Перевязали палец платком, и я пошел в зал. Зал был небольшой – столиков десять. Наша компания разместилась за столом у площадки. Хозяйка тут же заказала мне «дабл виски» – для обезболивания.
Первой вышла японка – она сначала подошла к нашему столу, спросила, как я себя чувствую, а потом поднялась на площадку, потанцевала и стала раздеваться.
По лицу Баскакова было видно, что ему уже очень хочется сказать «фу, какая гадость!», но сдерживается.
Следующей вышла негритянка. Она тоже подошла к нашему столу, ласково погладила меня по волосам и пошла раздеваться. И все остальные девушки сначала подходили ко мне, спрашивали, как я себя чувствую, а потом принимались за дело.
– Откуда они тебя знают? – спросил Баскаков.
– Как откуда? Мы же со Шкаликовым на два дня раньше вас приехали. Вот и изучали их быт, их нравы.
Хозяйка активно занималась моим лечением и все время заказывала мне «дабл-виски». Я не отказывался, пил, – и чем больше «вылечивался», тем большую нежность испытывал к «артисткам». И жалел их: бедные сестренки мои, чем вынуждены заниматься… И я взял такси, поехал в «Карлтон», сказал руководителю американской делегации Джеку Валенти, что согласен снимать в Голливуде фильм, взял аванс и поехал обратно в клуб. По дороге остановился, чтобы купить цветы. Продавщица стала торговаться…
– Гия, проснись, – разбудил меня голос Шкаликова.
Открываю глаза. Я лежу на кровати в своем номере, одетый… Рядом стоит Шкаликов.
– Десять часов. Иди завтракать, а то там закроют.
– Не хочу… Миш, я вчера как…
– Все нормально. Вот только о чем ты беседовал с…? – и Шкаликов назвал имя всемирно известной американской звезды. (Здесь я ее называть буду Джейн Смит.)
– Где? Когда?
– Вчера ночью, на лестнице.
И Миша рассказал, что они с Баскаковым довели меня до номера, потом он пошел к Баскакову переводить статью, а когда шел к себе, увидел: я и Джейн Смит сидим посередине лестницы, ведущей из вестибюля в ресторан, она плачет, а я ее утешаю и сопли платком утираю. Миша хотел меня увести, но личная охрана Джейн его отогнала.
– Разыгрываешь?
– Пить надо меньше. Как палец?
Я посмотрел.
– Ноготь чернеть уже начал.
– Ну, извини. Ладно, поправляйся. Пойду, газеты куплю, – и Миша ушел.
«Я сидел с Джейн Смит… Каким образом? Смит вчера прилетела в Канны, и по этому случаю был большой шухер. Перекрыли движение на набережной, у гостиницы стоял кордон из полицейских и с утра дежурила толпа любопытных… Да кто бы меня к ней подпустил?! И на каком языке я ее мог утешать? Нет, чушь собачья! Разыгрывает…»
Стук в дверь – Галя Польских:
– Георгий Николаевич, Миша сказал, вы плохо себя чувствуете, – она поставила на стол бутылку пива. – Вот.
– Это он прислал?
– Да нет, я здесь внизу в буфете купила, – и Галя пошла к двери. «Дура набитая! Здесь в двадцать раз дороже, чем на улице!», – подумал я.
– Галя, подожди, сейчас деньги отдам. Ты сколько заплатила?
– А какая разница, у вас все равно денег нет. Вы все вчера на цветы потратили, для этих… сестренок своих. Как ваш палец?
– Ноготь чернеет уже…
– Пройдет. Ну, отдыхайте.
Галя ушла.
Я выпил пиво. Стало полегче. Проверил бумажник, пошарил по карманам – ни франка. Посмотрел в меню напитков, которое лежало на тумбочке, сколько стоит пиво. Ну, Галина Александровна! Ухнула на бутылку пива половину своих несчастных денег. А дома у нее ребенок, муж, мама… Да и у самой ничего нет – платье и то одолжила у Жанны Прохоренко… И для кого – для человека, который ей ни одного приветливого слова не сказал! (Галя мне была симпатична, и я все время был с ней подчеркнуто сух и официален, чтобы она этого не заметила – а то еще решит, что заигрываю, пользуясь служебным положением.) Ладно, в Москве чего-нибудь придумаем…
Между прочим. Дорогой читатель! Я понимаю, что, может быть, тебе уже надоело, что в моем повествовании часто и много пьют. Может быть, тебе хочется сказать, что надо было бы подсократить эти эпизоды или вообще от них избавиться. И я тебя понимаю, но пойми и ты меня: вот уже пятнадцать лет, как я не беру в рот ни грамма спиртного, и поэтому мне сейчас приятно хотя бы вспомнить это безобразие… И, может быть, даже иногда несколько преувеличить. Поэтому терпи – пить будут и дальше. И не меньше.
Капиталист
Я принял душ, побрился и пошел гулять по набережной, дышать свежим воздухом. Дошел до гавани. Там на приколе – яхты. Сел на стул и стал рассматривать посудины… Кто-то сзади тронул меня за плечо:
– Месье…
Я оглянулся: за мной стоял негр в майке с надписью «Кэмел» на груди. Тьфу, опять на этот стул сел! Я уже на него садился в день приезда, и этот же негр содрал с меня двадцать франков – стул был его собственностью, и за сидение на нем надо было платить. Но сейчас платить было нечем.
