Глюк с утра встал, намотал себе на голову полотенце и, превозмогая головную боль, поехал за Кубой в Феодосию. Вернулись они вдвоем после обеда. Куба был совсем плох. Он еле стоял на ногах, – бледный, запухший, с иссиня-черными кругами под глазами. Медицинская сеточка на его голове прижимала ко лбу большую толстую марлю. Кубу мутило.
– Я к менту бежал. Думал, что он хоть тормознет этих сволочей, – отрывисто говорил Куба. – А потом вижу, что он отмороженный какой-то. Рожу отвернул, типа не при делах. Гуляет типа. Я тормознул, а потом дальше рванул, а он, гад, в этот момент меня ногой подцепил. Ну я – башкой о ступеньку. А эти сволочи ему: «Спасибо, братан». Эх, знал бы. У нас в Казани беспредел, конечно, и менты сволочи, но от Крыма я такого не ожидал.
– Чудак ты, Куба. Это ж менты. Собаки режима, – пожал плечами Том.
– Шов чешется! – Куба снял сеточку, осторожно убрал марлю. Его голова была вся в сизо-красных буграх, будто ей играли в футбол. Через весь его лоб шел длинный, зашитый черными нитками шов в форме буквы «Г».
– Не боись, – хмыкнул Монгол, – до смерти заживет.
– Меня из больницы не выпускали, поэтому через окно пришлось убегать. Еще хорошо, что одежду не забрали.
– Почему? – не понял Том.
– Я за операцию и процедуры не заплатил. Врач, мудила, сказал, что пока друзья не заплатят, он меня не выпустит. Все, кончилась советская халява.
– Куба, у тебя тут волосы клочками. Пошли, на море побреемся. – Глюк озабоченно посмотрел на Тома. – А ты идешь? Вон, тоже за ушами висит.
– Пусть растет, как подстригли.
– Так некрасиво же.
– Некрасиво, но правильно. – Том погладил свою клочковатую прическу.
– Ну, как знаешь.
Взяв бритву и мыло, Куба и Глюк спустились к морю. Там, раздевшись донага, они разложились на большом полузатопленном валуне и долго брили друг друга.
– Лысые в море, – задумчиво глядя с обрыва, сказал Монгол.
– Несуществующий шедевр неизвестного художника, – добавил Том.
Лысые, наконец, выбрались на поляну, и в полном изнеможении залегли у костра. Все в ссадинах, с черными кругами под затекшими кровью белками глаз, они чем-то напоминали панд. Монгол, как самый целый и здоровый, сварил суп. С ежиком своих уже отросших волос он выглядел приличнее всех. Кубе же становилось только хуже. Несмотря на жару, он с головой накрылся одеялом и полулежал под деревом, мелко трясясь от холода.
– Ну чем мы не гопы? – Том разлил по кружкам кипящий чай.
– Не скажи. Гопы бы уже стрелу забивали, чтобы за пацана ответили, – хохотнул Монгол. – А это так, кришнаиты. Теперь, если полезет кто, – нужно орать: Харе Кришна, и подпрыгивать на месте. Зуб даю на отсечение, – как от чумных свалят.
Они сидели на поляне, пили чай и молчали. Медленной тенью наползал на побережье теплый августовский вечер. Засиял желто-розовым горбатый Хамелеон, будто бы не случилось ничего накануне, будто бы все движется своим чередом, как задумано.
– Привет! – Они непроизвольно вздрогнули, услышав знакомый Анин голосок.
– Здарова, – протянул Монгол.
Пораженная, она стояла посреди поляны и непонимающе хлопала глазами.
– Что с вами?
– Вчера подстричься всей толпой решили, – весело кривляясь, сказал Глюк. – Смотрим, парикмахеры. Целая туча. Говорю: пацаны, у вас ножницы есть? А они мне: да мы еще и стрижем бесплатно.
– Кали-Юга с пацанами случилась, – осклабился Монгол.
Аня изменилась в лице, села у костра, с трудом взглянула на Тома.
– Короче, сегодня на Зеленке облава будет, – наконец выговорила она. – Мне менты знакомые сказали. Так что уходите отсюда. Если что – чешите наверх, в погранчасть. У них с местными терки часто бывают, они должны пустить.
– Это же ваши, местные? Ты все знала, и не сказала? – Тихо, и как-то обреченно сказал Глюк.
– Ничего я не знала, – обиженно ответила Аня.
В этот момент Куба вдруг вскочил, и, зажав рот, поспешил к обрыву.
– Пацаны, пойдем тростника нарвем, – сказал Глюк. – Кубе шалаш нужен, от солнца.
Все встали и пошли в сторону поселка, к устью небольшой каменистой речушки.
– Может, в аптеку сходить? – спросила Аня.
– Аня, иди домой. Мало ли что.
– Счастливо.
Махнув рукой, она пошла по тропе к поселку.
Том нагнал ее.
– Ань, спасибо.
– Не за что. Скажи Монголу, что он хороший.
– Монгол? Хорошо, скажу.
Она повернулась и пошла по тропе.
– Удачи! – крикнул Том вслед.
Они принесли на поляну по большой охапке тростника и соорудили над Кубой нечто вроде шалаша. Куба лежал синевато-бледный. Его укрыли тряпьем, какое нашли, замотав потеплее ноги, и снова сели у костра.
– Ну что, валить или не валить? – наконец произнес Монгол висевший в воздухе вопрос.
– Я не могу. Куба далеко не уйдет, а за ним смотреть нужно, – мрачно сказал Глюк.
– Том, что думаешь?
– Я бы остался. Там какой-то Матрос нарисовался, он про Индейца знать может.
