– Ленин.
Полицейский сплюнул сквозь зубы и отвернулся.
Делать нечего, поплелись к машине. Я хотел взять Ленина у месье Лангуа, но тот не отдал, тащил сам.
В Руан мы приехали вовремя. Перед фильмом мэр сказал речь. Потом мы посмотрели «Иваново детство», потом ответили на вопросы (Галя рассказала, что у нее трехкомнатная квартира.) Потом на приеме выпили шампанского, и мэр нам сообщил, что позвонил своему приятелю в Париж, и тот оплатил нам ночную прогулку на пароходике по Сене. С ужином. (Узнал от месье Лангуа, что нам в Париже ничего не удалось посмотреть.)
Поехали обратно. Месье Лангуа был счастлив и все расхваливал нам предстоящую поездку по Сене. Сам он по Сене никогда не катался: дорого. Но кто ездил – в восторге.
Когда подъезжали к Парижу, черт дернул Галю спросить:
– А где Ленин?
Месье Лангуа резко затормозил и выругался. В Руане, когда начался фильм, он на всякий случай перенес бюст из машины в будку механика. Там он и остался.
Развернулись. Доехали до Руана – кинотеатр заперт. Месье Лангуа побежал выяснять, где живет механик. Поехали к механику. Его не было – мама сказала, он у подруги. Где живет подруга, она не знает.
– Да бог с ним, с Лениным. Поехали – сказал я и попытался объяснить месье Лангуа, что в Москве таких бюстов – навалом. Вернусь домой, куплю такого же и отнесу в общество дружбы. В ответ месье Лангуа разразился длинной тирадой, из которой я понял, что этого Ленина поручили именно ему, месье Лангуа, и он будет заниматься им до тех пор, пока не посадит нас в самолет.
Сидим в машине, ждем. Ни о каком пароходике уже не может быть и речи.
Подошел полицейский и оштрафовал Лангуа за парковку в неположенном месте. Тот совсем расстроился.
Пошел дождь. Мы с Галей заснули, а Лангуа не спал, караулил.
Механик появился только под утро, пьяный и веселый. Поехали в кинотеатр, забрали Ленина и помчались в Париж. На автобане месье Лангуа, усталый от волнений и бессонной ночи, прозевал нужный поворот, и пока мы крутились, времени осталось только-только на то, чтобы заехать в гостиницу за вещами. Месье Лангуа разогнал свою таратайку на полную мощность – до восьмидесяти километров в час.
В аэропорт приехали впритык. Поставили машину на стоянку, я взял наши с Галей чемоданы, а месье Лангуа – Ленина и опять побежали.
У стойки регистрации «Аэрофлота» нас уже ждал Жан Блюмель. И он нам взволнованно сообщил, что произошло ужасное недоразумение – он нам чужого Ленина отдал!
– В каком смысле?
– В прямом! Этого Ленина прислали ваши для товарищей с Корсики. А для вашего общества художник Шарль Лассаль, большой друг Советского Союза, нарисовал картину «Жанна д'Арк на коне». Вот, держите! – Блюмель вручил мне небольшую картину, шестьдесят на сорок, аккуратно упакованную и обвязанную бечевкой. – Но я не виноват. Это Мадлен все напутала. Я сам удивился: Ленина русским? Зачем? Но она сказала, что так велели. Хорошо, что я вчера председателю позвонил! Ну, счастливого пути!
Блюмель пожал нам руки и ушел.
Я взглянул на месье Лангуа. Он стоял осунувшийся, небритый, с красными глазами.
– Досталось вам, бедненькому, – с сочувствием сказала Галя.
Месье Лангуа швырнул на пол бюст, развернулся и…
Так бы я снял в кино.
А на самом деле месье Лангуа ничего не швырял, – так и стоял с Лениным в обнимку. А, когда Галя его пожалела, сказал:
– Нет проблем, товарыщ. – И улыбнулся.
Голуби спят…
Все эти идиотские приключения с бюстом Ленина напомнили мне «Полоцк» с его капитаном и боцманом… И мне захотелось снять такой фильм: стоит никому не нужный корабль, с него все воруют, на место украденного ставят лозунги. Украли и собственный якорь. Положили его на прогнившую палубу, он ее продавил, упал на днище, пробил днище, и корабль пошел на дно. Команда выпрыгнула в воду и поплыла к берегу.
Позвонил Конецкому. Ему идея понравилась. Он приехал в Москву писать сценарий, остановился у меня. И мы придумали хороший финал: когда корабль пошел на дно и матросы спрыгнули, капитан надел парадный китель с орденами, вышел на мостик и взял под козырек. Но когда вода дошла капитану до горла, движение остановилось: корабль килем встал на грунт. И посреди моря из воды торчит голова в фуражке с рукой под козырек. (Это все я потом использовал в фильме «Фортуна».)
Вечером мы с Конецким пошли ужинать в ресторан Дома литераторов: там в те времена собирались молодые гениальные писатели (негениальных не было). Сели. Заказали. К нам подсел писатель Юрий Казаков, друг Конецкого. Конецкий предложил взять его в соавторы:
– Вот в итальянских фильмах сценаристов как собак нерезаных, по семь штук.
– Если он согласен, я – за, – сказал я.
– А актер Филлипов сниматься будет? – спросил Казаков.
