Когда мои глаза начинают что-то различать, им является зрелище, подобного которому не видал и ад. Палубу наводнили гребеньки с гибкими мартышечьими хвостами. Они обвиваются вокруг матросов, как змеи. Одно из чудищ вонзает акульи зубы в шею вопящей жертвы, а потом сбрасывает несчастного моряка за борт.
Гребенек бросается на меня. Я встречаю его ударом кулака, но создание обвивает хвостом мою руку и мгновение спустя снова дышит мне в лицо. Кажется, оно собирается одним махом откусить мне голову, но вместо этого тварь говорит:
«Мы пришли не за тобой. Но, если нужно, убьем и тебя».
Гребенек ударяет меня головой и оставляет лежать на палубе.
Тут я замечаю капитана. Он погребен под тремя гребеньками: двое на ногах, третий обвил грудь. Капитан держит третью тварь за шею, а та метит ему в лицо. Он пытается пронзить ее кинжалом, но чудище выбивает оружие у него из рук. Сталь звякает о палубу.
«Покончи с капитаном!» — приказала птица. Но, может быть, этого больше не нужно. Может быть, гребеньки сами справятся. Но, если они убьют его и утащат в море, что станет с Каллиопой? Без ключа ее не освободить.
Пока нас не залило снова, я подбираю кинжал и вонзаю его в затылок создания, готового прикончить капитана. Оно падает замертво, а я принимаюсь за тех, что висят у него на ногах. Еще одна тварь бросается на нас, но я сбиваю его наземь и давлю ногой.
Освободившись от гребеньков, капитан беспомощно пытается отдышаться. Сейчас он не может дать мне отпор. Я хватаю доску от сломанного ящика и ударяю его по затылку с такой силой, что персиковая косточка вылетает из-под повязки. Вместе с ней звякает о палубу маленький серебряный ключик. Капитан падает, так и не узнав, что же его ударило.
Над нами нависает еще одна волна — красные глаза горят, как поток лавы. Теперь пусть гребеньки кончают с капитаном. Я уже заполучил то, что хотел.
Прежде, чем нас заливает водой, я бросаюсь к запертой решетке и вставляю ключ в замок.
Я скорее чувствую, чем слышу, как волна ударяет в корму. Вода течет по палубе, но я не смотрю в ее сторону. Наконец замок с щелчком открывается. Я снимаю его, поднимаю крышку — в это мгновение волна поднимается на нос и смывает меня в каморку.
Я встаю на ноги. Вода доходит до груди — бак почти затопило. Вокруг меня валяются канаты. Прямо передо мной, в остром конце носа, из сумерек четко выступают две ноги. Каллиопа не ошиблась! Она не просто часть корабля — у нее есть ноги, хотя в этом затхлом помещении они все покрылись коррозией. Потом я замечаю, почему она не может освободиться: в ее поясницу вкручен болт. Я могу освободить ее!
— Каллиопа! Ты меня слышишь? — кричу я. В ответ она шевелит медной ногой. Я хватаюсь за болт, но не могу открутить его голыми руками и проклинаю строителей корабля, обрекших статую на страдания.
Из-за спины раздается голос:
— Возьми, пригодится.
Я оборачиваюсь: Карлайл держит гаечный ключ, как будто только меня и дожидался.
Я беру инструмент. Он как раз нужного размера — я знаю, что смогу открутить болт… но медлю.
Если я отвинчу его, что будет? Оторвать Каллиопу от корабля — значит утопить ее. Она сделана из меди, и пойдет ко дну, как камень. А если она не утонет? Вдруг она умеет плавать? Если я освобожу ее, возьмет ли она меня с собой? Или я поплыву дальше без нее?
— Поспеши, Кейден, — произносит Карлайл, — а то опоздаешь.
Наверху беснуются гребеньки, подо мной бушует море, а я поднимаю гаечный ключ и берусь за дело. Я давлю на него всем весом, и болт поддается. Я наваливаюсь сильнее и откручиваю его, пока он не падает к моим ногам.
Не успевает болт исчезнуть в темной воде, затопившей бак, как Каллиопа начинает высвобождать ноги из тесной дыры. Я почти вижу, как она отрывается от корабля, как будто рождаясь во второй раз. Сначала освобождаются бедра, потом колени — и вот она исчезает, оставляя за собой только отверстие размером с иллюминатор.
Я выглядываю в него: статуя не утонула, но и не плывет. Она бежит. Ее дух легче воздуха и медного тела, сильнее тяготения. Она бежит по воде! Из-за облаков выглядывает единственный солнечный луч и освещает Каллиопу. Ее ржавая, позеленевшая кожа отшелушивается, обнажая сияющую медь. Мне хочется плакать от счастья, но в это мгновение с корабля падает темная фигура, за ней еще одна, и еще… Гребеньки! Мгновение — и море уже кишит ими, как будто табун лошадей гонится за сияющей фигурой, исчезающей вдали.
«Мы пришли не за тобой. Но, если нужно, убьем и тебя».
Они охотились не за капитаном, а за статуей! Капитан должен был знать! Поэтому и приказал отвернуть ее от них подальше.
— Беги! — кричу я, хотя и знаю, что она меня не слышит. — Беги и не останавливайся!
Вот она уже похожа на крошечный всполох пламени на горизонте, а за ней льется поток гребеньков. Потом я вовсе теряю ее из виду и молюсь, чтобы ей хватило силы убежать.
