Будьте сами себе светильниками,
на себя полагайтесь, на других
не полагайтесь.
Сунув трубку в угол рта,
Он сидел без дела
У окна, и пустота
Взглядом черного кота
На него глядела.
18
Ну вот, и что нам теперь делать?
Очень не люблю риторических вопросов. Тем более, что слишком много всяких подробностей совершенно неясны — ни в целом, ни в мелочах. Ясно одно: надо искать Таргила, Предстоятеля Хаалана-Сокровенного. Подробность первая: где искать? Неясно. Подробность вторая: как искать? Неясно. Подробность третья…
И так далее. Плюс ждущий Дом за спиной.
Точно так же неясно, что нам делать с Таргилом, когда (или если?) мы его найдем. Эйнара этот вопрос, похоже, не волнует. И Грольна не волнует — он твердо знает, что надо делать с Таргилом, и это меня пугает. Возможно, он прав; даже скорее всего — прав.
И, тем не менее…
А еще я не знаю, на что мы, все трое, будем жить. Нет, конечно, отчасти я об этом позаботился — уходя из Дома, я прихватил с собой вазу. Наверное, инстинктивно. В Доме она весьма смахивала на золотую, но на поверку оказалась бронзовой — правда, с тончайшим орнаментом старинной работы. Некий подозрительный ювелир предложил мне за нее полторы дюжины связок монет — хотя на самом деле ваза стоила раз в десять дороже. Ну да ладно, на первое время хватит.
Вдобавок непонятно, куда разбежались все Предстоятели. Ах, Лайна, Лайна… И также неясно… ой, сколько же всего этого — неясного! И выяснять все это придется не кому-нибудь…
Можно, конечно, плюнуть. Нет, нельзя. Какая-то зловещая тень нависла над миром — словно сверху не небо, а крыша; и если не мы — то кто же?…
Что, Сарт, отставной Мифотворец, снова лезешь в спасители мира? Тайны сокровенные покоя не дают?! Проникнуть хочешь?
Один раз уже проник. И оказался здесь. Ничему-то тебя жизнь не научила! Снова рвешься стать единственным, кто… Нет, это Таргил хочет стать Единственным, а я хочу не дать ему стать…
И не дам.
Огромная, словно высеченная из камня ладонь возникла передо мной, как из небытия. Два пальца осторожно подцепили мой кубок и подняли его вверх, на недосягаемую для меня высоту.
Вторая ладонь тяжело опустилась на мое плечо.
— Хватит пить, Сарт, — прогудел Эйнар. — Ночь уже. Давай спать…
19
…Мы сидели в очередном притоне, делая вид, что незнакомы. Я и Эйнар тешили душу недорогим и крепким вином со скудной закуской (деньги были уже на исходе), а Грольн в углу задумчиво перебирал струны своего лея, и тихие, грустные звуки бродили между грубо сколоченными столами; постепенно смолкала ругань пьяных матросов, и какая-то девица поспешно оборвала визгливый смех, почувствовав его неуместность в той странной и печальной атмосфере, что исподволь овладевала таверной.
А я продолжал незаметно изучать сидящих вокруг людей. Уже неделю искали мы чернокнижников — Мифотворцев Искушенного Халла — но они как сквозь воду провалились! Я не сомневался, что люди Таргила где-то здесь, рядом, что они наверняка видят меня, всех нас — но я их не видел.
Видно, не набрал еще Таргил той силы, чтобы выступить в открытую — да и не пристало выступать в открытую адептам культа Тайного знания. Что-что, а тайны хранить они умели, ничего не скажешь… Но ведь и Таргил должен чем-то питаться! Ему тоже нужна вера — значит, его Мифотворцы должны проявлять себя, создавая новые мифы…
— Эй, щенок, не трави душу!… Сбацай-ка лучше что-нибудь повеселее! «Ветер из бочонка» знаешь? — слегка подвыпивший матрос хлопнул Грольна по спине и расхохотался.
Я хорошо видел лицо Льняного Голоса, и выражение этого лица мне очень не понравилось. Эйнар тоже почуял неладное и принялся потихоньку выбираться из-за стола. Только этого матроса нам еще не хватало, косматого детины, подогретого вином и…
Грольн впился взглядом в нависшего над ним моряка и вдруг, как-то странно заулыбавшись, кивнул. Его пальцы метнулись вдоль грифа, и безудержное веселье расплескалось по таверне. Довольный матрос уселся напротив, прижав тощую шлюху, и вскоре добрая дюжина осипших глоток горланила «Ветер из бочонка», а я все никак не мог понять, что происходит. Ведь я знал, что творится сейчас в душе у Гро — но он играл, играл по заказу портового забулдыги, да еще как играл!
Эйнар медленно опустился на свое место — его вмешательства явно не требовалось.
…Гро в последний раз ударил по струнам, и таверна взорвалась восторженными криками.
— Еще! Еще! «Волчье море»! «Жену капрала» давай! «Шкиперку»! «Веселого Хэма»!… Давай, леер!…
И Грольн дал. Казалось, он знает любую песню. Я слыхал некоторые из них — но ни разу не слышал, чтобы их ТАК играли! Лей в руках Гро плакал и смеялся, выл ветром в рвущихся парусах и ревел в упоении битвы. И горели глаза у завсегдатаев притона, никогда не умевшие толком петь матросы, бродяги, воры и шлюхи безошибочно попадали в такт, выравнивая пропитые голоса — а волны очередной песни неудержимо заливали таверну…
И это была именно песня, а не привычные нестройные вопли, какие звучат в подобных заведениях. Давай, Гро, несостоявшийся Мифотворец… или состоявшийся — да только к чему оно теперь?!
— Заткнитесь, ублюдки! Я хочу, чтобы щенок играл для меня! Для меня одного! Молчать, скоты!… Или будете иметь дело с Косматым Тэрчем… Молчать, клянусь темной задницей Мамы Ахайри!
Я вздрогнул. Столь фамильярное обращение к божеству, да еще такому злопамятному, как Мать Ахайри… Впрочем, чего еще ожидать? Вера, переставшая рождать мифы, рождает анекдоты…
Кричал тот самый здоровенный матрос, который первым подошел к Грольну. На мгновение я увидел лицо моряка, перечеркнутое косым багровым шрамом, из-за чего край верхней губы был приподнят, и казалось, что Тэрч все время скалится.
Тэрч… Косматый Тэрч… Гро в Фольнарке рассказывал мне что-то такое, о своем детстве, об отце, убитом матросом по имени…
О, боги!
Шум смолк на удивление быстро. Видимо, Тэрча тут знали и предпочитали с ним не связываться.
— А теперь, парень, сыграй что-нибудь для души. Для МОЕЙ души. Понял? Играй!…
Глаза Грольна на миг полыхнули черным огнем, и он кивнул. И снова взялся за лей.
