…К утру они, мокрые и веселые, выбрались из палатки. Долгожданный рассвет никогда не встречался так бодро и радостно, как в то утро. Он имел все признаки новой эры человечества.
– Адама из рая выгнали даже без зубной щетки, – довольно сказал Веня. – А у нас целая палатка.
Дождь прекратился, когда уже рассвело. Выйдя из палатки, они увидели, что их зеленая поляна превратилась в землисто-желтую, полностью закатанную глиной ровную площадку с небольшими лужицами воды. Ни травы, ни сена на ней больше не было. Не только берег, но даже море поменяло цвет. Оно стало желтовато-молочным, местами нежно переливаясь радужными разводами бензиновой пленки. В нем плавали небольшие островки мусора из сбившихся вместе ящиков, досок, пакетов, будто где-то рядом произошло кораблекрушение. На горизонте, в сиреневой утренней мгле доисторическими мамонтами трубили корабли. Их тревожный и протяжный стон катился далеко вдоль берега.
Том обернулся.
Посреди поляны, по щиколотку в воде, стоял Параноид и хлопал своими космически синими глазами. В его измазанной грязью и жиром ручонке был крепко зажат обсосанный, как леденец, кусок сала. Том сразу узнал характерную мягкую темно-желтую шкурку с черными оспинками от соломы. Он вздохнул, почему-то воровато оглянулся назад, – не видит ли кто еще, затем хлопнул в ладоши.
– Иди, иди домой.
Параноид повернулся и послушно побежал к себе. Том подошел к обрыву.
– Ну, чтобы у нас было много денег, и мы не потеряли на этом здоровье! – засмеялся Веня, и они снова с громким треском сдвинули кружки.
Солнце уже припекало, когда они, развесив на деревьях промокшие тряпки и обувь, повалились кто где и уснули жадным поспешным сном.
Полотенце
К обеду обеспокоенный состоянием Валикового гардероба, Том пошел к отстойникам. Он обнаружил вещи именно в таком виде, как и предполагал: присыпанные грязью и мусором, они плавали посреди вымытой потоком лужи.
– Они сгниют, Валик, – вслух сказал Том. – Все тленно, кроме твоих стихов и космического коммунизма.
Он развесил их сушиться на ветках, но затем, подумав, что их могут заметить с лестницы и непременно украдут, взял с собой, раздав по дороге каким-то волосатым и семье Параноида. Себе он оставил большое, немного потасканное махровое полотенце с изображением выходящей из моря обнаженной женщины.
– Продам в Гурзуфе и куплю хлеба, – сказал он Вене.
– Не продашь ты его. Оно старое и грязное. Это я тебе как еврей говорю, – ответил тот.
– Посмотрим, – пожал плечами Том и отправился в Гурзуф.
«Буду продавать его как коврик, – пришла ему в голову гениальная мысль. – Если как коврик, то вроде и ничего».
– Коврик! – кричал он, идя по берегу и размахивая цветастым полотенцем. – Коврик! Покупайте коврик! Задешево отдается в хорошие руки!
«В самом деле, – убеждал себя Том, – психологически куда проще топтать чужое полотенце ногами, чем вытирать им лицо».
Но ковриком почему-то никто не интересовался. Граждане обходили Тома, даже не смотря в его сторону. Так он дошел до самого конца набережной.
– Молодой человек! Что там у вас? – к нему повернулась пожилая дама.
– Коврик, – обрадованно произнес Том, разворачивая полотенце. – Почти новый, совсем неплохой.
Дама мельком глянула на рисунок.
– Это же не коврик, – укоризненно сказала она, – а просто грязное полотенце.
– Я вам предлагаю коврик. Можете использовать его как полотенце. – Пожал плечами Том.
– То есть вы мне предлагаете вытираться чужим грязным полотенцем? Вам не стыдно? – Дама махнула рукой, и пошла своей дорогой.
– Да, торгаш из меня… – мрачно пробормотал Том, глядя ей вслед. – За весь берег один покупатель, и того прогнал.
Где-то в глубине души он, на дух не переносивший коммерцию, чувствовал себя предателем, прикоснувшимся к чему-то постыдному, к миру дельцов и барыг. Но эта мысль, к сожалению, совершенно не притупляла чувство голода.
Бросив полотенце на плечо, он стал подниматься в город.
– Коврик не нужен? Купите коврик, – без особого энтузиазма говорил он встречным нарядным отдыхающим. Коврик никто не брал.
Мучительное урчание в желудке привело его на рынок. Здесь можно было найти горсть вялого винограда или даже разжиться подгнившей дыней. Веселый гомон и крики зазывал, приправленные благоуханием свежеиспеченных лепешек, душистым базиликом и тархуном, резким запахом солений, напоминали ему о чем-то далеком, смутном, но бесконечно радостном. То ли о детском карнавале, то ли о позабытом походе с мамой на рынок. На прилавках всюду теснились румяные яблоки и пышные розовые помидоры, громоздились, будто соревнуясь, кто выше, пирамиды картофеля и поленницы кабачков. Лакированно поблескивали горки перца, важно топорщились своими подвявшими желтыми цветками пузатенькие, будто выточенные по единому шаблону, огурчики, щерились зубами из своих загадочных темно-красных утроб гранаты. В невысоких фанерных ящиках истекали соком надрезанные на пробу персики; в них деловито хозяйничали осы и кишели жирные зеленые мухи. Все это великолепное разнообразие наслаждений было создано Ее Величеством Природой для человека, – тому оставалось лишь с удовольствием отправлять его в рот… Но на этот праздник жизни у Тома не было входного билета. Бесцельно слоняясь меж торговых рядов, он оказался, наконец, в самом дальнем углу рынка. Толкучка осталась позади. Покупателей здесь почти не было, да и торговцев, за исключением двух женщин, тоже. Одна торговала лепешками, а у другой были дыни и крупный, будто наполненный солнцем, белый виноград.
