– А тут вообще воруют? – спросил Том.
– А то! В прошлом году ребята стояли, аккурат на вашем месте. Палатку, наивные, поставили выходом к обрыву, чтобы в море купаться и видеть, если кто в гости зайдет. Ну, плавают себе, довольные, на палатку поглядывают: все хорошо. Поднимаются, а у палатки спина разрезана. Денег нет, документов. Паспорта, правда, потом вон в тех кустах нашли.
– Том, а где сало? – вдруг спросил Монгол.
– В пакете было, в моей сумке. – Том только сейчас заметил, что Монгол уже довольно долго роется в вещах.
– Нету здесь.
Они обыскали все вокруг. Все было на месте: документы, вещи, нож. Даже спирт, которого осталось грамм семьсот.
– Мужики, кто-нибудь сало брал? – с последней надеждой спросил Монгол, но все развели руками.
– Если спирт остался, то брал не человек. Скорее всего ежи утащили, – со знанием дела сказал Глеб. – У нас в прошлом году пакет с крупой уволокли. Мы потом остатки в кустах нашли. Я с тех пор всю жратву на деревья вешаю.
– Да там нормальный кусок был, непочатый. Вот маленький остался. Маленький не взяли, сволочи!
– Тут такие ежи! – продолжал Глеб: – С кота!
– Вот же гады, – сокрушался Монгол. – Тут и так жрать нечего, а теперь вообще. Подорвали нашу продовольственную базу.
– Бесполезно. Не найдешь. – Веня, скрестив руки, наблюдал, как в поисках сала Том шарит в колючках самшита. – Лучше думай, как жить дальше. Я, например, картины пишу. Но есть и другие способы заработка. Можно, например, нарвать винограда и отнести его на рынок. Плюс – его заберут сразу. Минус – скорее всего очень дешево.
Том не отвечал. Сала он не нашел, зато обнаружил в кустах целый лабиринт полузаросших тропинок и теперь блуждал по ним, собирая ветки для костра.
– Можно еще набрать камней, расписать их аюдагами типа Гурзуф-95, и продавать по дешевке. Краску я дам.
– Панк ненавидит капитал и общество потребления. Панк презирает весь этот официальный балаган, именуемый государством. Уважающий себя панк не будет сидеть на берегу и торговать камушками. Это к хиппарям, – сказал Том.
– Есть менее приличный способ. Можно нарвать лаврушки у «Тарелки» или, там, розмарина. Раздобыть дешевых горшков. Воткнуть побеги в горшки и продавать как саженцы. На хлеб с маслом хватит. Минус – нужно валить до того, как они завянут. Хотя вянут они долго.
– Вот подойдет ко мне старушка, достанет свой тощий кошелек… Так я ей сам все и расскажу. И про веточки, и про горшочки. Нет, нельзя такое. Пенсионеры и так государством обижены. Что ж мне, против этих несчастных стариков на стороне уродов выступать? И хотя их обиженность напрямую истекает из их доверчивости, но все равно как-то… Не по-человечески. – Том вытащил из вороха опавшей листвы спрятанные кем-то ласты.
– О, да это же средства производства! – сказал Веня. – Кстати, в Ай-Даниле есть недостроенный пирс. Трубы такие из воды торчат. На трубах мидий – валом. И народу почти нет.
– Вот это надо попробовать. Мы вечером вернемся. Ты посмотри за нашим местом, чтобы не занял кто.
– Удачи! Если через месяц не вернетесь, я буду считать поляну свободной, – ответил Веня.
Монгол и Том похватали сумки и вскоре уже шагали по пыльной полевой дороге на запад, туда, где за нестройными рядами виноградников утопало в зелени белое здание Ай-Данильского санатория.
– Сейчас пару пакетов нарвем. Один съедим, второй в Гурзуф на продажу, – предложил Монгол. – У ресторана с руками отберут. Хлеба купим. И сала. Не, лучше мяса.
Море штормило. Холодные пенящиеся валы бутылочного цвета с протяжным грохотом катили на засыпанный морским мусором безлюдный берег. Ветер сдувал их искрящиеся на солнце гребни. Вода, будто вырываясь из морской пучины, медленно карабкалась вверх, все выше и выше, чтобы затем надорваться, непосильной ношей обрушиться с шумом вниз, и, разбившись на мелкие пенящиеся барашки, наперегонки бежать к берегу. Покрыть его на миг белым бархатным одеялом и со свистом, пожирая неосторожные камни, поспешно отступить назад, в пучину.
– С-ссссссссссссссссс!
Тому вдруг показалось, что эта разбушевавшаяся стихия злится именно на него, никчемного, отверженного, потерявшегося в собственной жизни. Или это – сама его жизнь, что не так давно дула легким бризом в его косой черный парус, вдруг превратилась в мрачную, сырую бездну, готовую проглотить его без остатка…
Они молча брели вдоль кромки прибоя, переступая тут и там через окаменевшие от соли мореные доски, старые измочаленные пакеты, обрывки канатов, мотки свалявшейся ветоши, банки, бутылки и прочий хлам, пока не показались вдали торчащие над водой пеньки ржавых труб. Там же, среди больших валунов, тянулась по берегу бетонная стена. И берег, и стена показались Тому смутно знакомыми, но он никак не мог вспомнить, где и когда видел этот странный пейзаж. Его вдруг снова охватила странная тревога, неясное предчувствие чего-то неизбежного, какого-то рока, от которого не уйти, не скрыться.
