия ищет что-то, ищет. Народ в движении, народ без дома. Наверное, они сыграли когда-то в игру, где на семь стульев шесть человек. И, когда музыка прекратилась, им не хватило своего стула. И теперь они едут, едут. Профессиональные путешественники. Вот у кого опыт!
– Может, ты с ними в таборе хочешь пожить?
– Они меня не поймут. Я для них конкурент.
Симферополь начался внезапно. Когда за окном показалась белая колоннада вокзала с башенкой часов, пассажиры радостно засуетились.
– И все, что ли? – поскучнел Монгол. – Я бы дальше ехал.
Город встретил их теплым воздухом раннего вечера, запахом кипарисов и цветастой суетой приезжих. Проводники тепло прощались с пассажирами.
Часть 2
Крым
Они сели на скамейке у вокзального фонтана, раскрыли карту.
– Что-то тут Фрунзенского не видно.
– Мелковатая. Пошли, вон рынок. Там и узнаем.
Симферополь оказался грязным суетливым городом с разбитыми тротуарами и пыльными суетливыми дорогами. Тому он почему-то напоминал телеграфный столб, сплошь заклеенный старыми и новыми объявлениями.
Через четверть часа они уже знали, что Фрунзенское переименовали в Партенит, что это на побережье где-то за Алуштой, и дешевле всего туда добраться на троллейбусе.
Монгол долго ковырялся в карманах в поисках денег, пока на асфальт не выпал изрядно помятый Леликов конверт.
– Э, аккуратнее с почтой. Дай мне, у меня карманы поглубже. – Том расправил письмо, бережно положил его себе в задний карман, и они отправились на троллейбусную остановку.
Троллейбусы подъезжали один за другим, быстро всасывая в себя очередную толпу отдыхающих.
– Может, так пролезем? – сказал Монгол.
– Не пролезем. Тут кондуктор. Бери до ближайшей остановки, а выйдем во Фрунзенском. Или как там его, – сказал Том.
– Сумку оставлю, – Монгол ушел к окошку кассы.
Том развалился у бетонной колонны. Его глаз лениво скользил по цветастым юбкам и летним шляпам, пока не наткнулся на длинноволосого блондина. Тот сидел неподалеку от него на куче рюкзаков и ел из пакета персики. Он поймал взгляд Тома, и между ними установилась та неуловимая связь, которая так легко появляется среди неформалов по принципу «свой – чужой». Том подошел поздороваться.
– Персик хочешь? – незнакомец опередил его и протянул пакет.
– Спасибо. Я два возьму, для товарища. Меня Том зовут.
– А меня Свен. Из Риги.
– А вы куда сейчас?
– Сейчас в Ялту. Там сейшн, много команд будет.
– А кто именно?
– Не знаю. Всякие. Местные, приезжие.
– Клево! Ладно, может еще увидимся. – Том пошел было к сумкам, но тут его осенило. Он бросился к Монголу.
– Слышь, едем до Ялты. Там сейшн, а Лелик говорил, что Индеец ни одного концерта не пропускает. Значит, сто пудов, он в Ялте! Может, даже играет.
– Во, масть пошла! – обрадовался Монгол.
Наконец к остановке, звеня и воя, подкатил их троллейбус, и они вместе с веселой толпой отдыхающих влетели внутрь. Троллейбус был древний и неповоротливый, как динозавр. Натужно взвыв, он покатил на пределе своих пенсионных сил, обдувая пассажиров из распахнутых окон. Степной ландшафт быстро сменили сопки, а за ними пошли кутающиеся в дымке облаков, покрытые сизыми лесами, горы. Троллейбус, утробно завывая, карабкался наверх.
По соседству с ними сидела компания хиппарей, которые ехали в их вагоне.
– Чего, пацаны, невеселые такие? Не выспались? – спросил Монгол.
– Цыгане с нами были и гитару мою увели! – Кисло улыбнулся темноволосый скуластый парень.
– Во как. – Монгол повернулся к Тому. – Видал, романтик?
– Столкновение цивилизаций кочевников. В большом вагоне кто первый встал – того и гитара, – изрек Том.
Троллейбус с трудом взял перевал и, весело звеня, покатился вниз.
– Море! Море! – встрепенулись дремавшие взрослые, а уставшие сидеть дети радостно полезли в окна.
За перевалом вдруг, – будто кто-то могучей рукой раздвинул горы и распахнул зеленый занавес, – открылся новый, неведомый мир. Внизу тяжелой стальной плитой лежало необъятное море. Справа оно упиралось в косматые, покрытые лесом утесы, над которыми высился угол похожей на шатер горы. Слева, за широкой солнечной долиной, топорщилось гигантскими каменными изваяниями длинное плоскогорье. Далекий морской горизонт клубился в туманной дымке. Его линия была размыта и нечетка. Там, где-то очень далеко, сливались воедино две одинаково чуждые человеку, непокорные стихии моря и неба. Они будто дразнили, необъятные, непостижимые, легко сосуществуя вместе, и при этом совершенно не нуждаясь в человеке. Тому на миг подумалось, что море напоминает время. Вот оно, рядом, – ритмично бьет прибоем о берег, а другой его край, невидимый, непостижимый, теряется в вечности.