Том остановился, не в силах оторвать взгляд от душистого, со слегка подгоревшей корочкой, лаваша. У него, кажется, даже слегка закружилась голова.
– Так вы берете? – наконец спросила торговка.
– А почем дынька ваша? – отошел он к другой, чтобы как-то оправдать свое замешательство.
– Та за недорого отдам.
Том пошел дальше.
– Я уступлю, – крикнула вслед женщина.
Том рассмеялся.
– Да я так, поинтересоваться.
– А что не нравится? Ты попробуй.
– Я бы с радостью, но денег нет.
– И что же такое за день сегодня?! – всплеснула руками торговка. – Ни у кого денег нет! А ты откуда такой, безденежный?
– Из Слобожанска.
– Мама дорогая, земляк! – радостно заорала женщина, почему-то важно кивая соседке по прилавку. – А ну стой, земляк! Ну, как там у нас, на родине?
Это прозвучало так, будто оба они когда-то жили на Марсе.
– Та никак, – пожал плечами Том. – Стоит город. Новостей нет.
– Ага. Ага, – закивала женщина. – А улицу-то до конца провели? Ну ту, что в центре, она еще в склады упиралась.
– А где это?
– Ну там, там еще такой разворот большой был, машины по кругу ехали. – Торговка изо всех старалась вспомнить хоть какое-то название, но не могла.
– Где? – беспомощно спрашивал Том.
– Там еще такой тупик был, а обещали улицу. Ну там же, там, там! Где раньше круглое здание было, и еще сквер за углом. Не помните?.. А, фонтан! Фонтан! Там еще фонтан был, в сквере.
Том не помнил. На секунду ему показалось, что она вообще из другого города, который по какой-то досадной оплошности чиновников имеет то же название.
– Не знаю, – он вдруг подумал, что ему прямо сейчас нужно непременно вспомнить что-то, какое-то близкое этой женщине место, узнать то, о чем его спрашивают.
– А дом? Дом на углу сдали? – не унималась женщина, ухватившись за новое воспоминание. – В самом центре, у почтамта.
– Почтамт стоит. А дом… Я не знаю. Там давно ничего не строят. Палатки одни. Все торгуют. Вам, кстати, полотенце не нужно?
– А мост? Новый мост построили? Ну там, за объездной, на окраине? – будто цепляясь за последнюю соломинку, спрашивала землячка. – Его пятнадцать лет назад начинали. Не знаете?
– Нет, моста так и не построили. Стройку забросили, – уверенно сказал Том.
– Да, везде так. Жаль! – вздохнула женщина, кивнув соседке. С глубоким сочувствием посмотрев на него, добавила:
– Давайте ваше полотенце. Сколько хотите?
– Сколько дадите. Чтобы на хлеб хватило.
Женщина заплатила хорошо. В придачу к деньгам Том получил большую спелую дыню, два помидора, пару груш и две большие виноградные грозди.
– Зина, дай ему лепешку еще, я куплю. Привет передавайте… Всем землякам… Скажите, что мы их тут помним.
– Спасибо! Та приезжайте в гости! – засмеялся он и пошел к набережной.
Через полчаса на поляне стоял пакет с едой. Помимо дыни и помидоров здесь было две буханки хлеба, лук, пачка гречки и даже небольшой кусочек местного сала, которое, впрочем, оказалось довольно жестким.
– Но как?! – не веря своим глазам, Веня даже вылез из палатки.
– Где прошел хохол, еврею делать нечего! – захохотал Монгол.
С тех пор художник смотрел на Тома с неподдельным уважением, и даже оставил ему свой молдавский адрес, расписавшись в блокноте непривычной глазу латиницей.
В заднице
Они прожили еще одну ночь. Вечера стали сырыми и холодными. И хоть вода после потопа уже ушла, но их поляна, покрытая теперь толстой глиняной коркой, выглядела совсем уныло и негостеприимно. Жить здесь больше не хотелось.
– Сама природа говорит: валить надо. – Монгол с трудом разжигал костер из мокрых ветвей можжевельника. Том не спорил.
Позавтракав, они объявили во всеуслышание, что к вечеру выступают в Партенит. На поляне сразу возникла суета, будто перед праздником. Всем хотелось как-то оформить расставание. Веня накануне продал свою странную картину с розовым утесом, и теперь торжественно разливал по кружкам бутылку вина, которую припас на важный повод. Том собирал вещи. Монгол проводил инвентаризацию.
В дорогу с ними отправлялись головка чеснока, полпачки риса, полпачки чая, двести грамм спирта и полтора литра воды. Все собрались на поляне. Том бросил прощальный взгляд на море.
– Что-то я уже устал. Может, останемся? – пошутил он.
– Ага. И сразу к Толику в гости. Прощения попросим, и ежика ему подарим. Жареного! – бугагакнул Монгол.