Стена оказалась высотой около двух метров. Монгол подошел к ней и, погладив шершавый бетон, засмеялся:
– Слушай, ну а стена-то здесь при чем?
– Рок. Точно рок, – пробормотал Том и даже остановился. – Мы словно кадры в чужом кино. Иногда пленку назад передергивают. Надоест – выключат…
– Чего?
– Да так. Когда-то мне приснилось, как ты говорил эти самые слова. Вот так, едешь куда-то, доказываешь что-то, думаешь, что свободен, а потом бац… Просто все уже было.
– А тут камушки красивые. – Монгол разглядывал под ногами разноцветную гальку. – Может, реально продавать?
– Это же яшма! Надо домой мешок захватить! Лежать потом будет под кроватью, пока мать не выкинет, – засмеялся Том, надевая ласты.
Ежась от холода, они зашли в воду и поплыли к ржавым, поросшим водорослями трубам. Волны здесь были значительно меньше. Улучив момент, Монгол схватился за рваный край одной из труб, подтянулся, заглянул внутрь.
– Тут вода теплая. Прям залезай и грейся.
– Ты держи пакет, я буду нырять. Потом поменяемся, – сказал Том и нырнул в холодную темень, к основанию трубы, туда, где ракушки были покрупнее. Схватив одну из них, он попытался было оторвать ее, но она так крепко приросла к основанию, что ему едва хватило воздуха, чтобы с ней справиться. Он переплыл к трубе подальше, но здесь прямо вдоль берега неслась целая морская река, и если бы он не схватился за ее край, его бы непременно унесло куда-нибудь в Ялту.
Повесив пакет на трубу, Монгол выбрался на берег и вскоре принес Тому острую железку. И хоть дело пошло немного быстрее, но через полчаса они замерзли и полностью выбились из сил.
– Ладно, давай отдохнем пока. – Монгол уныло разглядывал скудный улов. В пакете не было и половины.
Они сели на берегу. Лезть опять в холодную воду совсем не хотелось. Вдруг вдали появилась лодка. Она плыла вдоль берега. В лодке сидели два пацана лет десяти. Отчаянно работая веслами против течения, они медленно продвигались вперед, к трубам, пока, наконец, не набросили на одну из них веревочную петлю. Второй конец веревки был привязан к носу лодки, и она тут же натянулась струной.
– Эй, пацаны! Вы тоже за мидиями? – спросил Том.
– Не, просто плаваем.
– А ласты нужны?
– Покажи.
Том показал ласты.
– Не галоши, размер регулируется. Пакет мидий надергаете, и ласты ваши.
Один парень не проявил к ластам никакого интереса, зато у второго глаза сразу загорелись.
– Годится, – он прыгнул в воду.
– Чего ж ты друга бросаешь? – сказал Том. – Помогай!
Второй пацан прыгнул следом.
– Да, бизнесмен из тебя не получится, – ухмыльнулся Монгол. – Я дрова поищу.
Том сложил под стеной из камней очаг, нашел где-то старую крышку из-под кастрюли, глянул на море. Уже темнело. Пацаны, синие, покрытые мурашками, отчаянно фыркая, рвали мидии.
Наконец, вернулся Монгол. Он притащил на плече длинную цилиндрическую штуковину, сваренную из арматурных, обшитых досками прутьев. На досках висели лохмотья выкрашенного серебрянкой брезента.
– Видал?
– Что это?
– Какая разница? Лишь бы горело. – Монгол стал обдирать с нее доски, складывая их поленницей у очага.
Пацаны, наконец, залезли в лодку и погребли к берегу.
– Не можем больше. Холодно.
– Ладно. – Том отдал им ласты, забрал пакет. – Пока, пацаны.
– Пока! А кстати, вы знаете, что жжете?
– Нет.
– Здесь когда-то фильм снимали. А это акула, в которой типа нашли письмо капитана Гранта. А вон еще камень оттуда! Ловите!
Из темноты к ним полетел огромный булыжник. Монгол едва успел увернуться. Булыжник врезался в стену, и отскочил от нее как футбольный мяч.
– Офигеть! – Монгол взял его в руки. Это был обтянутый коричневой тканью кусок пенопласта.
– Я думал, что мне кирдык. Вся жизнь перед глазами прошла.
– Может быть, этот камень держал в руках сам капитан Грант! – Захохотал Том, нарезая остатки хлеба.
Монгол суетился у очага, подбрасывая дрова, меняя мидии. Те шкворчали и пузырились, открывая свои беззубые розовые рты, пока, наконец, не застывали, пожелтевшие, на кастрюльной крышке. Запах еды приподнял друзьям настроение.
– Вроде готовы. – Том набросал травы под стеной, разлегся у костра.
Они одновременно схватили по ракушке, отправили в рот.
И – чуть не поломали зубы.
– Что за лажа? Песок? – Том вытащил изо рта несколько неровных перламутровых шариков.
– Это жемчуг!
– Давай сюда. Может пригодиться! На хлеб поменяем. – Монгол достал из сумки спичечный коробок.
К концу ужина жемчужные шарики плотно покрыли дно коробка.
– Эх, хорошо-то как. – Оглядывая суровое, потемневшее от непогоды море, Том прихлебывал горячий чай с мятой. – Знаешь, это вот то самое, настоящее. Ну были бы у нас деньги, – мы б сидели где-то в Гурзуфе и никогда бы сюда не пошли. А теперь мы жжем ту самую знаменитую акулу, в чреве которой было найдено письмо капитана Гранта! Мы вошли в историю, Монгол!