А в том саду пел соловей,
И мы с Маруськой молча чавкали ватрушки.
И вот пошли с Маруськой в ЗАГС
И расписались там в журнале для начала,
А чтобы брак наш укрепить,
Святая церковь нас с Маруськой обвенчала.
Песня всем понравилась. Ресторан долго хлопал, женщины то и дело кричали «Браво!»
– Бока, «Черный ворон», – крикнул кто-то из глубины зала, подняв в руке купюру.
– Пошли? – Монгол пригласил Виолетту на танец.
– Я плохо танцую.
– Я тоже. – Он взял ее за талию и они медленно закружились, стараясь попасть в такт.
Мужик в шляпе, задрав брови, затянул на восточный манер:
Черный ворон труба черная черней,
Жизнь проходит из одних только черных дней.
Всюду горе и в душе моей темно,
Вот такое черно-белое кино.
– Плохо стучит, – сказал Монгол, кивнув на барабанщика. – Сейчас я покажу, как надо.
– Саша, не надо! – попросила она, и он сразу понял, что надо.
– Надо! – сказал он, подошел к барабанщику и, когда тот опустил палочки, попросил сесть. Тот не хотел, что-то говорил.
– Вставай! Я тоже барабанщик! – гордо сказал Монгол, сунув ему несколько купюр.
Ах, как больно, как обидно, – не пойму
В этот черный день по-прежнему пою.
И никто ведь не увидит слез моих,
Как всегда ты, я чужой среди своих.
Монгол устроился на стуле, но был неприятно разочарован. Барабаны стояли странно и неудобно, ему никак не удавалось развернуться. К тому же сама установка состояла лишь из рабочего, хета и одной тарелки. Кое-как отстучав песню, он вдруг увидел, что Виолетта, слегка пошатываясь на каблуках, побрела к выходу. Он догнал ее у самых дверей.
– Прости, мне нужно идти, – сказала она.
– Я тебя провожу!
– Нет, не надо. Я рядом живу.
– А зачем тебе домой? Может, погуляем, искупаемся?
– Меня от этого моря воротит. И купальника с собой нет: я ж с работы.
– Я отвернусь! – сказал Монгол, глядя ей в глаза.
Она засмеялась, чмокнула его в нос.
– Если хочешь, то я переоденусь, и скоро вернусь, – загадочно прошептала она.
– Приходи конечно, я буду ждать, – обрадовался он.
Она длинно посмотрела на него, резко отвернулась, будто обрывая магию момента, и легко побежала вниз по ступенькам. Монгол посмотрел ей вслед, а затем, засунув руки в карманы, победно прошествовал за свой столик. Ему было хорошо! Сердце пело! Сердце стучало так, как умеет стучать только сердце барабанщика!
– Братан, в картишки не желаешь? – скучающим голосом обратился к нему худенький чернявый паренек, перелистывая в руках замусоленную колоду.
– Не, не хочу.
Паренек ушел.
Прошло еще полчаса. Монгол сходил в туалет, умылся. Холодная вода на миг отрезвила его. Проверив карманы, он вытащил из сильно похудевшей пачки купюру в 50 тысяч.
– Мало ли. Хоть на хлеб, – пробормотал он, стараясь не думать о еще недавно нарисованном в его воображении роскошном пире, который собирался устроить на поляне. – В конце концов всех кормить я не собирался, а Том сам виноват.
Засунув купюру в носок, он вернулся в ресторан и заказал себе еще выпить.
– В «Буру» срежемся? – к нему снова подошел Чернявый. – А то я автобуса жду, одному скучно.
– Денег нет, – ответил Монгол.
– Да не боись, на просто так поиграем, на счет, – сказал Чернявый.
– Развести меня хочешь? На просто так – это на «без интереса».
– Музыку знаешь, музыкант? – Чернявый усмехнулся, почесал нос. Будто еще раздумывая, подсел за столик и перетасовал колоду. – Ну ладно. Давай тогда на «без интереса». Сдвинь.
Монгол рассеянно глянул на дверь ресторана.
– Ладно, давай.
Чернявый раздал по три карты.
– А я тут сижу, жду автобус, даже поиграть не с кем, – скучно повторил он. Монгол вскрыл карты. Ему повезло.
– Тридцать два, – гордо объявил он.
– Двадцать пять, – сказал Чернявый. – Молодец. Сдавай, а мы запишем.
– Зачем писать, если на интерес? – спросил Монгол.
– Порядок такой. – Чернявый достал листочек и записал выигранную Монголом цифру.
Монгол раздал карты. Ему снова повезло, потом снова. Через полчаса игры на бумажке красовались цифры 0–500.
– А ты хорошо играешь! – восхищенно, но как-то слишком деловито произнес Чернявый. – Сам где обитаешь, братишка?
Это скучающее внимание насторожило Монгола.
– Там, – Монгол неопределенно махнул рукой.
– Отдохнуть приехал? А сам откуда?
– Из Харькова, – он улыбнулся.
– О, земеля! – потеплевшим голосом сказал Чернявый. – А там где?
– У Барабашки живу. – Монгол плохо знал Харьков, но зато вспомнил название рынка.
– Я видел, как ты стучал. Хорошо работаешь. Ты лабух?
– Не, чисто панк-группа. Никакой коммерции.
– Я люблю панк. «Сектор Газа» уважаю, пацаны четко за жизнь поют. Пришел бы вас послушать. А где в Харькове играете?
– Сумская, 10. – Монгол сказал первое, что пришло в голову. – Базара нет, приходи. Бесплатно пропустим.
