– А где я буду их ждать? – спросил Михайлов.
– Не волнуйтесь, у нас обезьянник есть. Посидите там до утра, – ответил дежурный ялтинского отделения милиции № 2.
Хиппари приуныли. Сидеть в обезьяннике никому не хотелось.
Михайлов молча достал из ксивника три зеленых бумажки.
– Свободны! – толстяк протянул ему паспорт.
– Я вас на улице подожду! – крикнул тот друзьям, и вышел в коридор.
– Михайлов Сергей Леонидович!
– Петренко Иван Федорович!
– Мартынов Никита Петрович!
– Кухарчук Владимир Николаевич!
Эти странные названия людей, будто клички из другой, казенно-деловой вселенной, гулким эхом откликались в длинном коридоре.
Арестованные выкупали свои паспорта и выходили.
– Кошковалова Наталья Ивановна! Можно просто Каша, – грустно произнесла миловидная девушка, с ног до головы украшенная бусами и феньками, небрежно бросив на стол смятые бумажки. – А нас так красиво ловили. Как бандитов в кино. И такая проза в конце.
– И не стыдно деньги у девушки требовать? – вырвалось у Тома.
– Самый умный? – мент коротко посмотрел на него.
– Я не буду платить! – шепнул Монгол. – Облезет, боров жирный. Пусть в обезьянник, – мне по барабану. Не холоднее, чем в горах.
– А ты юморист. Чем платить? У нас уже бабки кончились! – усмехнулся Том.
– А, точно! – с облегчением сказал Монгол. – Гребень облез, и они облезут.
Мент между тем, стараясь выглядеть невозмутимым, долго рассматривал чей-то паспорт.
– Янис… Янис… Балбес! – наконец выдавил он.
– Моя фамилия Ба-албес, – с прибалтийским акцентом произнес худенький паренек в футболке с пацификом.
Несколько человек в коридоре прыснули от смеха. Где-то рядом распахнулась дверь и показался силуэт милиционера.
– Шо за хохот? Я вам милиция, чи дэ? – загрохотал он.
– Чи дэ! – вырвалось у Монгола.
Все снова прыснули. Милиционер, уставший немолодой мужик с маленьким крючковатым носом и рыжей щеткой усов, подошел к Монголу, взял его под локоть.
– А ну, пишлы, побалакаем.
Монгол скрылся за дверью ближайшего кабинета, через минуту вышел, скрючившись пополам, тяжело хватая открытым ртом воздух.
– Ще у кого вопросы йе? – спросил вслед усатый мент и, грозно оглядев оставшихся, хлопнул дверью.
Все как-то подобрались, замолчали.
– Семенов Евгений Юрьевич!
Из угла шагнул вперед Жека.
– Толик, заплати за меня! – сказал он полноватому коротко стриженному парню с электронными часами на руке. Толик вообще выбивался из всех, и Тому вначале показалось, что он попал сюда случайно.
– Так и быть, выкуплю вас, крепостных, – посмеялся Толик, неспешным барским движением достал толстый бумажник и отслюнявил несколько крупных купюр.
Наконец подошла очередь Монгола.
– С вас штраф триста тысяч.
– Я ни в чем не виноват.
– То есть вы отказываетесь платить? – снова насупился толстяк и с суетливой деловитостью полез за бумагами. Будто надоело ему брать деньги и захотелось наконец все сделать по-честному, по закону.
– Я не отказываюсь. У меня денег нет, – сказал Монгол, осторожно щупая свой живот.
– У меня тоже! – шагнул из темноты Том.
– Хорошо. Так, все на выход, вы двое – остаетесь.
Жека что-то шепнул Толику.
– Та ну, – тот с сомнением замотал головой.
– Да ладно тебе. Ты же за бухлом в соседний ларек на такси ездишь.
Мент замер, вороша бумаги. Его глаза бесцельно блуждали по комнате, будто бы до этого разговора ему и вовсе не было никакого дела.
– Так то для себя жеж! – сказал Толик и громко добавил:
– Эх, пользуетесь моей добротой… Плачу за всех!
– Да не надо, слышь, не надо! – занекали Монгол и Том. – Нам хоть в обезьяннике, хоть где.
Толик замер в нерешительности.
Жека молча взял у Толика деньги, сунул толстяку половину.
– Хватит?
– Ладно, прощаю! Все на выход.
Они вышли под теплое южное небо и с наслаждением вдохнули свежий морской воздух.
– Спасибо, мужики! Спасибо, Толик.
– Да не во что! – самодовольно отмахнулся тот. – Деньги правят миром. Ладно, где тут море?
– Вниз, наверное, – предположил Том.
– Логично!
И они зашагали куда-то вниз темными ялтинскими переулками.
– Меня Жека зовут! – Жека протянул Монголу свою крепкую короткопалую руку.
– Как вообще, в Киеве? – спросил Том.
– Да как… Я в тюрьме сидел. В позапрошлом году в Москве переворот был. А я там у своих московских панков вписывался. Потом, когда заваруха началась, мы с анархистами пошли Белый дом защищать. Пришли поздно, когда его уже блокировали. Так мы в него по канализации пролезли. Кого там только не было! Многие, конечно, за идею шли, как наши. А некоторые – просто за оргтехникой лезли.
