«Все-таки верный друг», – подумалось ему.
Действительно, несмотря на все гопничьи замашки, в Монголе была одна удивительная черта – помогать, без лишних вопросов идти на выручку.
Он вспомнил, как на следующий день после разговора с матерью про отравление он зашел к Монголу.
– Привет! Тут одного урода нужно проучить. Я сам буду разбираться, а ты в дверях постой. Я просто не знаю, какой он комплекции.
– Прямо сейчас? – Монгол, не дожидаясь ответа, сразу стал одеваться. – Приправы брать? Или чисто на кулаках?
– Забей.
– А куда идем? – Монгол на секунду остановился у зеркала, прищурил свои и без того узкие глаза, почесал сломанное ухо, и, выпятив челюсть, скорчил рожу.
– Сейчас на маршрутку, и до общаги у завода. Уже девять часов. Думаю, он дома.
– Пошли, – сказал Монгол, и его глаза загорелись недобрым огнем.
Через полчаса они стояли у серой девятиэтажки.
– Ну что, Пятерка короли? – спросил Том.
– Не то слово, – Монгол натянул на затылок кепку.
– Чистый гопник.
– Жизнь не пропьешь, – ответил Монгол.
В холле заводского общежития царил вечерний полумрак. Тусклая замызганная лампочка едва освещала небольшое пространство между стойкой вахтера, лестницей и двумя длинными коридорами, уходящими в гулкую темноту здания. За стойкой около чахлой пальмы дремала пожилая вахтерша. Общага приглушенно гудела. Где-то в гулкой трубе коридора трещал телевизор, доносился негромкий смех. Пахло яичницей и кислой капустой. Вернувшиеся с завода работники ужинали.
Том сразу направился к вахтерше. Та говорила по телефону.
– Вы Марья Афанасьевна?
– Она завтра, – прикрыв рукой трубку, сказала женщина. – Чего надо?
– Мы электрики. Она просила пробки посмотреть. – Том мельком показал ей свое старое удостоверение слесаря.
– Секунду, – сказала в трубку вахтерша и подозрительно посмотрела на Тома. – Не поздновато для электриков?
– Как смогли. – Он пошел к лестнице.
– А твое?
– Да не взял я, ясно же, раз во внерабочее. – Монгол улыбнулся, и, наклонив голову, заговорщицки подмигнул вахтерше. – Мы за магарыч. Вы же своего из жека все равно не дождетесь.
– На пятом этаже, левое крыло не горит, – крикнула вслед вахтер.
Они поднялись на шестой этаж, и, пройдя в самый конец, остановились перед с цифрой 606.
Где-то хлопнула дверь, из темного прямоугольника тоннеля потянуло теплым обжитым жильем.
Том нажал на ручку. Дверь была закрыта. Он постучал.
– Кого там несет? – за дверью послышался хорошо поставленный баритон.
– Свои.
– Свои дома сидят.
– Открывай.
– Не открою, – гонористо отвечал кто-то.
– Галушко здесь проживает? – казенным голосом прогнусавил Том. Его начал раздражать этот идиотский диалог.
– Здесь, – дверь, наконец, открылась, и на пороге показался плотный мужик среднего роста, лет сорока пяти. Широкое, плоское лицо, жесткая, слегка ироничная складка губ, оценивающий взгляд небольших карих глаз. Широкие скулы резко сходились на небольшом остром подбородке. Выглаженная рубашка, галстук, на голове – идеальная прическа с ровным пробором. В руках – чашка чая. Впечатление портили лишь спортивные штаны с растянутыми коленками. Человек явно только что пришел с работы, и еще не успел переодеться.
Долю секунды он оценивал непрошеных гостей, пытаясь понять, что им нужно. Том заметил, что в глубине комнаты сидит еще один человек, и смотрит что-то по телевизору.
– Ты Галушка?