Тихие, шепчущие звуки поползли по залу, и все окончательно притихли. Я и не подозревал, что из обычного лея можно извлечь подобные звуки! Медленно, очень медленно мелодия набирала силу, обретая свой внутренний ритм, — и я заметил, что сидящий напротив Грольна Тэрч начал потихоньку раскачиваться, повинуясь этому ритму, как змея повинуется флейте заклинателя.
Остальные посетители тоже понемногу принялись впадать в транс, хотя и не так глубоко, как Косматый Тэрч. Вкрадчивая мелодия действовала даже на меня, и я с трудом сопротивлялся оцепенению, которое она навевала.
А Гро все играл и играл. В музыке возник нервный надрыв, ухо резанули несколько визгливых, диссонансных нот. Тэрч уже не раскачивался — он дергался, словно в припадке падучей, на губах матроса выступила пена.
Лей звучал сильнее, увереннее — видимо, события подходили к некой кульминационной точке, известной одному Гро.
Юноша встал, не прекращая играть. Теперь уже он нависал над Тэрчем, и Грольн Льняной Голос был высоким и страшным, а сидящий матрос — съежившимся и жалким. Гро смотрел ему в лицо, перебирая струны, и стеклянные глаза матроса стали постепенно наполняться мутной водой страха.
Все это я скорее чувствовал, чем видел, и еще я чувствовал настроение замерших посетителей: затишье перед бурей. Ну что ж, на то я и Мифотворец, и не из самых плохих…
Грольн заговорил. Чужим голосом. Хриплым и властным. Звук шел отовсюду, отражаясь от стен, потолка, пола — и я никак не мог убедить себя, что это — всего-навсего иллюзия.
— Ты помнишь меня, Тэрч?! О, да, я вижу — ты помнишь меня…
— Я помню тебя, — послушно выговорил матрос. — Ты — тот самый упрямый музыкант… Я убил тебя пять лет тому назад.
— А сегодня я убью тебя!
— Убьешь меня… — повторил Тэрч и кивнул.
— Именем Хаалана Сокровенного, покровителя певцов, я играл для твоей души, убийца, и тем же именем я забираю у тебя душу. Она — МОЯ!
И резкий аккорд, больше похожий на грохот рушащейся скалы, оборвал мелодию.
Взгляд Гро потух. У его ног беспомощно копошилось то, что еще недавно было Косматым Тэрчем. Жалкое существо со слюнявым ртом и слезящимися глазами силилось встать, заговорить — но все напрасно.
Грольн Льняной Голос растоптал душу человека. Убийцы — да, но я не мог унять дрожь и изо всех сил вцепился в край стола.
Я люблю тебя, Гро, мальчик мой, ученик мой — но ты слишком хорошо выучился!
А я, я сам? Ты помнишь, Сарт — солнце площади Хрогди-Йель и ты, ты и солнце, убившие глупого пророка?…
Да. Я помню.
…Люди зашевелились. Некоторые из них медленно двинулись к застывшему Гро. И тогда я встал и заговорил.
Они повернулись ко мне, и я постарался не отпустить их глаза.
И не отпустил.
— Не прикасайтесь к нему! Или вы хотите испытать на себе проклятие Хаалана? Тогда посмотрите на то, что стало с Косматым Тэрчем! Посмотрите — и ужаснитесь!…
Люди замерли.
Грольн неторопливо направился к выходу, я мигнул Эйнару — и через мгновение нас уже не было в таверне, где родился миф.
(За вино и закуску я так и не заплатил и усмехнулся про себя, подумав об этом. Мелочным ты стал, Сарт, мелочным…)
Оказавшись на улице, мы поспешили юркнуть в ближайший переулок, так что опомнившаяся и вывалившая наружу толпа уже никого не увидела.
Ну, разве что пару-тройку знамений и всего такого прочего…
Когда мы остановились, я повернулся к Грольну и долго молчал.
— Ты хорошо поработал, мальчик, — наконец произнес я, и голос мой звучал, как надо — ровно и спокойно.
— Ты отлично поработал. Как ты сказал там, в таверне? Именем Хаалана Сокровенного?… Прекрасно. Теперь мы больше не будем искать Таргила. Он сам будет искать нас.
20
День был на исходе, есть хотелось все сильнее, а денег у нас почти не осталось. Пора было позаботиться о хлебе насущном, а также о не менее насущных вине, мясе, сыре и другой снеди.
Хотел сказать — нехитрой снеди, но вовремя передумал. Нехитрая меня не очень-то устраивала…
Правда, здесь получался замкнутый круг: на голодный желудок голова отказывалась работать, а при отсутствии мудрых мыслей не удавалось раздобыть съестного. И это — Мифотворцы! Себя прокормить — и то не могут! Стыд один…
Из ближайшего заведения донесся непонятный шум, и Эйнар осторожно тронул меня за рукав, кивнув в ту сторону. Я ничего не имел против, и мы направились ко входу. Однако, по уже отработанному сценарию, все сразу входить не стали, а вниз нырнул один Гро — на разведку.
Вскоре он выбежал обратно, скрипя ступеньками — даже это у него получалось довольно мелодично — и коротко сообщил:
— Кошачьи бои. И ставки солидные.
Сидевший на моем плече Роа прохрипел что-то неодобрительное, я похлопал беркута, и мысли в голове стали быстро проясняться.
— Эйнар, подзови Ужаса, пусть ждет снаружи. Они с Роа неплохо сработались и, полагаю, сумеют сделать, что надо.
Эйнар коротко свистнул, и его орел, бесшумно ковылявший за нами в тени домов, сорвался с места и гордым призраком опустился на соседнюю крышу.
Мы подождали, пока Ужас окончательно прикинется распухшим флюгером, и спустились вниз. Опять же по очереди: Гро, Эйнар и я.
…Бой был в самом разгаре. Шерсть летела клочьями во все стороны, и мяв стоял такой, словно дралось не меньше двух десятков котов — хотя последних, как и следовало ожидать, было всего двое.
Я с трудом протолкался вперед. Посреди плотного круга восторженно орущих зрителей катался желто-серо-белый клубок, издававший те самые душераздирающие вопли, которые мы услышали еще на улице. Потом клубок неожиданно распался, и серый кот с разодранной мордой молнией метнулся под ноги зрителям и исчез, а громадный рыжий котище с полуоторванным (но не сейчас, а давно) ухом презрительно посмотрел вслед удравшему сопернику и затем нагло обвел взглядом толпу — дескать, кто следующий?
Вскоре взгляд кота упал на моего Роа и прилип к нему. Рыжий убийца плотоядно облизнулся, а Роа зарыл свой предательский клюв под мышку и, казалось, уснул. Я не сомневался в сволочном характере моей птички и мысленно зааплодировал.
— Эй, приятель! Ты б убрал куда-нибудь подальше этого голубя-переростка, а не то Арчи от него и перьев не оставит!…
Реплика хозяина рыжего Арчи — коренастого увальня с красным испитым лицом и крючковатым носом, похлеще, чем у Роа — вызвала одобрительный смех собравшихся.