– Ну, а ты что предлагаешь? – спросил Глюк.
– Предлагаю валить, – сказал Монгол.
– Куда?
– Какая разница? – Монгол пожал плечами.
– А если они не придут?
– А если придут?
– Ну и валите. Я все равно Кубу не брошу.
– Забирай его. А то тут добьют. Кастанеда не одобрит.
– Мы будем обороняться.
– Понты наш парус? – Монгол прыснул.
– Вот! – Глюк показал ему на самый край поляны. От предыдущей, ближайшей к поселку поляны их отделяла глубокая балка. Через балку к ним по невысокому перешейку вела тропа. – Это самая главная точка! Если боковую тропу с моря завалить деревьями и колючкой, то в темноте они не разберутся, и пойдут только сюда.
– На тебя когда-нибудь толпа бежала? – поинтересовался Монгол со знанием дела. – Как ты их собираешься сдерживать, полководец?
– В том-то и дело, что они здесь толпой не пройдут. Я сейчас народ созову, обсудим. Можно по Зеленке пройти, хотя бы человек десять набрать.
– Угу. Человек десять пацифистов с фенечками против цепей и кастетов, – сказал Монгол. – Если ты останешься жив до утра, я тебе лично вручу медаль «За оборону Коктебеля». Ты какого роста?
– Метр семьдесят пять. А тебе зачем?
– Мерку снять, на гроб.
– Ладно вам спорить, – сказал Том. – Давайте посмотрим по ситуации. Нужно просто вещи собрать, чтобы в случае чего… А про тропу я с Глюком согласен. Одну завалим, вторую будем сторожить. Если они придут, то мы свалим. Просто нужно все обустроить так, чтобы у них были проблемы, а у нас не было.
– Я все-таки пойду на ближние поляны, с народом пообщаюсь, – сказал Глюк.
Он вернулся через полчаса, и был мрачен.
– Все уходят. Ничего не ясно, но народ спешно пакует вещи и уходит. Воевать никто не собирается. Людей осталось мало, больше цивилы. Волосатых вообще нет. Зато я нашел тут одну нычку. Нужно бы Кубу туда эвакуировать.
Они отвели Кубу в примыкавшую к балке небольшую боковую ложбинку, туда же отнесли шалаш. Обычно меланхоличный Глюк вдруг обнаружил невероятную работоспособность. Он спилил дерево, повалив его на боковую тропу от моря, настриг и набросал вокруг и по тропе колючего самшита. Затем спилил еще пару деревьев и на всякий случай завалил ими главную тропу. Монгол собрал все вещи, затащил их на склон повыше и спрятал там в камнях, оставив на поляне только котелок и воду на чай. Глюк с Томом притащили снизу целую кучу крупных булыжников.
– Ты здесь на неделю обороняться собрался? А это зачем? – Монгол кивнул на заваленную деревьями тропу.
– Они придут скорее всего по темноте. Тропа узкая, склоны тут сыпучие. Значит, нам нужно это использовать. Если их будет много, то пока они обойдут завал понизу, мы успеем свалить. А если мало, то встретим их камнями. Пока они разберутся, куда бежать, мы будем уже наверху.
– А если они обойдут нас поверху? – спросил Том.
– Не получится. Склон слишком крутой и голый, просматривается хорошо. Ночью они по нему точно не полезут.
– Плевать им, откуда лезть. Как порешат, так и сделают, – сказал Монгол.
– Не, Монгол, Глюк прав, – сказал Том. – Они прямо через балку пойдут. Им западло будет вокруг лезть. Они же нас презирают, так что по прямой пойдут. А вот с берега на всякий случай обойти могут. За берегом нужно присматривать.
Вечером Зеленка затихла. Глюк ушел на свой пост. Монгол и Том сидели у костра и пили чай с остатками вчерашней водки.
– Море сегодня хорошее.
– Да, хорошее, – ответил Монгол, думая о чем-то своем.
На всякий случай он подобрал себе удобный по форме тяжелый морской голыш, идеально вписывающийся в сжатый кулак, и теперь подбрасывал его в руке. Том выломал себе небольшую деревянную дубинку.
– Интересно, погода завтра какая будет?
– Хорошая, – отвечал Монгол. – Тут всегда одинаково хорошая погода. Даже надоело.
– Одинаково и одиноково, – откликнулся Том. – Домой хочется.
Время шло, но ничего не происходило. Том совсем расслабился, уже подумывая о том, не забрать ли ему со склона сумку с вещами, чтобы утеплиться и надеть штаны.
– Может, не придут? – он плюхнул в котелок последнюю воду. Говорил он нарочито развязно, пустяшно.
– Может, – бесстрастным эхом отвечал Монгол.
Уже совсем стемнело. И вдруг в звонкой ночной тишине послышался звон лопнувшей бутылки, и почти сразу – тонкий женский крик. Он доносился со стороны поселка. К нему прибавился гомон, невнятный треск веток, прочий неясный, но тревожный шум. Кто-то быстро бежал вниз к берегу, осыпая за собой целый шлейф сорвавшихся камней… И снова все стихло.
– Похоже, началось, – Монгол встал и подошел к обрыву.
Внизу плескалось море. У самого берега стояло несколько палаток. В одной из них зажегся фонарик. Остальное пространство берега не просматривалось.
– Не видно почти. Но тихо, вроде никого. Пошли, Глюка проверим.
Глюк сидел под деревом на груде припасенных камней. Его бритая голова слегка отсвечивала при неровном свете луны. Рядом стояли две бутылки из-под портвейна. Вторая была наполовину пуста.