– Галуш-ко. – Галушко чуть задрал подбородок, и его тонкие губы скривились в ухмылке. – И почему на ты…
«Странно, будто не со мной». – Том много раз проигрывал в голове этот миг, хоть и старался спрятать его в тайниках своего сознания, переживая, что не получится так, как надо, но все произошло легко, очень быстро и даже как-то естественно.
«Этот урод в майке хотел отравить мою мать», – подумал он, и в голову вновь ударила обжигающая ненависть.
Том сходу ударил Галушко в челюсть, а затем, не дав опомниться, выпрыгнул, пнув того ногой в грудь. Юрист влетел в комнату, чашка в его руке взмыла вверх, и, описав дугу, вдребезги разбилась о потолок, оставив на нем коричневую кляксу. Галушко, забившись в угол у дивана, прикрыл лицо рукой.
Монгол зашел следом и осторожно прикрыл дверь.
– Понял, за что?
– Му-жики??? За… За… Что? – эхом переспросил Галушко и его брови удивленно поползли вверх, а перепуганные глаза забегали по комнате, ища спасения.
– Еще не понял?
– Я не…
Том ударил еще, целясь ногой в лицо, но тот отдернул голову, и удар пришелся куда-то в шею. Он ударил еще раз, сверху, прокрутил ногой, будто раздавливая гадкого, скользкого слизняка. Галушко то ли взвизгнул, то ли всхлипнул, затравленно выглянул из-за руки. Затем как-то обреченно съежился, сел, подобрав под себя ноги, по-детски громко шмыгая разбитым носом и вытирая кровь. Еще недавно веселый, задиристо-громовой, он уже согласился со своей ролью жертвы.
– Понял, за что?!!!
– Я… По… Не… – Заискивающий голос толчками выдавливал из себя жалкие, беспомощные звуки.
– Это мы только разминались. Сейчас мы тебя бить будем. – Монгол вытер шею, хрустнул пальцами.
– Да объясните же, наконец! – вдруг завизжал юрист, сплевывая на пол кровавую слюну.
Монгол вдруг потерял к нему интерес, посмотрел на потолок, глянул на соседа по комнате. Тот замер, втиснулся в кресло, уставившись в футбол. Происходящее в комнате его не касалось. Телевизор весело трещал: одни футболисты шли в атаку, их соперники отчаянно оборонялись. Монгол подошел к нему, заинтересованно глянул в экран.
– «Динамо»?
– Не, «Шахтер», с «Днепром» играют, – громко, чересчур по-дружески залопотал мужик, будто отгораживаясь от проблем соседа. – Уже дополнительное время. Дело к пенальти, но судья…
Монгол повернулся к Галушко, присел на корточки, и вдруг звонко шлепнул того ладонью по щеке.
– Я ничего никому не должен! – вдруг заголосил Галушко. – Да объясните же! Это какая-то подстава!
Том схватил его за челюсть, и вкрадчиво произнес:
– Ты не понял? Если кто-то кого-то отравит, я тебя убью. Теперь понял?
– Понял. – Юрист обмяк, стараясь не глядеть в глаза. И вдруг затараторил, поспешно выговариваясь, будто выстраивая вокруг себя частокол из слов. – Та пацаны, та не берите в го… Та то пьяный базар. Та то попутали. То несерьезно, то по пьяни…
– Та то не важно, – в тон ему сказал Том, снял висящее на крючке полотенце, вытер руки.
– Пошли, Саня.
– Пошли, Егор. – Монгол посмотрел на Галушко, улыбнулся ему как старому другу. – Тебе еще повезло, что Егор добрый. А я бы тебе на память палец отрубил. И заставил бы тебя его съесть. Для начала. Или на бабки поставил бы.
В дверях Том обернулся. Галушко так и сидел на полу, закрыв голову рукой, не решаясь пошевелиться. С потолка падали редкие капли чая.
Они вышли из общаги, и, с наслаждением вдохнув свежий летний воздух, зашагали по тенистому бульвару.
– Будешь конфету? – Том достал из кармана замусоленную барбариску.