Я внимательно посмотрел в маленькие, бегающие глазки котовладельца, и понял, что он дурак. Именно такой дурак, какой и был мне нужен — нахальный и состоятельный. Состояние ему, без сомнения, принес драчливый Арчи, не менее наглый, чем его хозяин. Кот сверлил глазами вялого Роа и подбирался для прыжка.
Меня он игнорировал.
— Это ты зря, дружище, — я ухмыльнулся в ответ с самым глупым видом, на какой был способен. Одновременно я небрежно взмахнул рукой, и она случайно оказалась как раз между Арчи и Роа.
Кот с сожалением расслабился.
— Что?
— Зря, говорю. Ты бы лучше побеспокоился, чтобы твой рыжий прохвост не пришелся по вкусу моему голубку. Хотя такая жилистая дрянь… Лишайный, небось?
Ответом был дружный хохот. Как я и предполагал, никто из присутствующих никогда не видел алийского беркута. А также того, что эти пичуги могут натворить под горячее крыло.
— Так что, приятель, может, выставишь своего боевого цыпленка против Арчи? — держась за живот, еле выговорил краснолицый хозяин, хрюкавший от удовольствия.
Приходилось рисковать в расчете на сообразительность Роа.
— А почему бы и нет? Священной птице от алтарей Искушенного Халла бояться нечего. Какие ставки?
Смех слегка поутих, особенно когда я упомянул запретное имя Хаалана. Не всякий рискнет запросто бросаться именем опального божества — это поняли многие.
Но только не носатый хозяин Арчи.
— Десять против одного! Но расплата — сразу!
— Согласен.
Я порылся в карманах и выложил на стол для ставок последние двадцать монет, которые берег на крайний случай.
Сегодняшний случай был крайним.
— Ну как, твой Арчи готов?
— Да вроде на аппетит никогда не жаловался!…
Я снял Роа с плеча и, уже опуская его на пол, в круг, провел над ним в воздухе двойной зигзаг и трижды помянул Хаалана — так, чтобы все желающие это увидели и услышали.
И отступил назад.
Арчи драться явно не собирался. Он собирался ужинать. Для кота Роа не был противником — он был пищей. Вкусной и беззащитной. И к тому же сонной пищей, не способной удрать.
Роа драться тоже особо не собирался. Просто, когда Арчи лениво подошел к комку пуха и перьев, беркут вцепился в кошачью морду всем, чем мог — а мог он многим.
Дай бог нам с вами столько…
Арчи дико взвыл и заметался в кругу, а Роа отпустил врага и, слегка вспархивая над полом и хрипло ругаясь на своем языке, пустился наутек. Кот ринулся за ним.
Желающих оказаться на пути у этой парочки не нашлось, и Роа благополучно выпорхнул на улицу в сопровождении разъяренного и окровавленного Арчи.
Зрители дружно кинулись вслед за бойцами, но тут какой-то очень большой мужик зацепился за порог и упал в дверях, загородив весь проход. Он несколько раз пытался встать, но безуспешно — его толкали, проклинали, пытались через него перелезть — только никому это так и не удалось.
И тогда с улицы донесся такой леденящий душу кошачий вой, какого я никогда в жизни не слышал.
Кажется, все было в порядке.
Большой мужик Эйнар прислушался, встал, отряхнулся и довольно резво выскочил наружу. Вслед за ним повалили остальные.
Как я и ожидал, на улице не оказалось ни Роа, ни рыжего Арчи. И только откуда-то сверху, с темнеющего неба, где начинали зажигаться первые звезды, доносились удаляющиеся жалобные вопли.
Тут я приметил Роа, удобно устроившегося на крыше за трубой заведения и деловито оправлявшего растрепанные перья.
Неожиданно кошачий концерт смолк, и через несколько секунд что-то рыжее шмякнулось на мостовую неподалеку от нас.
Это был Арчи. Живой. Но как он выглядел!…
Кот пошевелился, неуверенно поднимаясь на дрожащие лапы — и в этот момент сверху на него обрушился вконец обнаглевший Роа!
С диким мяуканьем Арчи подскочил, стряхнув с себя пернатого мучителя, и стрелой метнулся в щель под ближайшим забором. Извлечь его оттуда уже не было никакой возможности.
Роа гордо прошелся перед молчащими зрителями, потом остановился перед хозяином Арчи и искоса поглядел на него.
Хозяин посинел. Позеленел. И пошел багровыми пятнами.
Роа зловеще клацнул клювом.
Хозяин Арчи что-то промямлил и полез в карман за кошельком.
Роа подпрыгнул, ухватил клювом кошелек, вырвал его из рук законного владельца и поволок — прямо по земле — ко мне.
— Священная птица, — сообщили в толпе. — От алтарей Хаалана… Вишь, как деньги тянет?!
— Ты знак-то, знак-то запомнил? — зашептали совсем рядом.
В ответ утвердительно угукнули.
Я поднял увесистый кошелек и сунул его в карман. Над нами, почти невидимый на фоне ночного неба, парил гребенчатый орел с дурацкой кличкой Ужас…
Мне его кличка уже начинала нравиться.
21
…По городу ползли слухи. Слухи о возродившейся силе чернокнижников из секты Хаалана Запрещенного. О магических знаках и заклятиях. О сошедшем с ума Косматом Тэрче и гигантском воплощении Хаалана, забравшем дырявую душу матроса. О заговоренной птице, сожравшей лучшего бойцового кота Жирного Бульфо. О нескольких удачливых ворах, подсмотревших тайный знак и ставших неуловимыми. О…
Слухи ширились и превращались в легенды. Их было много. Они пересказывались во всех тавернах, через слуг добирались до домов состоятельных горожан — и атмосфера неуверенности и ожидания повисла над старым городом. Словно пробудились древние, до поры дремавшие во мраке потаенных капищ силы; никто не знал, к чему это приведет, но все понимали — грядут перемены.
Люди ждали событий. Кто — со страхом, кто — с любопытством, а многие — с надеждой; расплывался, окутываясь туманом, привычный и ясный порядок вещей, забытые культы напоминали о себе, и будущее стало зыбким и ненадежным.
Мир готов был измениться.
Но пока — не менялся.
А мы ожидали появления Таргила, реального Предстоятеля Хаалана Сокровенного.
Мы ждали — и мир ждал. А еще ждал Дом.
Дом-на-Перекрестке.
22
Все состоялось совершенно случайно.
Был глухой закоулок. И была компания горожан, прижавшая к стене двоих типов с явным намерением надавать им тумаков. И были Грольн, Эйнар и я, без малейшего желания вмешиваться. Ну, поймали парочку воров; ну, дадут им по шее и отберут украденное без вмешательства стражников…
Ну и что?
— Давить их, гадов, надо! Расплодилось чернокнижников, житья от паскуд нету!…
Я резко остановился.
— В ножи их, соседи!
— А ну, вошь Халлова, зови своего беса!
Такой случай упускать было нельзя. Я немедленно присоединился к налитым дурной кровью горожанам, позабыв даже о своих спутниках.
