Монгол замолчал. Все слушали, затаив дыхание, лишь дядя Саша громко причмокивал чаем.
– Оборачиваемся, а сзади – мужик идет, а с ним – мальчик лет шести. Будто из ниоткуда появились, и за нами идут. От берега! Одеты чисто. Мужик – тот вообще в костюме: рубашка, галстук, ботиночки блестят. И это в такой глуши! Один вопрос в голове: откуда они идут? Да еще так вырядились. Тут же одна река в другую впадает, идти некуда, даже тропинок нет. Чаща вокруг, до ближайшего села – километров семь. Мы идем себе, прибалдели, конечно, но виду не подаем. И спросить вроде как неудобно. И тут они сами нас догоняют.
– Ребята, как отсюда выйти? – мужик спрашивает.
– А вам куда?
– Мы в Федькино идем, на день рождения.
– Э-э, Федькино на другой стороне реки. Как же вы сюда попали? – спрашиваем.
– Не знаю, – отвечает, – мы до Беседовки добрались, а там на Федькино через лес пошли, и заблудились.
– И Беседовка на другой стороне. Здесь вообще нет ни сел, ни мостов. А ближайший мост – он подвесной, на турбазе, километрах в трех отсюда. Может, вы там речку перешли?
– Мы вообще речку не переходили! – говорит. – И на турбазе не были.
Пошли мы назад. Отец заботливый такой, все время что-то сыну рассказывает, показывает. На просеке пацан на змею наступил, у нас там гадюк полно. А отец ему спокойно так: «Сынок, осторожнее!» Хороший папка, короче… Ну да ладно. Вывели мы их нашими тропами на турбазу, довели почти до Федькино, и там распрощались. Мужик этот на радостях нам денег на сигареты дал. Так, Том? Я ничего не сбрехал?
– Все так и было, – подтвердил Том.
– Вот такая реальная история, – закончил Монгол. – Портал там какой-то на ту сторону, или что. Не знаю.
Помолчали.
– Ишь! – наконец крякнул дядя Саша, отставив кружку. – У меня прям случай был.
Он ткнул в темную гущу балки, замолчал, улыбнулся, и, достав из кармана алюминиевый портсигар с ракетой и надписью «Двадцать лет советской космонавтике», взял оттуда щепотку табаку. Затем скрутил самокрутку и закурил, глядя на крутой склон лысой горы.
– Да, тоже забавно вышло, – медленно протянул он, с удовольствием окунаясь в воспоминания. – Здесь, недалеко. Вот так же сидел, годков десять тому. Сено косили. А наутро – билет на поезд. Мужики без меня закончат, а я встану раненько, и прямо отсюда на вокзал. По лесочку в Перевальное, а оттуда до Симферополя транспортом. Все ж попроще, чем с Лучистого. Жена рупь на такси дала, но я его тут же в горючее конвертировал. Посидели вечер, крякнули. А с утра я вниз потопал. Мог бы на Перевал пойти: там остановка ближе. Но в горку не хотел. Иду вниз, дорогу знаю. С утра туман стоял, лето сырое было. А за неделю до того ливень прошел, и дорогу размыло. Лесники уже объезд прокатали, я по новой колее пошел, и развилку свою пропустил. Когда понял, что не туда иду, – времени уже не осталось. И назад не пойдешь! Направление вроде верное, но кто его в лесу знает. Я – бегом вниз. Билет карман жжет. Думаю: вот же дурак, почему из дома не поехал? Зачем рупь пропил? Это ж горы! На старуху проруха. До поезда час, а мне час – только на троллейбусе пилить. И вдруг прямо передо мной шлагбаум, а за ним – дорога. Трасса! Вижу, не прошел я развилку, а раньше свернул. До Перевального еще бегом вниз минут двадцать. А на спуске машину не остановишь. Ну, думаю, – все. Приехали. Иду и думаю, что жене сбрехать? Тут мимо меня троллейбус едет. Я смотрю на него с такой тоской звериной: куда ж ты, гад, без меня? А он проехал метров десять, и – ба-бамс! Рога слетают! Выходит водитель, штанги цеплять. Я вижу, что успеваю. Притормозил, подошел спокойно так. Красиво. Влез не спеша. Вида не подаю, а самого от радости распирает. Вот повезло! А в этом троллейбусе мой харьковский одноклассник с отдыха вертался. Ну, говорит, ты даешь! Едем себе мимо, тут мужик из кустов вылазит. Рукой взмахнул, – троллейбус сломался. А мужик влез, как к себе домой. А мораль какая?
