– Стив, ты с инструментами посиди. А ты со мной, – Агни заговорщицки махнула Тому рукой, подняла полы тяжелой юбки и легко перескочила через невысокий беленький заборчик. Том полез следом. Они оказались у крайнего стола.
Половину кафе занимал танцпол. Пары, побросав на столах свою еду, неспешно крутились в танце. Было видно, что люди тут собрались небогатые.
– Хватай на том! – Агни ткнула пальцем на соседний стол.
Том подскочил к столу и схватил две пластмассовые тарелки с едой. Они были полны жареных окорочков, политых соусом и присыпанных тонко нарезанными солеными огурцами. От запаха жареного мяса закружилась голова.
Через секунду они были уже на набережной. Быстро пройдя метров сто, спустились в темень пляжа и уселись возле самых волн.
– Ну, налетай, – сказала Агни. – Что у нас тут?
Ее тарелки были с шашлыком.
– Мы что, жратву у людей украли? – спросил Том.
– А ты что, типа только въехал? – спросила Агни. – Чистоплюй? Переживаешь?
Том пожал плечами.
Он уже давно не переживал, сам удивляясь, насколько изменился за этот месяц. Он уже не чувствовал угрызений, более того: эти вылазки за пропитанием уже казались ему проявлением доблести и отваги, подобно тому как хищный зверь не жалеет пойманную им добычу.
– Отвлеклись, – сами виноваты, – успокоила Агни. – Следить за своей жратвой надо.
– Смотри, кто идет! – вскрикнул Стив, оторвавшись от еды.
Том глянул туда, куда показывал музыкант, и увидел высокую фигуру в обмотанных черным платком шортах и черной футболке. Угловатый, худой человек, напоминающий сложившего крылья грифа, шел в сторону Пятака, низко свесив голову. В пряди его длинных волос были вплетены бисерные тесемки, которые весело болтались в такт его шагам.
– Кто это? – спросил Том.
– Не знаешь? Это ж Олди! Из Комитета Охраны Тепла, – сказала Агни, разочарованно взмахнув рукой. – Видно, опять выступать приехал. Карму лечить. С ним тут в последнее время почти никто не здоровается.
– Почему? – Том даже жевать перестал, во все глаза глядя на легендарного музыканта.
– Было дело, – подхватил Стив. – В прошлом году он устроил здесь концерт, афиши развесил. Народ пришел, а Олди нет. Зато гопники тут как тут. Отфигачили всех в мясо. Он, может, и не виноват, но все же стоило потом прийти, как-то перед своими объясниться. А он просто свалил.
– А потом на всех заборах писали «Комитет охраны бабла», – подхватила Агни.
Спокойный тон, с которым его новые знакомые говорили о звезде отечественного регги, внушали уважение.
– А Летов здесь не бывает?
– Я не видел, – ответил Стив. – Я с ним к Киеве пересекался. Смешная история вышла. Был там проездом, а переночевать негде. Как водится, пошел на Рулетку. Это площадь такая в центре, ее еще Майдан называют. Там, в трубе, с ребятами познакомился. Они вписали меня на ночь, где-то на окраине. Народу на флэту – тьма. Спали на полу, вповалку, тесно было. А тут еще сосед всю ночь брыкался. Наутро я говорю: «А кто тут меня ночью лягал?» А мне: «А, Летов? Так он уже на концерт уехал». Так я их чуть не поубивал за то, что не разбудили. А потом ехал домой и думал: а может, оно и к лучшему. А вдруг он с бодуна был, или, там, не в настроении? И послал бы меня подальше. Вот это бы на всю жизнь обидело. Зато теперь любому могу сказать: я с Летовым целую ночь общался. Ведь не в нем же дело, в конце концов. Не в его теле, а в творчестве. Ведь именно он помог мне оформить мою ненависть к тому, что мне дорого…
– А вы тут каждый год? – спросил Том.
– А куда еще ехать? Коктебель – это все. Дальше – только море.
– Слушайте, я тут чела одного искал, барабанщика из Партенита. Индейцем кличут. Может, знаете?
Стив пожал плечами.
– Может, Матрос знает? – сказала Агни.
– Матрос всех знает, – подтвердил Стив. – Завтра подходи часам к шести к «Винту».
– Это где?
Агни усмехнулась.
– Кафе «Под винтом». Он там зависает, всегда в курсе, что, где и когда.
«Сколько раз я это слышал», – подумал Том, выбрасывая кусок недоеденного предыдущим хозяином мяса.
– Ты чего едой бросаешься? Ты брезгливый?
– Нельзя все есть. Пусть собакам достанется. А то карму подпорчу, – усмехнулся Том.
– А, ну тогда, конечно. – Агни уважительно кивнула головой.
– Ладно, спасибо, ребята, пойду я.
– Тарелку оставь.
Том поставил тарелку на гальку и пошел прочь. «Странно, – думал он, – еще совсем недавно я не хотел есть за доллары Монгола. А теперь готов у людей вырвать кусок мяса почти изо рта. Что с людьми голод делает».
Он попытался отвлечься от этих мыслей и сосредоточился на Олди.
«Интересно, куда он пошел? Может, хоть с ним пообщаюсь».
Прямо здесь, где-то рядом обитал целый Олди, – настоящий, живой! Конечно, ему только что надули в уши про его прошлогодние грешки, но ведь это был первый музыкант, с которым он столкнулся в жизни, если не считать той певички на пляже, а ее можно не считать. Нет, он, конечно, видел на концерте в Киеве смурного Бутусова, маленького Сукачева и даже кривляку-Мамонова, но то ж было на сцене! А здесь можно и поговорить, и услышать какие-то слова, которые наверняка запомнятся на всю жизнь! Ведь такой человек, как Олди, обязательно скажет что-то такое, что…
Он ускорил шаг, и вдруг… Чуть не налетел на нее.