Плотный мужчина в запыленной одежде странника был обреченно спокоен. Он понимал, что его ждет, был готов к этому в любой момент, и судьба его лежала на ладони у Искушенного Халла.
По-моему, ладонь эта собиралась сжаться в кулак.
Его собрат, высокий светловолосый юнец, чем-то похожий на Грольна, в страхе прижался спиной к стене, и глаза его лихорадочно бегали по сторонам — он еще на что-то надеялся, хоть на чудо…
Толпа распаляла сама себя. У многих в руках сверкнули ножи. Пора было вмешиваться.
— Эй, мужики, погодите их резать! — крикнул я, выходя вперед.
Ко мне повернулись озлобленные лица, на которых ясно читались раздражение и нетерпеливая, крысиная ярость.
— Добренький, да?!
— Дайте мне добренького, дайте, я его…
— Ишь, рожа еретическая, еще и лезет!… Давить, давить, без устали…
Я улыбнулся, и это немного остудило людей. Ничто так не действует на стадных животных, как спокойная улыбка — она чем-то сродни оскалу вожака.
— Ты клопов дави, под бабой своей! А эти нам живыми надобны, козел ты драный…
Полдела было сделано. Они меня слушали.
— Зачем — живыми? — угрюмо осведомился костлявый мясник в кожаном фартуке, крепче сжимая кривой разделочный нож.
Ох, не люблю я мясников! Тяжелый народ, неподъемный… как коровья туша.
— А затем, что таких резать — не перерезать. Пусть нас на логово свое выведут, гнездо осиное… Есть же у них главарь? Вот у тебя, резник, старшина есть? Чего молчишь?
— Есть, — тупо подтвердил мясник. — Старшина цеха Варс-Оселок…
— А почему Оселок?
— Да об него только ножи точить…
В толпе рассмеялись. Молодец, Сарт, давай дальше…
— Ну и ответь мне теперь: кого первым резать надо — тебя или Оселка твоего?
— Оселка, — уверенно заявил мясник. — Меня вообще резать не надо…
— Правильно мыслишь, умница! Я как тебя увидел, так сразу и подумал: умный мужик, с понятием… по лицу видать. Вот и эти, книжники черные, пусть нас на главного своего выведут, а там уж мы не сплошаем!…
Плотный странник презрительно усмехнулся. Идиот! Ничего-то он не понял! Ему соглашаться надо, время тянуть… я что даром на него, дурака, работаю?!
Зато его юный собрат побледнел еще сильнее, на лбу паренька выступили бисеринки пота, и пальцы судорожно рванули ворот блузы.
— Я… я скажу, — заторопился он, плюясь и глотая слова. — Я… я все для вас… я все… проведу, покажу! Вы не режьте только! Хорошо, братцы?…
Один другого стоит! Еще, чего доброго, и впрямь выложит, что знает… Являться к Таргилу в такой компании… — хотя с чего я взял, что он выведет нас на Таргила?
Юнец еще болботал что-то неразборчивое, но вдруг поперхнулся, как-то странно икнул… Изо рта у него потекла тоненькая струйка крови, и юноша, кашляя, стал сползать по стене. Вслед за ним тянулся кровавый след. Только тут я заметил, что из правого бока трусливого чернокнижника торчит костяная ручка небольшого стилета.
Грамотная работа. Для этого надо точно знать, где у человека находится печень.
Второй чернокнижник расхохотался.
— Ничего он вам не скажет! А я — тем более… — и он быстро провел перед собой рукой. Жест показался мне знакомым. Ну конечно! Это же мой знак, которым я неделю назад благословлял Роа на битву с несчастным Арчи! Только я чертил его слева направо, а этот — справа налево. Ничего себе угадал!…
Звереющая от вида крови толпа на мгновение задержалась перед призраком грозной и неведомой силы. Но долго это продолжаться не могло. А мне этот человек нужен был живым. Обязательно живым!
Грольн сзади горячо задышал мне в ухо.
— Сарт, они сейчас разорвут его…
— Сам вижу! Где Эйнар?
— Не знаю…
Ну вот! И Роа с Ужасом, как на грех, улетели с утра. Крутись теперь, Сарт, как знаешь…
— Играй, Гро! Играй, как тогда — в таверне!
Грольн с сомнением покачал головой, но все же снял лей с плеча.
А я прыгнул вперед и оказался между толпой и чернокнижником. Вот сейчас он и меня — шилом в бок… ладно, сам напросился.
— Стойте!
Я воздел вверх руки, не зная, о чем говорить дальше. Рядом заиграл Гро, но я уже и сам чувствовал — в одну реку не входят дважды. Дойдет до ножей — мы их не удержим.
Нельзя показать им, что я боюсь! А я боюсь… Пока еще Грольн прикрывает меня своей игрой, но время идет, а мы стоим…
— Стойте!
Они стояли. Они не двигались и завороженно глядели в сторону. Ни я, ни оторопевший чернокнижник их больше не интересовали. Потому что по переулку шел герой. Или бог.
Огромная, сияющая фигура в золоченых доспехах медленно двигалась к нам, и орел на наплечнике играл прядями плюмажа. Когда Эйнар поравнялся с мясником — тот неожиданно рванулся наперерез гиганту и с истерическим криком выбросил вперед руку с ножом. Бедняга! Где ему было знать, что об эти пластины сломался не один добрый клинок, не чета кривому мясорезу…
Нож разлетелся на куски, а сам мясник покатился по земле, вопя и держась за вывихнутое запястье. Эйнар аккуратно наступил на корчащегося человека — достаточно сильно, чтобы мясник не дергался, но и не всей тяжестью, чтобы не задавить насмерть. Мясник прикрыл глаза и даже перестал стонать — от страха.
Невесть откуда взявшийся Роа опустился на мое плечо, и я для пущей важности снова начертал в воздухе свой зигзаг — слева направо. Надо быть последовательным. Посланцы небес — они все такие. То есть мы — все такие.
Этого хватило. С присущей адептам Хаалана Сокровенного величавостью (продержавшейся до первого поворота) мы покинули место происшествия. Возражений не поступило.
— Кто ты? — выдавил спасенный чернокнижник, когда мы наконец остановились.
Несколько секунд я думал.
— Я — Предстоятель Хаалана, Сарт Великий.
Этот фанатик настолько поразился, что врать ему было одно удовольствие.
— Вы?! Наш Предстоятель никогда не…
Чернокнижник прикусил язык, но было поздно.
— Мало ли о чем мой добрый друг Таргил не говорил с тобой? Проведи нас к нему, и он будет рад встрече с друзьями.
— С друзьями? А эти… эти господа — тоже его друзья?
— Разумеется, — подтвердил я. — Особенно молодой…
И указал на Грольна.
23
Солнце сегодня утром явно встало не с той ноги. Я — тоже. Что было неудивительно после вечера и ночи, проведенных в обществе спасенного чернокнижника. Эти часы не стали самыми лучшими в моей жизни.