– Вставать раньше, – сказал Том.
– Нет.
– Пить не на свои, – усмехнулся Игорь.
– Нет.
Дядя Саша посмотрел на Монгола, но тот промолчал.
– На Перевал идти, в горку! – дядя Саша хлопнул себя по коленям.
Все замолчали, глазея в костер.
– Ты про Существо расскажи, – Монгол толкнул Тома в бок.
– Та не. Та ну, зачем? – помрачнел Том.
– Думаешь, не поверят?
– Не в этом дело.
– Расскажи, хватит ломаться, – сказал Монгол.
– Я не ломаюсь. Просто не люблю эту историю. И не в вере дело. Стремная она какая-то. Непонятная. После нее я чувствую себя идиотом.
– Верить – то уже наше дело. А твое рассказывать, – рассудил дядя Саша.
– Харош, выкладывай, – поддержал Игорь.
– Ладно. – Том помолчал. – Монгол уже говорил про наше место в лесу. Это было там же, только не в лесу, а рядом, на поле. Однажды пошли мы туда втроем. Я, Серый, и еще один приятель, Стас. Собирались ночевать, но одного не дождались. Он должен был подъехать на мопеде, жратву привезти. День прошел, уже вечереет, а его нет. Ну, думаем, если встретим – то навстречу, а если нет, то сидеть нет смысла. Ни еды у нас, ни теплой одежды на ночь. Короче, пошли мы назад. Вышли из леса, пересекли поле, речку перешли по мостику, на холмик поднялись. Тут Стас вдруг поворачивается, и мычит что-то нечленораздельное. Только воздух хватает, и пальцем в лес тычет. Мы повернулись, смотрим: сзади, через поле, где мы шли, метрах в трехстах идет существо, высотой метра четыре. Идет как человек, ровно и прямо. Шагает на двух ногах, и шаги такие огромные, метра по два. Идет быстро, так решительно, пересекая поле недалеко от нашей полянки. Мы стоим в ступоре, молчим и смотрим. Я как-то рационально это объяснить пытаюсь. На ходулях? Невозможно. Это весна: поле вспахано. Его и без ходуль тяжело пройти. Да и какие в лесу ходули? У нас-то их и в городе никогда не было. А тут он прет по полю, еще и с такой скоростью. Кто-то несет кого-то? Тоже не вариант. Если бы кто-то сидел на плечах у другого, то был бы гораздо ниже. Для такой высоты их должно быть трое, а то и четверо. Слишком высокое оно было, и шло так легко, бодро, будто спешило. Такие вот мысли в тот момент пролетели в моей голове. И еще одна была: если оно вдруг повернет к нам, то с такой скоростью догонит нас через минуту. Как бы мы ни убегали.
– И что потом? – спросил Игорь.
– А потом оно просто в землю ушло. Прямо в поле, как в подпол, по ступенькам.
– А вы?
– А мы постояли и домой пошли. Всю дорогу молчали: как-то мутно было после этого на душе. Прибило, короче. Говорить тяжело было, будто мешало что-то. И что говорить? Никто не поверит. Все НЛО видят, о них в газетах пишут каждый день, а мы – вот такое. А недавно вспоминали об этом. И вдруг выяснилось, что все помним его разного цвета. Серый говорит, что он был белый, Стас – что он серый был, а я вот точно помню, что он был совсем темный. Такая вот странная «разница в показаниях». Может, это уже игра мозга. Ну, как бы от стресса. Такая вот история.