– Там панки вроде по обе стороны воевали…
– Я не знаю, кто из панков за Ельцина был, и что это за панки тогда… С другой стороны, Нестор Иваныч ведь тоже то с теми воевал, то с другими… А я тогда совсем глупый был, наивный. Гадов пострелять хотелось. Но поскольку мне на тот момент еще восемнадцати не было, то Руцкой и Хасбулатов оружия мне не выдали. Зато зачислили меня в какую-то казачью бригаду, которая во внутреннем дворике стреляла со скуки по депутатским машинам. А потом, когда Ельцин победил и Белый дом взяли, то нас всех в Бутырку отправили. Вот там жесть была, я чуть умом не тронулся. Выпустили нас через полгода, по амнистии. Даже сигареты какие-то интересные вернули, которыми я в Белом доме разжился. А вот медальки и значки казачьи почему-то конфисковали.
– А чего чуть не тронулся?
– У нас в камере радио было. И нам каждый день включали выступления «Его Святейшества Преподобного Учителя истины Секо Асахары». Секта такая есть японская – Аум Синрике. Представь себе. Россия, Москва, – Жека даже остановился. – Тюрьма, в ней сидят анархисты, а им каждый день вещают: «Всевозможные военные конфликты и стихийные бедствия, где страдает много людей, являются отличным источником подкормки для вредоносных духов, а когда планета оказывается порабощенной вредоносными духами, она приходит в жалкое состояние: опустошенность на физическом уровне и духовный сомнамбулизм». Этот Душа Истины еле-еле спас землю от порабощения, а мы тут со своей убогой политикой… Я даже как-то проникся. Говорили, правда, что первое время у меня после тюрьмы глаза стеклянные были. Потом вроде отпустило.
Они вышли на набережную.
– Пойду, прогуляюсь, – мрачно сказал Монгол и ушел.
– Чего это он? – спросил Жека, глядя Монголу вслед.
– Девушку потерял. Кстати, ты случайно Индейца не знаешь? Это барабанщик из Фрунзенского. Из Партенита.
– Не-а. Мы сами под Гурзуфом стоим. Вот, на Гребня поглядеть съездили. Поглядели, ага.
– А в Гурзуфе есть почтамт? Чтобы позвонить.
– Не знаю, не звонил. Из Алушты точно можно. Ну, пошли, что ль, портвейн пить?
– У нас денег нет.
– Не парьтесь. Толик угощает.
Толик действительно притащил из магазина несколько пакетов портвейна. Кто-то приволок гитару.
Вернулся Монгол. Молча сел рядом, выпил, отвернулся к морю. Судя по всему, Веронику он не встретил.
Спев все песни, какие помнили, они уснули вповалку на газоне, под тихое поскрипывание мачт на ялтинском причале.
Назарыч
Поутру все пошли купаться на ближайший городской пляж, а затем, когда город уже гудел как улей, зашли в недорогую столовую у подъемника.
– Тот самый подъемник. Здесь «Асса» снималась, – многозначительно сказал Жека, расправляясь с тушеной капустой. – Помнишь: «Под небом голубым».
– Под небом голубых, – с ненавистью произнес Монгол, глотая макароны.
– Тебе БГ не нравится? – спросил Жека.
– Ага. Со вчера. У меня с ним теперь личные счеты.
– Он-то тут при чем?
– Ладно, проехали.
– А-а, – наконец догадался Жека. – Сань, если судьба, то встретишь, никуда она не денется. В общем, приятного общепита! Мы сегодня в Гурзуф возвращаемся. Толик билеты купил на троллейбус. Мы там на самом берегу стоим. А на обрыве, над нами, место обалденное. Отличная поляна, родник недалеко. Там, правда, какие-то люди странные стоят, но если вы с ними договоритесь, – места хватит. И Партенит ваш совсем рядом. Может, там чего узнаете. Поехали?
– А сам Гурзуф как?
– Отличное место. Главная тема в Гурзуфе – это бар «Тарелка». Там кипит неформальная жизнь. Собираются совершенно особенные люди. Остальное – на любителя.
– Поехали.
Вскоре они уже сидели на толстых и скрипучих сиденьях старенького, похожего на обмылок, троллейбуса.
– Слушай, Жека. А вот Толик ваш, – он же вроде вообще не вашего поля ягода, – вполголоса спросил Том.
– Это сосед мой, – сказал Жека. – Если честно, то это он нас всех сюда приволок. Его отец в Крым автобус из Киева перегонял, ну а мы все на халяву и влезли. Он – добрый, хотя и с мещанскими закидонами. Знаешь, есть такие. Вроде как городские, а изо всех дыр село лезет. Просто ему с хайратыми по приколу тусоваться, он этим себе самооценку поднимает, и готов за это платить. А мы готовы пить за его счет и говорить ему, какой он крутой. Такой вот патологический симбиоз. Брательник его на стоянке барахло сторожить остался, а Толик с нами в Ялту поехал. Хотел Гребня послушать. Только на концерт опоздали. А тут и менты…
Наконец, троллейбус остановился. Они облегченно выбрались наружу и по крутой гурзуфской тропинке пошли к сине-зеленому морю. Оно манило своей безбрежной искрящейся далью. В предвкушении отдыха все были в приподнятом настроении. Том шел позади Монгола, в самом хвосте длинной цепочки людей разной степени волосатости. Неожиданно тропу перегородило козлиное стадо. Впереди важно ступал большой белый козел, за которым шел невысокий, высушенный дочерна щедрым южным солнцем старик.
– Кто такие, почему не знаю? – по-хозяйски грозно и одновременно смешно спросил он.
– Назарыч! Да ты что, не узнал? – Жека, сбросив рюкзак, хлопнул его по плечу.
– Приехал? – дружелюбно улыбаясь, Назарыч явно пытался вспомнить, кто перед ним.