Отнюдь.
Наш будущий проводник оказался типом нудным и утомительным до чрезвычайности. Он соблюдал целую кучу всяких условностей, обычаев и обрядов, и с непоколебимой уверенностью фанатика ожидал от нас того же. В комнате постоялого двора Арх-Ромшит, которую мы снимали по причине скудости средств и молчаливости хозяина данного двора, он немедленно переставил всю мебель и зажег в каждом углу по маленькой черной свечечке.
Огонь вспыхивал у него прямо на ладони, да и свечи не угасали до утра, и я мысленно отдал должное Таргиловым подмастерьям.
Потом он пошептался в сторонке с Эйнаром — тот успел к этому времени переодеться — и вроде бы немного успокоился.
— Что он сказал тебе? — поинтересовался я у Эйнара, когда мы с ним вышли по нужде, оставив Гро присматривать за гостем.
— Спросил, почему Сарт Великий пренебрегает внешним исполнением обрядов Хаалана, — Эйнар сплюнул и неприязненно покосился в сторону дверей нашей комнаты.
— И что ты ему ответил?
— Ответил: пренебрегает — потому что Великий. И тебя, мол, зануду, заодно испытывает…
— А-а-а, — протянул я, в восторге от находчивости Эйнара и преимуществ собственного величия.
Когда мы вернулись, Гро уже успел накрыть на стол, а чернокнижник усердно обнюхивал каждый угол столешницы, выискивая самую северную сторону — в другом месте он сидеть наотрез отказался. А когда Грольн, не успев сесть, ухватил лепешку и потянулся за ломтем окорока, — лицо чернокнижника вытянулось, побагровело и приняло такое страдальческое выражение, что я всерьез стал опасаться за его здоровье и рассудок.
— Чего ты? — оторопело спросил его Гро, забыв откусить от вожделенной добычи.
— Обряд… — простонал чернокнижник.
— Какой обряд?
— Изгнания демонов… из пищи…
Лепешка выпала из рук Грольна. Я представил, сколько всяких демонов мы уже успели слопать в своем неведении, и меня затошнило. Голодный Гро нахмурился, взял в ладонь пригоршню канифоли из мешочка на поясе и исподтишка сунул руку в чехол с леем.
Я понял, что все готово для обряда.
И действительно, не успел я приподняться и воздеть руки, как подобает вершителю судеб демонических, — умопомрачительный визг распорол духоту нашей каморки.
Чернокнижник подскочил, как ошпаренный, с воплем зажал уши и долго стоял так, уставясь на нас и содрогаясь всем телом.
— Что это было? — наконец булькнул он, робко приоткрывая одно ухо.
— Демоны бегут, — услужливо пояснил Гро. — Хлебные и мясные… В страхе.
— И винные, — добавил Эйнар, извлекая вместительную флягу.
Дальнейшая часть ужина прошла в спокойствии и усиленном чавканье. Лишенная демонов пища пришлась нашему странничку по вкусу, и он ел за троих, не забывая прикладываться к фляге, как к святому символу.
…Поздним вечером, плавно стекающим в тихую, уютную ночь я перечитывал написанное. Я снова видел Дом-на-Перекрестке, лишенный Предстоятелей, блестела ваза в руках перекупщика-ювелира, корчился у сандалий Гро Косматый Тэрч, хохотал хозяин бойцового Арчи, умирал юный послушник Хаалана со стилетом в печени, и шествовал по переулку великолепный Эйнар в сверкающих доспехах…
Чернокнижник растянулся на соломенной циновке, Эйнар привалился к стене рядом с расслабленным Гро, перебирающим струны, и из их прерывистого рокота внезапно родились слова:
Если станет слепой Цитадель на горе,
Ты услышишь: подковы стучат во дворе.
Я вернусь, я вернусь, я вернусь на заре…[1]
«Я вернусь на заре, — подумал я, бессмысленно глядя на пока еще чистый лист. — Наверное, так… куда-то вернусь, откуда-то уйду… Может быть, встречу Таргила… отыщу Лайну, или выйду на Перекресток и призову Дом. Или еще что-нибудь… Сарт Великий, шут гороховый Их Величеств Случая и Судьбы…»
Если ветер с востока приносит грозу,
Глянь в окно — и меня ты увидишь внизу.
Я вернусь, я вернусь, прилечу, приползу…
«Пой, мальчик», — подумал я, и внезапно мне показалось, что всех тех людей, кто встречался нам за последние дни вне стен Дома — что их не существует на самом деле, что они есть только здесь, в моих записях, в виде знаков на шуршащих страницах… один шорох тому назад — и мирно посапывающий чернокнижник вновь сует стилет в бок своему болтливому собрату; два шороха тому назад — и Ужас возносит ввысь орущего Арчи, или Гро топчет душу матроса в портовой таверне…
Сто шорохов тому назад — Фольнарк, Лайна, спящая на моем плече, смерть Клейрис… опустевший Дом…
Шелест страниц реальности? Поднеси горящую свечу — и…
Если вспыхнут пожары над месивом крыш,
Если выйдут на улицы полчища крыс,
Я вернусь, я вернусь, ты не бойся, малыш!…
— Чья это песня, Гро? — спросил я.
— Моего отца, — ответил Грольн Льняной Голос. — В последний раз он пел ее мне перед смертью. Я пел ее в первый раз для Клейрис… тоже перед смертью. И вот сейчас… сам не знаю — перед чем.
Если люди устанут от собственных игр,
Я вернусь, я взорвусь, я ворвусь, словно вихрь,
Я вернусь!…
— Я вернусь! — эхом отозвалось в моем мозгу, словно в пустом Доме кричал кто-то, окаменевший в упрямом сопротивлении, невидимый и незнакомый.
Куда?! Когда?…
Сколько людей до меня мучились этим же вопросом?!
Сколько — не получили ответа?!
…А потом я заснул. И проснулся только утром.
24
— Ну? — требовательно спросил я у чернокнижника, когда мы с ним вышли в коридор постоялого двора Арх-Ромшит.
— Что — «ну»? — он поспешно отвел глаза, и я не успел понять смысл их странного выражения.
— Веди меня к Таргилу.
— Не смейтесь надо мной, Великий… или вы снова испытываете вашего покорного слугу?
На миг я порадовался, что в коридоре никого нет — ни Гро, ни спящего Эйнара, ни других людей.
— Испытываю, — ответил я, пытаясь придать себе строгий и величественный вид. Боги, что я говорю?!
— Вверх по лестнице, второй ярус, — тихо прошептал он, — налево по коридору… пятая дверь. Сами же небось знаете, раз привели меня сюда!…
И я поднялся по лестнице на второй ярус, свернул налево и немного постоял перед пятой дверью, слыша гулкие толчки собственного сердца, и щеки мои горели краской стыда.
А на лестнице ожидал чернокнижник, зовущий меня Великим.
Потом я толкнул дверь и увидел Таргила.