– Давай! Это ты правильно сделал, что клички не засветил, – довольно сказал Монгол. – Если ментам сдаст, зацепок ноль.
– Он знает, кто я.
– А, ну ладно. Но все равно не сдаст, – сказал Монгол.
– Похоже на то. Слишком обделался.
– Не в этом дело. Мы у него дома были. Если бы на улице, или там, на работе, – он мог бы. Дом – это святое. Его никто не защитит. Это потом прятаться надо, жить где-то. Все менять. Ради чего?
Они замолчали. Летний ветерок донес до них запах цветов.
– Спасибо, Монгол. Выручил.
– Сам справился, – довольно сказал Монгол, натянул козырек кепки на лоб и сплюнул. – За что ты его?
– Мать хотел отравить.
– Что ж ты раньше не сказал? – Монгол даже остановился. – Я бы ему башку проломил. Или ахиллесово сухожилие перерезал. Эх, добрый ты слишком. Он это не оценит.
– Ладно, давай, на репетиции встретимся.
– Бувай.
Лучистое
Рассвело как-то сразу, быстро. Автовокзал зашумел, задвигался. Они умылись в туалете, набрали воды.
– Ну что, в горы не передумал? – Том потер пекущие от бессонной ночи глаза.
– Пошли, – упрямо проговорил Монгол.
Утро выдалось ясным. На небе со вчерашнего шторма не осталось ни облачка.
Город кончился. Они не спеша брели по дороге в сторону Перевала, – туда, где маячили рваные, вспученные склоны Демерджи. Где-то там, наверху, сидел какой-то Вася, который знал, где живет Индеец. Слева и справа, отгороженные от дороги стройными рядами кипарисов, манили своей свежей салатовой листвой виноградники.
– «Обработано химикатами». Значит, для нас. – Том перелез через остатки ржавой сетки-рабицы и стал отгрызать длинные желтые гроздья мелкого винограда.
– Загнуться не боишься? – с раздражением спросил Монгол.
– Нет. От винограда я не умру, – засмеялся Том. – Я умру от передозировки. Или, на худой конец, от старости.
– Сейчас в горах скрутит, а лазарет далеко. И привет.
– Монгол, ты чего? – Том перестал жевать. – Вчера же дождь был.
Монгол на секунду замер, хлопнул глазами, тут же ринулся в заросли виноградника. Настроение у него улучшилось.
…Еще через полчаса они увидели припарковавшийся у обочины экскурсионный автобус. Раздетый по пояс загорелый водитель откручивал ключом гайки колеса.
– Мож, подсобить чего? – Обратился к нему Том.
– Да не, ребята, не надо.
– А вы нас до Лучистого не подбросите?
– Не, я туда не еду. Лучистое не на трассе. Но это недалеко, – коротко говорил он, вытирая пот кепкой. – До поворота могу подбросить. А там пешком дойдете.
Они забрались в автобус, присели на ступеньки. Отдыхающие украдкой рассматривали новых пассажиров. Наконец водитель запрыгнул в кабину, и автобус натужно тронулся вверх, по серпантину.
– С левой стороны нам открывается величественный шатер Чатырдага. Ее западная вершина в Крыму – четвертая по высоте, – скороговоркой строчила миловидная экскурсоводша. – Говорят, что эта гора меняет свой цвет каждый час, двадцать четыре раза в сутки. Две его вершины напоминают шатер, отсюда и его название, Шатер-гора. – А справа нам открывается Демерджи, в переводе Кузнец-гора. Демерджи славна своими огромными каменными столбами. Про нее есть красивая легенда. Когда-то, в старые времена, этот край покорил злой воин, обративший в рабство местных жителей. На горе, прямо в жерле вулкана, он организовал кузню, где день и ночь ковал себе оружие. Дочь одного из жителей, самая красивая в округе девушка по имени Мария, пошла просить этого воина отпустить ее старика-отца. Но воин отказал ей. «Я не только не отпущу твоего отца, но и возьму тебя в жены», – ответил он Марии. Девушка упала на колени и громко зарыдала. И