– Будет.
И он согласился.
Дальше, когда заговорили о кино, у меня появилось подозрение, что Казаков за всю жизнь видел всего один фильм – «Карнавальная ночь».
Потом к нам подсел писатель Василий Аксенов. И Конецкий его тоже позвал в соавторы. А потом к нам подошел сценарист Валентин Ежов и, узнав, что мы собираемся вчетвером писать сценарий, сказал:
– Три прозаика и один режиссер. А кто сценарий будет писать?
Пригласили и Ежова.
Снимать фильм решили в Одессе – там тепло. И сценарий договорились писать там. И дали слово: пока не поставим слово «Конец», никто ни грамма не пьет.
На следующий день все впятером поехали к директору «Мосфильма». Директор одобрил нашу инициативу коллективной работы, заключил с нами договор и позвонил в бухгалтерию, чтобы нам сегодня же выплатили аванс.
На сей раз нас никто не командировал, мы приехали в Одессу за свой счет. В гостиницу устроились с большим трудом – получили одну большую комнату на пятерых в гостинице «Красная» (и то только потому, что Ежов был лауреатом Ленинской премии). Естественно, все были недовольны. Ворчали: «на кой черт они привезли режиссера, если он даже о гостинице позаботиться не может».
Устроились, пошли в ресторан обедать. Казаков хотел заказать сто грамм, я постучал по столу пальцем, напоминая о договоре: пока не поставим точку, не пьем.
– А чего тогда сидим? – спросил Казаков. – Давайте работать.
– Давай, – сказал Конецкий. – Какие у тебя предложения?
Казаков сказал, что он в сценариях ничего не понимает. И поэтому он напишет отступления: как смеялось море, как пахли доски, как горела лучина… Чем больше будет страниц, тем больше заплатят. Я объяснил, что сценарий по страницам не оплачивается. Нам подписали максимум и больше не дадут.
– А мы в журнале напечатаем, – сказал Казаков.
Аксенов предложил сделать историю капитана и корабля второстепенной и ввести внучку капитана, жениха внучки, а центром сюжета сделать конфликт поколений. (Василий Аксенов был самым модным у молодежи писателем.)
– Что, так и будет эта внучка в шлюпке между кораблем и берегом мотаться? – спросил Конецкий.
– Ну, пусть корабль не на рейде, а у причала стоит.
– А якорь? А голова в фуражке? Мы же заявку подали с таким сюжетом.
– Ну, раз подали, давай писать ту, – пожал плечами Аксенов. – Вы просили предложения, я и предложил.
– Валя, а ты что скажешь? – спросил я Ежова.
– Я думаю, что все должно быть в меру, – сказал Валя. – Я понимаю, дали слово не пить – не пьем. И это нормально. Но начало работы надо отметить?! Мы ж православные люди!
На том все и сошлись.
Вечером в нашем номере за столом сидели: польский эстрадный квартет, матросы китобойной флотилии «Слава», Нани Брегвадзе (она гастролировала в Одессе и остановилась в нашей гостинице), братья Минц – циркачи из Майкопа, поклонницы Аксенова, поклонники Казакова и Конецкого, Петр Тодоровский с гитарой (он тогда жил в Одессе) и кинорежиссер Юрий Чулюкин – блестящий чечеточник…
Мы с Леоновым.
На третий день меня разбудил телефонный звонок: по почте пришла бандероль на мое имя, надо забрать ее внизу. Спустился, взял, вернулся в номер.
Православные соавторы спят по своим койкам. Я отодвинул остатки вчерашнего пиршества, положил бандероль на стол, распаковал. Там был сценарий и конверт. В конверте записка: «Уважаемый Георгий Николаевич! Прошу ознакомиться с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич) и сообщить ваше мнение. Главный редактор Госкино Дымшиц».
(До отъезда я согласился быть художественным руководителем этого фильма.)
Читать сценарий мне было не по силам. Решил отделаться общими словами. Я поставил на стол пишущую машинку, вставил чистый лист и быстро стал печатать: «Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я…» Дальше застопорилось.
Стук машинки разбудил соавторов. Казаков посмотрел в окно и сказал:
– Голуби спят, на хер…
– Бунин ты, Юра, – отозвался Ежов. – Чехов!
Юрия Казакова критика называла «современным Буниным», и портреты его за рубежом печатались в журналах рядом с английской королевой.
– Который час? – спросил Конецкий.
– Восемь.
– Пора на Привоз (рынок в Одессе) за копченой ставридой ехать.
На следующее утро я хотел прочитать сценарий «Девчонки с юга», опять не смог. Начал печатать и опять застрял на том же месте…
В итоге я отправил телеграфом на имя Дымшица такой отзыв:
«Уважаемый Александр Львович! Ознакомившись с режиссерским сценарием «Девчонки с юга» (авторы Нусинов и Лунгин, режиссеры Абдылдаев и Гуревич), я всю неделю пью ваше здоровье. Ваш Георгий Данелия». На мое счастье, Дымшица через месяц куда-то перевели.
Но все на свете кончается, веселье тоже. И мы опять сели за стол совещаться. Ежов попросил напомнить сюжет. Я рассказал еще раз.
Казаков опять сказал, что он в кино ничего не понимает и напишет отступления.
Аксенов сказал, что раз договор подписали, надо работать.