— Ну, здравствуй, Сарт-Мифотворец, — сказал мне Таргил.
— Здравствуй, Таргил-Предстоящий, — ответил я.
Нам было о чем поговорить.
…Шалишь, Сарт, ты хоть и мой учитель, но провести себя я не дам! Тебе этот старикашка нужен живым. Тебе хочется знать, знать то, что знает он, знать — как, почему, куда… знать!
А потом ты, возможно, позволишь мне убить его. Потом, после — только вот ОН этого не позволит! Плевать он на тебя хотел, и на меня, и на всех нас — ускользнет, сволочь, ищи-свищи… неужели ты этого не понимаешь, Сарт-умница, великий учитель?!
А я ничего не хочу знать — я уже знаю! Знаю, что он — убийца Клейрис, и что я — его смерть. Сегодня. И сейчас.
Навсегда.
И кинжал я припас — тот самый, заветный, из Фольнарка, узкий и прямой, как моя дорога…
Я верну его!
Лестница предательски скрипит под ногами, и из-за угла выглядывает испуганная физиономия чернокнижника. Он пытается остановить меня, цепкие пальцы смыкаются на запястье — нет, я вырываюсь, отталкиваю его и в три прыжка оказываюсь у двери.
Два голоса доносятся из-за филенок, два голоса… один — Сарта, другой…
Я никогда не слышал ЕГО голоса. Теперь — услышал.
Что, осторожный Предстоятель Искушенного Халла — забыл запереть дверь?!
Забыл…
Чистая небольшая комнатка, и в ней — двое. Сарт оборачивается, он тянет руку, хочет что-то сказать — но я отталкиваю Учителя, потому что вижу за ним ненавистное потное лицо Таргила.
Вижу во второй раз в жизни.
И — в последний.
— За Клейрис! — и тут я спотыкаюсь и падаю.
Почему он медлит?! Проклятье!…
Я вскакиваю и снова бросаюсь на него, мельком успевая отметить, что что-то здесь не так.
Что?
Взгляд. Взгляд не тот. Не может так смотреть человек, которого сейчас будут убивать!…
— Получи!
Раздается звон. Я с удивлением обнаруживаю у себя в руке одну лишь рукоятку. Без лезвия.
Панцирь. Ну конечно, на нем панцирь!
Но шея-то у него открыта!…
…В ладонь вонзается невообразимо острая колючка, и с невольным криком я отдергиваю руку. Отдергиваю от такой беззащитной шеи проклятого Таргила!
Странно. Крови на месте укола нет. И вообще никаких следов! Но ведь боль была, я же кричал…
Таргил по-прежнему смотрит на меня своим дурацким взглядом.
— И нет Предстоятелю смерти вне его воли и желания, — бормочет он себе под нос. — Всему свое время, и мой дар еще не передан преемнику. Давай, мальчик, попытайся еще раз…
Я не стал пытаться. Я просто сел в углу и закрыл лицо руками. Горячие слезы, слезы горечи и бессилия душили меня.
Месть закончилась. Глупо и нелепо. И Учитель, которого я толкнул целую вечность тому назад, стоял и молчал, а я боялся поднять голову и увидеть его лицо…
25
…Гро затих в углу. Я прекрасно понимал чувства, владеющие им сейчас, но помочь ничем не мог. Предстоятель Хаалана говорил правду…
А в дверях тем временем уже возник Эйнар, из-за плеча которого высовывался наш приятель-чернокнижник, и долго эта немая сцена продолжаться не могла.
Молчание прервал негромкий, но спокойно-властный голос Таргила:
— Входи, Бич Божий. А ты, брат Копум, мне пока не нужен. Можешь идти…
И Копум безропотно, с низким поклоном, аккуратно закрыл дверь за вошедшим Эйнаром — естественно, сам оставшись при этом снаружи.
— Присаживайтесь, — Таргил с еле заметной улыбкой окинул взглядом всю нашу компанию. — Разговор предстоит долгий… Кстати, вы неплохо на меня поработали. Спасибо.
— Не за что, — угрюмо буркнул Эйнар.
Я не замедлил воспользоваться любезным приглашением хозяина и уселся в плетеное кресло-качалку напротив него. Эйнар, подумав, осторожно опустился на стоявший в углу продавленный диванчик, и тот жалобно застонал под такой неожиданной тяжестью.
Грольн остался, где был.
Меж тем Таргил уже извлекал непонятно откуда — из-за пазухи, что ли? — большую бутыль на ремне и, хитро подмигнув мне, водружал ее на стол в приятном обществе четырех серебряных кубков.
Эйнар заметно оживился и шумно потянул носом, когда густая кроваво-красная струя хлынула из наклоненного горлышка.
— Эстдальское мускатное? — еще не вполне доверяя своему обонянию, осведомился он.
— Семилетнее! — удовлетворенно причмокнул Таргил. — Из погребов дома Трайгров! Те самые, что в Лайхском поместье…
Нам с Эйнаром это говорило о многом, и мы понимающе-уважительно переглянулись.
Гро оставался безучастным ко всему.
— Ну, и с чего на этот раз мы начнем нашу приятную беседу? — Таргил отхлебнул вина, словно намекая на отсутствие в нем отравы.
Мы с Эйнаром поспешили последовать его примеру. Прежде чем ответить, я долго катал божественный напиток на языке, не желая примешивать к его непередаваемому терпко-сладкому букету горечь всяких слов. Но пришлось…
— Хорошее вино, Таргил… Что здесь, что тогда, в Фольнарке… Где берешь? Или боги своим Предстоятелям винный паек выдают, по бутыли на брата?
— У каждого есть свои маленькие секреты, — расплылся в улыбке Таргил. — А уж у Предстоятеля Хаалана-Сокровенного…
Я качнулся в кресле раз, другой — и резко остановился.
— Вот и поделись кое-какими, Дом тебя побери! — очень тихо произнес я, изо всех сил стараясь не отпустить его взгляд.
И не отпустил.
Таргил вздрогнул и напрягся.
— Да, этого ты боишься, искушенный Предстоятель Искушенного Халла! — так же тихо продолжил я. — Ты боишься Дома, который сам же и создал! Уж Он-то найдет способ уничтожить тебя, будь ты хоть трижды Предстоящий!… Ведь Он ненавидит тебя, правда, Таргил? Правда… Потому что это ты обрек на вечные мучения неуспокоенную душу Авэка ал-Джубб Эльри…
Я видел, как лицо Таргила постепенно бледнеет, как начинает дрожать его рука, судорожно сжимающая кубок, как капли драгоценной влаги выплескиваются на одежду и повисают на ней, подобно каплям крови.
— Смотри, Таргил! Твои руки в крови! Многие легли тебе под ноги — Авэк, Клейрис, Мифотворцы, Предстоятели — и все они были для тебя пешками, ступенями на пути к тому, чтобы стать Единственным!
И тут я понял, что допустил ошибку — потому что рука Таргила вдруг перестала дрожать, Предстоятель Хаалана с видимым облегчением расслабился и отхлебнул из кубка.