Светка стояла с мамой у парапета. Они смотрели на потемневшее вечернее море, ели мороженое и смеялись.
Она все же изменилась. Простившись с остатками подростковой неуклюжести, стала выше, стройнее, женственней. Ему вдруг стало страшно. Он стоял, как вкопанный, смотрел на нее сзади, не решаясь подойти. Что их, в сущности, связывало? Шапочное знакомство родителей? Мимолетная подростковая глупость? Она наверняка забыла о нем. А если нет, то кто он ей теперь? Досадное воспоминание прошлого?
Ему на миг стало неловко за свой панковский прикид, за дыру на колене. От этой мысли повеяло предательством самого себя, и стало вдвойне отвратительно.
«Пройду мимо», – сказал он себе, но ноги будто запутались, категорически не желая куда-то идти. Совершив два неловких шага, он зацепился за выбоину в асфальте. Женщины повернулись.
– Привет! – прохрипел Том, не узнав своего голоса. Его немного пошатнуло.
– Ой, привет! Мам, ты смотри, какие люди! Это же Егор! Егор, это ты?
– Это я, – сказал Том, глядя на Светку. – Я там на гитаре играл, и тебя увидел.
– Да? Я бы тебя ни за что не узнала, – сказала Светка.
– Да, тебя с такими волосами вообще не узнать, – подтвердила мама.
Том улыбнулся чужим лицом.
– А мама твоя с тобой?
– Нет, я один. В смысле – без нее… С другом.
– Ну да, конечно, конечно. Хиппуешь, или как там это все у вас называется? – Усмехнулась мама, оглядев Тома с ног до головы. – И наверное голодный?
– Нет, спасибо. Я поужинал, – сказал Том. – Здесь рядом отличное кафе. Танцы. Окорочка.
– Ну рассказывай, как у вас дела? Если хочешь, можем где-то посидеть!
– Давайте лучше погуляем. Если вы не спешите.
– Давай, конечно! – И они медленно пошли втроем вдоль набережной.
Том молча шел между ними, и вдруг услышал ее запах, – такой знакомый, уже полузабытый. Этот запах отключал мозг, кружил голову, опьянял сильнее вина.
– Как мама? – спросила мама.
– Все в порядке.
– Сейчас на даче, наверное?
– Ага.
– Урожай уже собрали?
– Яблоки еще остались.
– А ты давно здесь?
– Не очень.
Том пытался что-то рассказать, чувствуя неловкость таких коротких ответов, но все слова почему-то выскочили из его головы. Он вдруг осязал, как далек от этих цивилизованных людей в их чистой одежде, от их жизни, их распорядка, от их мира. Он не знал, что им сказать на его языке.
Так, не спеша, они дошли до речки в конце набережной, повернули назад.
– Свет, я, наверное, в санаторий пойду, – наконец сказала мама. – Там сейчас концерт начинается, самодеятельность какая-то. Может, Егор тоже хочет послушать?
– Мам, ты иди, а мы погуляем, – ответила дочь.
– Только недолго, чтобы я не волновалась, а то завтра с утра домой, а у нас еще вещи не собраны.
– Хорошо, мам.
Они шли вдвоем молча.
– Завтра уезжаете? – наконец спросил он.
– Да, домой, в Москву. Мы тут уже три недели сидим. Скучно.
– Жаль, что так рано. Я бы тебе не дал скучать, – засмеялся Том и почувствовал, как потекла к сердцу жаркая кровь. Он был так благодарен чудесному случаю, который вновь свел их, и страшно боялся, что она снова исчезнет, и он больше ее никогда не увидит. Ведь такие случайности не повторяются.
– Я скучал по тебе. По той, нашей яблоне, – сказал он.
– Правда? Я не знала. Как твои друзья?
– Я с ними уже не общаюсь.
– Поссорился?
– Нет. Просто вырос, разошлись интересы. Знаешь, в песочнице – одни друзья, а в первом классе уже другие. Чем старше, тем все дальше они живут и все реже встречаются в жизни.
– Знакомо.
– Так вы в Москву уехали?
Ему было жалко, что время уходит, а он не слышит ее голос.
– В Подмосковье. Когда папа умер, маму стали запугивать. Мы тогда продали все, что могли, и к бабушке уехали. Я у нее все детство провела. Я люблю Москву.
– Значит, завтра уезжаете? – казал он ровно, невозмутимо.
– Ага. Ты не обижайся. Мы немножко погуляем, и я пойду.
– Да, конечно.
– Расскажи, как у вас?
– Все по-старому. Живу на даче, купаюсь, – ответил он.
– А мы сегодня в Судаке плавали. Там такая крепость генуэзская, прям настоящее Средневековье. Камни такие большие, древние. У них там невольничий рынок был, представляешь? Там фестиваль был. Рыцари в железных доспехах, на конях, а девушки в таких высоких головных уборах. Платья пышные, корабли на голове. Все так натурально…
– Здорово, – сказал Том.
– Я вижу, что тебе не интересно.
– Расскажи лучше о себе.
– А что рассказывать? – она пожала плечами.
– Ну, не знаю. Какую музыку ты слушаешь? – ему вдруг захотелось, чтобы набережная, по которой они медленно шли к Карадагу, заканчивалась где-то там, за горами. Там, откуда