Когда я вылезаю на палубу, буря уже утихла, будто кто-то щелкнул выключателем. Волны улеглись, облака начинают расходиться. Капитан стоит посреди корабля, скрестив руки и устремив на меня взгляд. Пустая глазница, кажется, тоже смотрит на меня.
— Меня протащат под килем? — спрашиваю я. — Или чего похуже?
— Тебе хватило наглости что-то у меня украсть! — отвечает он. Команда застывает в предвкушении приговора. — Ты набрался наглости, обокрал меня и спас нас всех! — Капитан хлопает меня по плечу: — Вот она, доблесть среди всеобщего ужаса!
К нему подходит штурман с косточкой в руках:
— Я нашел ее. Теперь я тоже герой? — Капитан молча забирает у него находку и вставляет обратно в глаз. Но повязку успело смыть волной. Глазницу больше нечем прикрыть.
— Разверни корабль, — приказывает капитан. — Мы снова держим путь на запад, Рулевой Кейден.
— Рулевой?
— Я только что повысил тебя в звании. Теперь нас ведет не ветер, — продолжает он. — Теперь это твоя забота.
134. По ту сторону стекла
Скай говорит мне, что Калли выписывают.
— Она в нашей комнате, собирает вещи, — произносит девочка, не отрываясь от пазла, на которым трудится уже целую вечность. Помнит ли она, что отдала мне детальку, и попросит ли ее назад? — Ты больше никогда ее не увидишь, бедняжка. — Кажется, Скай одновременно и жалеет меня, и злорадствует. — Жизнь — это сплошные страдания. Смирись.
Я не удостаиваю ее ответом и направляюсь прямо к комнате Калли. По дороге врезаюсь в Карлайла и по его сочувственному взгляду понимаю: это правда. Ее выписывают.
— Возьми, пригодится, — произносит терапевт и выдергивает розу из стоящей у стены цветочной композиции. Он протягивает мне цветок: — Поспеши, Кейден. А то опоздаешь.
В комнате Калли с родителями собирают ее немногочисленные пожитки. Я впервые вижу ее родителей. Когда они навещали ее, все трое забивались в уголок панорамного холла и тихо разговаривали, никого не пуская в свой тесный круг.
Увидев меня, Калли не улыбается. Похоже, ей больно меня видеть.
— Мам, пап, это Кейден, — говорит она родителям. Она что, собиралась уйти, не прощаясь? Или прощание настолько мучительно, что ей не хочется даже думать об этом?
С розой в руке я вдруг кажусь себе очень глупым. Поэтому я кладу цветок на кровать, а не вручаю его девочке.
— Привет, Кейден, — произносит ее отец с куда более заметным акцентом.
— Здравствуйте, — отвечаю я и снова обращаюсь к Калли: — Значит, тебя правда выписывают?
Вместо нее отвечает отец:
— Все документы уже подписаны. Сегодня наша дочь отправляется домой.
Несмотря на его попытки говорить за Калли, я обращаюсь к ней самой:
— Могла бы и предупредить меня.
— Я сама не знала до сегодняшнего утра. А потом все так завертелось…
У меня в голове все еще звучат слова Скай: «Ты больше никогда ее не увидишь». Я не согласен! Я выуживаю из мусорки мятый комок бумаги и прошу ручку у родителей Калли, потому что больше ее взять неоткуда.
Ее мать достает ручку из сумочки, и я пишу на клочке бумаги как можно разборчивее:
— Вот моя электронная почта. Пиши мне! — Здесь у нас нет доступа в интернет, но мои входящие никуда не денутся, если и когда я отсюда выберусь.
Калли берет бумажку и сжимает в кулаке, как сокровище. У нее на глазах слезы.
— Спасибо, Кейден!
— Может, и ты дашь мне свой адрес?
Девочка оглядывается на родителей. С ними она какая-то другая, такая подавленная, что я не знаю, что и думать.
Родители переглядываются, как будто я попросил о чем-то немыслимом.
И тут я понимаю, что не могу просить ее адрес. Не из-за родителей. Я обещал, что отпущу ее.
— Забудь, — произношу я небрежно, как будто это ничего не значит, хотя это значит все. — Ты ведь можешь написать мне первой. А я тогда отвечу.
Калли кивает и грустно, но искренне улыбается:
— Спасибо, Кейден.
Отец пытается взять у нее клочок бумаги, но она прижимает листок к груди, как будто все еще обнимает меня.
Я вспоминаю, какой была Калли в нашу первую встречу. Теперь она другая. Увереннее держит себя, яснее говорит. У нее другие глаза. Теперь она по ту сторону стекла, часть внешнего мира, на который так отчаянно взирала.
Мне хочется обнять ее, но не в присутствии родителей. На много миль вокруг них простирается зона подобающего поведения. Так что я пожимаю Калли руку. Она смотрит мне в глаза с удивлением и, быть может, разочарованием, но понимает. Как ни странно, сейчас я чувствую себя куда более неловко, чем когда грел ее под одеялом.
Должно быть, мы слишком долго не разжимаем руки, потому что ее отец произносит:
— Попрощайся с ним, Калли.
Но, как бы назло ему, девочка и не думает прощаться. Вместо этого она произносит:
— Кейден, я буду очень, очень скучать.
— Я всегда буду где-то на горизонте, — обещаю я.
С бесконечным сожалением Калли отвечает:
— Верю. Только я больше не выгляну из этого окна.
135. Что страшнее?
— Я хочу, чтобы меня выписали, — сообщаю я Пуаро на следующем осмотре.