Я невольно сделал то же самое.
— Хорошо начал, Сарт, — наконец произнес он. — Хорошо, да не туда свернул с полдороги… Так что давай пройдем ее вторую половину заново — правда, я не знаю точно, как далеко простирается твоя осведомленность.
— Дальше, чем ты думаешь! Историю создания Дома-на-Перекрестке и поглощения мелких культов Пятью основными можешь опустить. А заодно и объединение Четырех против тебя и последующее изгнание из Дома… Начни с того, что Дом изгнал теперь и остальных Предстоятелей и ищет им замену. Хотя уже не возражает и против возвращения старых.
— Откуда? — хрипло спросил Таргил. — Откуда вы?…
И закашлялся.
— Мы были в Доме, — ответил за меня Эйнар. — Он нас впустил. И выпустил. Но ты, кажется, собирался отвечать на вопросы, а не задавать их.
— Ты прав, — Таргил слегка поклонился в сторону Эйнара. — Но сначала — еще один вопрос. Последний.
— Ну? — неожиданно отозвался из своего угла Гро.
— Вы знаете, что Четыре Культа объединились против меня и изгнали из Дома. А ПОЧЕМУ это произошло — вы тоже знаете?
— Потому что ты посягнул на их веру и их Перекрестки, — ответил я. — Потому что ты хотел стать Единственным.
— Чушь, — спокойно сказал Таргил. — Чушь и сплетни. Я не посягал на их веру.
Я посягнул на Дом.
…Да, мы породили Зверя, рыщущего на Перекрестках человеческих душ, и Зверь питался тем же, что и мы, и рос все быстрее. А вместе с Ним рос и Его аппетит.
Теперь все неуспокоенные души Предстоятелей, по вине Дома лишившихся своих культов, ложились кирпичами в стены того же Дома; и чем больше их было — магов, ведьм, жрецов, колдунов — тем сильнее Он становился. И требовал все больше веры, оставаясь в тени для всех, кроме нас.
А мы… Мы, пять Предстоящих, мы жили в Доме-на-Перекрестке, мы были сыты и благодушны, и нам все еще казалось, что это Дом существует для нас, а не мы — для Него.
Впрочем, мне уже не казалось.
Да, мы не голодали — но как может исхудать и зачахнуть рука или нога, если сам человек жив и здоров и ест за троих? (А в нашем случае — за пятерых!)
Дом питался и рос, рос и питался, но ни он, ни мы ничего не отдавали обратно! А зачем? Зачем истощать свои силы бестолковыми чудесами, когда ты сыт и имеешь крышу над головой? — только сейчас я понял весь ужасный смысл этого выражения!
Дом отгородил всех нас крышей от неба. И теперь никто не мог прорваться выше потолка.
А люди отдавали нам свою веру, вкладывали душу в Дом, ничего не получая взамен. И вера начала становиться привычкой. Уже мало кто помнил истинный смысл исполняемых обрядов, имена богов поминались всуе, и зачастую в пошлых и грязных случаях; многие стали ходить в храмы строго раз в неделю — словно исполняя скучную и малопонятную повинность.
И взгляды стали серыми, а души — плоскими. Что там герои — за все время существования Дома не было ни одного по-настоящему великого злодея! Так, мелочь, шваль…
Несмотря на умение Дома вынюхивать Перекрестки, приток веры не возрастал, а наоборот — неуклонно таял. Сверхъестественное покидало мир, и люди разучились верить. Их вера уже не несла той силы, которая требовалась и нам, и Дому.
Что ж, я это предвидел. Не зря я был Предстоятелем Хаалана, Отца Тайного знания. Предвидел и сумел подготовиться. Я уже понимал, что создание Дома было ошибкой, и в первую очередь — моей ошибкой. Надо было исправлять сделанное.
Давно у меня, в тайных Халловых братствах, готовились люди — много людей, целый полк Мифотворцев.
Я хотел оставить Дом без пищи — без веры его Пяти Культов, чтобы Он, так сказать, умер голодной смертью. Дело в том, что Дом-на-Перекрестке мог питаться только через нас, Его Предстоятелей. Мы были теми каналами, по которым к Нему поступала вера разных оттенков. Дом искал Перекрестки — сгустки и скопления веры — а мы поглощали их, не замечая, что Дом, в свою очередь, высасывает веру из нас, оставляя лишь малую толику.
Но… без Дома нам труднее было бы отыскивать те же Перекрестки, драться за них — и лишь мощь Дома могла без труда вырвать любой Перекресток у его прежнего хозяина.
…Мы впали в спячку. Ходили, разговаривали, ели, пили, иногда шутили или занимались любовью — но это были уже не мы! Это были части Дома, Его органы, через которые Он питался — и эти органы были неспособны сотворить хоть самое захудалое чудо, родить махонький миф, легенду, сказку — чтобы раздуть и поддержать угасающую веру.
Или, вернее, могли — но не хотели!
Тогда я и решил уйти.
Уйти из Дома.
Туда, где Он не дотянется до меня; уйти и возродить культ Хаалана Сокровенного в его прежнем, первозданном виде; возродить и не дать Ему воспользоваться новым всплеском веры.
А остальные… Пусть последуют моему примеру, если хотят называться Предстоящими, или пусть остаются в Доме и зачахнут вместе с Ним. Дом обречен — тогда я искренне верил в это — но я не хотел, чтобы вслед за Домом ушли в небытие вера, мифы, сказки, песни, храмы и обряды…
Пусть останутся — но не для Дома!
Я еще надеялся, что ошибку можно исправить. Я и сейчас надеюсь…
И я ушел.
Это было трудно, мучительно трудно, почти невозможно — снова начать жить без Дома, вне Его стен, где мощные потоки Силы сами находят тебя… Вне Дома я был бессилен. Во всяком случае, поначалу. Я с трудом находил наполовину опустошенные Перекрестки и подолгу отдыхал, вбирая в себя слабые ручейки веры, копя силы, чтобы отправиться дальше.
Но теперь я — творил! Я творил чудеса — пусть мелкие, незаметные, потому что на большее я еще не был способен вне Дома — но глаза людей вспыхивали на мгновение, и они отдавали свою веру Хаалану — а, значит, и мне!
Эта вера была моя, моя, а не Дома-на-Перекрестке!
Да и мои Мифотворцы-чернокнижники уже принялись за работу. Они…
Но я не принял в расчет остальных Предстоятелей. Вернее, я недооценил Дом. Потому что Он быстро приспосабливался.
Еще бы! Ведь у Него возник соперник…
Я.
Нет, я не отбирал веру лично у Лайны, Махиши, Трайгрина, Варны… Да я и не мог этого сделать. Мы, Предстоятели, ограничены своими культами, и вера-страх Лайны бесполезна для меня так же, как и вера-знание для Предстоящей Ахайри. Но я потянул одеяло на себя, я противостоял Дому — значит, и им тоже.