У костра повисла тишина. Костер немного прогорел, из-за чего поляна будто уменьшилась. Все непроизвольно вздрогнули, когда неподалеку протяжно взвыла какая-то птица.
– А приятель-то ваш пришел? – наконец спросил дядя Саша.
– Да, приехал вечером. У него тогда мопед сломался, он чинил. Мало того, что приехал, они там вдвоем приехали, и всю ночь на поляне гульбанили, рядом с тем полем. С музыкой, еще за девками в село ездили. Он потом говорил: чего не дождались? А я ему: да мы больше туда ни ногой!
– И что, больше не ходили?
– Ходили, конечно, года через три. Уж очень красиво там.
– Нечисть какая-то. Эх, жаль фотоаппарата не было, – сказал дядя Саша.
– Жаль, – ответил Том.
– А может, место такое. Аномалия, – добавил Монгол. – Мужик же с ребенком на другой берег тоже как-то попал.
– А может, от ЛЭП. – Том пожал плечами. – Там рядом, на просеке, мачты стоят. Я не знаю, короче. Дядя Саша, дайте папироску.
Он уже обратил внимание, что сигареты у дяди Саши самодельные.
Старик неспешно, будто нехотя, потянулся за пазуху, сказал нараспев:
– Из старых запасов табачок. Сейчас такого нет. Только в одном месте в Крыму выращивали: в Генеральском.
– Табак по Крыму везде выращивали, – возразил Игорь.
– Ботаник, а не знаешь. То сигарный рос, а это сигаретный. «Дубек» называется. Весь в Штаты шел, за валюту. Из него потом «Мальборо» делали.
– Я не ботаник, я гербарист, – поправил Игорь.
– Та то не важно, – срезал дядя Саша. – Я тут постарше вас, я лучше знаю. Важно то, что в Генеральском особый климат: там ущелье такое, Хап-Хал называется – «Волчья пасть» по-русски. Со стороны моря оно открыто, а со стороны гор – тупик. И там все время стоит теплая пробка воздуха. Самое оно для хорошего табака. Да что теперь говорить? Все порушили, даже табака нет.
Том понюхал самокрутку, размял в пальцах. Запах табака совсем выветрился.
– Сколько всего построили, столько придумали, а все пошло прахом, – продолжал дядя Саша. – Почему? Советская власть всем добра хотела. Воспитывала человека, стремилась к лучшему. А человек мало того что не воспитался, да еще и страну развалил. Выходит, дело не в воспитании.
– А я думаю, что страна надорвалась, – сказал Игорь.
– Это как?
– Вот почему капитализм победил? Потому что он туп и низок. Это животное начало человечества. Это как желание человека обезопасить себя, запастись едой, придумать способ, как самому стать жирнее и сильнее. Это все глубоко животные инстинкты. Разрешение на ношение оружия – типичное проявление капитализма. В нем есть зачатки справедливости, но они еще на уровне рода, семьи. Это очень низкий, примитивный уровень, и поэтому к нему всегда легко скатиться. Я здесь ничего нового не придумал, просто Маркс видел смену формаций в историческом развитии, а я развития не вижу, я вижу все эти формации в виде пирамиды. Иногда, в определенные периоды, человечество мобилизуется и залазит повыше, где мораль почище. Есть у него, у человечества, такое стремление – становиться лучше. А иногда оно скатывается, как мы, почти к феодализму. Но это не значит, что история пошла вспять. Мы просто временно сползли с более высокой ступени социализма. Социализм – это уже видовая справедливость: это тонкий баланс интересов, защита слабых, справедливое распределение благ. Социализм – дитя не корысти, но веры: он заставляет человека лезть выше, преодолевать инстинкты. Коммунизм еще более самоотвержен, он где-то почти под облаками идеализма. Поэтому все это развитие, эти призывы стать лучше – это не движение вперед, это стремление вверх, попытка пересилить притяжение, победить в себе животное. Беда в том, что инстинкты – они непобедимы