– Зайдем, послушаем. Сдвигай.
Монгол выиграл еще пару раз, но везти вдруг резко перестало. Чернявый начал отыгрываться.
– Что-то ты форму теряешь! – ухмыляясь, раз за разом сдавал он.
Виолетты все не было.
«Где же она ходит?» – подумал Монгол, то и дело поглядывая в сторону выхода. Ситуация начинала его напрягать. Музыканты уже ушли, за ними потянулись и посетители. Зал опустел, ушло куда-то и ощущение праздника. За последние полчаса Монгол не только не взял ни одной взятки, но и ушел далеко в минус. Впрочем, он расстраивался не столько из-за игры, сколько из-за отсутствия девушки.
«Кинула меня. Бухнула на халяву, и кинула», – подумал он, вздохнул.
– Пять сотен торчишь! – радовался его соперник.
– Бывает. – Монгол криво улыбнулся, решительно хлопнул себя по почти пустым карманам. – Ладно, благодарю. Хорошо поиграли.
И он, пошатываясь, встал из-за стола.
– Э, ты куда собрался, зема? – Чернявый по-дружески улыбнулся.
– Та стрела у меня с девчонкой. Гулять буду.
– Так дела не делают. Ты проиграл, – нужно расплатиться. – Тихо, но одновременно твердо сказал Чернявый.
– Ты что, с дуба рухнул? – Монгол остановился, вперив в собеседника жгучие перчинки глаз. – Мы ж на «без интереса» играли. По всем понятиям это не на бабки.
– Бабки на рынке семечки продают. – Чернявый глядел на Монгола снизу вверх. – Ты же вроде музыку блатную знаешь, зема? За стол без денег не садятся. За такое по любым понятиям закукарекать можно.
– Шо ты сказал? – Монгол удивленно глядел на тщедушного и явно глупого собеседника, и не верил своим глазам. «Вырубить его с ноги, и уйти? Или поиздеваться?» – думал он, ожидая, когда на него накатит справедливая волна гнева.
Чернявый явно чувствовал угрозу. Он весь подобрался, вжавшись в кресло и, не спуская глаз с Монгола, нервно теребил колоду карт.
Но злость не приходила. Самоуверенные слова Чернявого настолько не соответствовали его тщедушной комплекции, что эта отчаянная храбрость вызывала к собеседнику и уважение и неподдельный интерес.
«Я его выключу, свалю, а она сейчас придет. Нужно еще немного потянуть». – Монгол сплюнул, демонстративно повернулся, и вразвалку подошел к бару. Обернулся, оглядел пустой ресторан, и вдруг рассмеялся. Он понял, наконец, в чем дело. Этот нагловатый картежник до боли напомнил ему Тома. Та же упертая вера в силу слова, совершенно не подкрепленная собственной физикой. Только если его приятель летал в своих бескорыстных фантазиях, то этот харьковчанин был вполне земным. Но если он такой земной, то почему не боится? Каратист? Нет, слишком дохлый, и к тому же курит. На спортсмена вообще не похож. Здесь был какой-то секрет, ребус, который ему ужасно хотелось разгадать.
– Повторить? – бармен посмотрел на Монгола.
– Налей-ка мне того самого. «Камю». – Он порылся в карманах, собрал оставшиеся деньги. – На сколько тут хватит?
Бармен пересчитал деньги.
– Сто пятьдесят грамм.
– Пополам, в две тары.
Взяв бокалы, он вернулся к своему столику, сел напротив. Долго посмотрел в упор на Чернявого, ухмыльнулся, подвинул бокал.
– Держи, орел. А ты не боишься, что я тебя здесь похороню?
Чернявый отхлебнул из бокала.
– Хороший коньяк, – невозмутимо ответил он.
– На последние деньги купил. – Монгол вдруг захохотал, неподдельно восхищаясь самим собой. – Нету ничего. Мы, панки, – такие. Для нас бабло – пыль.
– Для меня тоже. – Чернявый поглядел в опустевший фужер. – Как будешь долг возвращать?
– А ты мне нравишься. Я вообще уважаю тех, кто борзеет, и не боится. – Монгол откинулся на спинку, привычно глянул в сторону выхода. – Ты типа меня развел, да?
– У каждого свой хлеб.
– Ну вот скажи мне, чего ты такой ушлый? Зачем тебе бабки?
– Тратить.
– На что?
– На себя.
– Ну вот потратил ты их на себя, и что дальше?
– Мне нравится.
– Деньги счастья не приносят. – Монгол будто забыл, как и почему оказался в ресторане. Он старался говорить языком Тома, будто бы споря с самим собой, и одновременно втайне желая услышать самого себя со стороны. – Для панка деньги – это вообще мусор.
– Мусор? Ну так отдай мне тот мусор, что проиграл. Зачем он тебе? – ровно и спокойно отвечал Чернявый.
– Видел я этих богатеев, – продолжал Монгол, не особо веря себе. – Тоска одна. Ты понимаешь, что не в бабле счастье?
– Я знаю. Если не в бабках счастье, то чего они тебя парят? Верни долг, и живи без денег.
Монгол ухмыльнулся. Да, все именно так, все было правильно. Эта простая и понятная житейская философия была ему куда ближе, чем жертвенные умозаключения Тома. Конечно, будь тот рядом, то задвинул бы куда более убедительную и заковыристую телегу о бескорыстии и всеобщей любви. Монгол и сам любил послушать Тома, даже не понимая, почему. Но его не было. Зато