Они видели одно: я создал Дом (по крайней мере, подал идею его создания), а теперь я ушел из Дома, и мой культ быстро набирает силу.
И они испугались. Испугались того, что хитрый и коварный Таргил сделает с Четырьмя Культами то, что Пять Культов сделали со всеми остальными.
Если бы мы все ушли из Дома… Если бы. Но они остались. Они побоялись бросить такой сытный и уютный — пусть изменчивый — Дом-на-Перекрестке.
Предстоятели Дома встали против меня. Они испугались того же, что и ты, Сарт — что я стану Единственным. Вот тогда-то я и подумал, что мне придется подмять их под себя и действительно стать Единственным, чтобы противопоставить свою мощь мощи Дома.
Но я проиграл. Слишком мало сил было у меня в те дни. И если по части веры мы еще могли потягаться, то по части политики они оказались куда искушеннее Предстоятеля Искушенного Халла…
Я не буду повторяться. Вам не хуже меня известно о гонениях на культ Хаалана-Сокровенного, Отца Тайного знания.
Я выжил. И культ выжил. И понемногу, очень осторожно, мы стали восстанавливать утраченное. Там — фокус, тут — крупица чуда, потом — мученик или пророк… Мы сеяли зерна сверхъестественного, и они прорастали мифами. А когда власти ослабили давление…
Но Предстоятели Дома вновь не побрезговали моей идеей. Теперь у них тоже были Мифотворцы — пусть единицы, но специально отобранные, обученные, за плечами которых стоял Дом, с Его нюхом на Перекрестки — и эти Мифотворцы тоже пытались расшевелить людей, вернуть им веру — только вера эта шла на корм чудовищу!
Дому-на-Перекрестке.
Ты никогда не задумывался, Сарт, почему тебе и Эйнару подсказывали места, где вы должны были творить мифы? Вас выбрасывали на Перекрестки, и волны от ваших поступков захлестывали великое множество дорог! Впрочем, здесь сыграло роль и твое мастерство, Сарт — я не сбрасываю его со счетов…
А Дом все продолжает набирать силу, и если Он перейдет определенный предел — я не знаю, какой! — Он станет воистину всемогущим! Вы можете себе представить всемогущий и ненасытный — Дом?!
Я — нет.
Я боюсь…
26
— Я убивал Мифотворцев, — закончил Таргил, глядя на молчащего Грольна. — Через них я пытался ослабить Предстоятелей. И Дом. Так что руки мои действительно в крови. Убей меня, мальчик… Я устал. Убей меня, возьми мою жизнь, но и мой Дар; стань Предстоятелем Искушенного Халла, но возьми и ношу Таргила! Убей — и выйди навстречу Дому!…
Грольн вздрогнул.
— Не отвечаешь, мальчик? Ты не знаешь, что я тебе предлагаю… Тогда смотри мне в глаза — и я покажу тебе твой грядущий путь от трупа подлеца-Таргила!
Грольн, как завороженный, смотрел в страшные, немигающие глаза Предстоятеля, лоб Льняного Голоса покрылся испариной, лицо побелело, а рука с кубком (и когда он успел его взять?) задрожала, точь-в-точь как у самого Таргила несколько часов назад…
А потом Таргил отвернулся. И постаревший до неузнаваемости Гро чуть не выронил кубок и стал жадно пить из него, захлебываясь и содрогаясь всем телом.
— Я понял, Таргил, — выдохнул Гро, и голос певца сорвался на всхлип. — Я все понял.
Но я не пойду на это.
27
— Он говорил правду, — тихо и задумчиво пробормотал Эйнар, вертя в пальцах обломок стилета, больше похожий в его лапах на иголку.
Гро молча кивнул.
— Но я все равно ненавижу его, — добавил он чуть погодя.
— Да. Но не настолько, чтобы убить Таргила и взять на себя его ношу, — жестко закончил я, и Гро снова согласно кивнул.
— Не настолько, Сарт. Только люди для него ничего не значат. Это лишь пешки в его игре с Домом.
— Собственная жизнь для Таргила тоже ничего не значит, — уточнил Эйнар. — Если будет нужно, он отдаст ее так же легко, как и чужую.
Теперь кивнул я.
— А этот Дом нельзя просто сжечь? — мрачно и без особой надежды осведомился Гро.
По-моему, выражение наших лиц произвело на него большое впечатление. Он встал и нервно заходил из угла в угол.
— Но ведь можно его как-то уничтожить?! Можно или нельзя?!
— Можно.
Никто из нас не заметил, как в дверь снова проскользнул Таргил, уходивший по своим неведомым делам. Он стоял, прислонившись к косяку, и слушал. Человек, которого любой из нас (особенно — Гро) с радостью убил бы, и с которым нам, похоже, придется выступать заодно.
— Я много думал об этом, Мифотворцы. Есть одно место в Доме… Неизменная комната, где был захоронен Авэк ал-Джубб Эльри. Твоя комната, Сарт.
От этих слов меня пробрало холодом.
— Оттуда можно разрушить Дом. Но для этого должна соединиться мощь всех Пяти Предстоятелей. И ее может не хватить.
— Дом выгнал Предстоятелей, — прогудел хмурый Эйнар. — Правда, теперь Он не возражал бы пустить их обратно.
— Знаю. Он отбросил негодные органы, как деревья сбрасывают осенью пожелтевшие листья. Дом — это животное. Он не способен размышлять и делать выводы. Я лишил Предстоящих их Мифотворцев, приток веры уменьшился, и Дом выставил своих рабов вон. Теперь он ищет новых.
— Да уж, — неопределенно махнул рукой Гро. — Еще как ищет… Он пытался заменить их нами, и Ему это почти удалось. Если бы не комната Сарта…
Таргил побледнел.
— О, Небо! Предстоятели-Мифотворцы — это же идеал для Дома… Впрочем, это вообще идеал. Раньше так и было.
Я подошел к Таргилу и легонько похлопал его ладонью по щеке. Это уныние мне совсем не нравилось. Потом — сколько влезет, а сейчас…
— Слушай, Таргил, новых Предстоятелей у Дома нет, а старые — в опале. Значит, самое время найти старых. Враг моего врага…
— Я не ребенок, Сарт, — через силу усмехнулся Таргил. — Я старше тебя раз в… во много раз. Мы можем ничего не добиться, а потерять все. И не только жизнь — это было бы слишком просто. Впрочем, Грольн уже терял — из-за меня… ты, Эйнар, ты никогда ничего не боялся, ты потерял страх еще в самом начале — и не думаю, что это принесло тебе счастье. А ты, Сарт? Что ты ценишь в жизни больше всего?
— Удобные башмаки, — не задумываясь, буркнул я.
Таргил удивленно взглянул на меня и, видимо, решил, что я пошутил.
— Это потому, Сарт-Мифотворец, что ты слишком молод…
— Нет, Таргил-Предстоящий, это потому, что ты никогда не ходил далеко своими ногами, — ответил я.