– Нет денег, мистер. Все потратил. На, смотри!
Я вывернул карманы брюк – на тротуар упали три рублевые бумажки и значок – голубка Пикассо.
– Видишь, нету, – я нагнулся собрать деньги.
– Туркиш мани? – спросил негр, показав пальцем на рубли.
– Туркиш…
– Фор ми?
– Фор ю! На! – я выпрямился и протянул ему рубли. – И это фор ю, – всучил ему значок с голубкой. – Пикассо. Голубь мира. Мир, дружба!
Носи, капиталист сраный!
Хелло, Гия
В гостинице в вестибюле столкнулся с Баскаковым.
– Как себя чувствуешь? – спросил он.
– Нормально.
– Как палец?
– Чернеет уже.
– Пошли наверх, там сейчас Джейн Смит. Вчера, оказывается, в честь нее был прием, а мы из-за тебя в этом поганом стриптизе сидели.
Интервью брали в конференц-зале нашей гостиницы. Зал набит битком: корреспонденты, хроника, телевидение… Все время сверкают блицы. Народу полно, не протиснешься. Мы остановились в дверях.
– В жизни она тоже ничего, – заметил Баскаков.
Баскакову хорошо, он ростом под два метра, а мне не видно. Передо мной – какой-то атлет в белом пиджаке. Я протиснулся вперед, между ним и дородной дамой. И оказался за японцем – теперь видно. Джейн сидела за столиком рядом с ведущим и переводчиком. «Прав Баскаков, красивая баба».
И вдруг Джейн Смит помахала мне рукой и сказала в микрофон:
– Хелло, Гия! Хау ар ю?
Я обалдел. Все оглянулись на меня.
– Как твой палец? – спросила Джейн и показала палец.
– Гуд, – я тоже показал ей палец. – Чернеет уже!
Джейн сочувственно покачала головой, но тут ей задали очередной вопрос, и она стала отвечать.
Значит, Мишка не врал – сидел я с ней на лестнице. И где я ее взял? «Нет, надо бросать пить», – в очередной раз подумал я.
– А эта откуда тебя знает? – спросил Баскаков.
– В Мексике на фестивале познакомились, – соврал я. – «Сережа» ей очень понравился.
Молодец, Мишка, не «накапал» начальству о моем «выходе в свет».
А звезда в тот же день улетела, и я больше с ней не встречался.
Вечером Гамбаров вручил мне газету (кажется, местную). Там целый разворот был посвящен пребыванию в Каннах Джейн. И среди прочих фотографий – я с ней сижу на лестнице и она дует на мой палец. А под фотографией подпись: Джейн Смит и русский режиссер Галина Польских.
Между прочим. Это была уже вторая американская звезда, с которой я появился в прессе. С этой я сидел на ступеньках, а с другой – с Ким Новак – лежал. Вернее, она лежала на мне.
Вот как это было.
В Москву приехала американская актриса Ким Новак. Естественно, носились с ней, как у нас всегда носятся с американскими звездами, только что ноги не мыли. Привезли и на «Мосфильм», и директор пошел показывать ей студию.
Мы в то время снимали в павильоне декорацию «рубка спасателя» для «Пути к причалу». Чтобы имитировать шторм, качку, декорацию поставили на полусферу, которую во время съемок раскачивали. А пока не снимали, ставили подпорки.
Директор «Мосфильма», Ким Новак и свита появились в нашем павильоне во время съемки и испортили нам дубль. Подошли к нашей декорации, директор объяснил:
– На этой качалке – пароходная рубка. Там руль, компас и все такое.
– Можно посмотреть? – спросила Ким.
– Прошу! – пригласил ее директор.
– Подождите, – сказал я и велел поставить подпорки.
Поставили подпорки, пододвинули лестницу. Ким поднялась на полусферу, за ней – директор, а за ними – свита, сопровождающие, переводчики, фотокорреспонденты… Чтобы они поместились, я отступил, потом еще отступил и еще – и оказался на краю. Новак, которая ростом была не ниже Фиделя Кастро, пошла ко мне, за ней потянулась и свита… Подпорки, не рассчитанные на такую толпу, сломались, полусфера накренилась, и мы все покатились вниз.
В самом низу лежал я, на мне – Ким Новак, на ней – директор и все остальные. А сверху – мелкая осветительная аппаратура и хлопушка.
Ким Новак извлекли из кучи и повели к выходу. «Ай эм сорри», – крикнула она.
Нет проблем, товарыщ
Фестиваль кончился, и на следующее утро мы должны были улетать.
Когда я спустился вниз, чтобы ехать в аэропорт, Баскаков сообщил, что мы с Галей не летим, а остаемся во Франции по приглашению общества дружбы «Франция – СССР». Будем ездить с фильмом по городам и выступать перед зрителями. За нами сейчас приедет представитель общества месье Лангуа, он уже выехал. А им со Шкаликовым, к сожалению, ждать некогда – опоздают на самолет. Я возмутился:
– А почему вы нам только сейчас об этом говорите?
– А потому, что только сегодня сообщили, что есть положительное решение ЦК.
– А деньги? У меня ни копейки не осталось.
– Ваше обеспечение взяло на себя общество.
Они попрощались и уехали. А мы с Галей стоим у входа в гостиницу.
– А как мы его узнаем, этого Лангуа? – спросила Галя.
– А черт его знает!