Бездна голодных глаз. Рассказы — страница 21 из 25

В результате их полезной деятельности средний уровень «литературы художественной» вынужден будет опуститься до уровня «литературы массовой», а затем и до необходимого нам уровня, существенно снижающего правополушарный творческий момент и готовящего почву для последующей колонизации.

С уважением, старший наблюдатель Сикуроджи Рукх О.


Резолюция Главного Координатора Управления Колонизации:

«Документ устарел. Сдать в архив. Старшего наблюдателя Сикуроджи РукхаЪО. по причине профнепригодности перевести с понижением.

В редакторы.»

Последнее допущение господа

И сотворил Бог человека по образу своему…

(Ветхий Завет, 1-я книга Моисеева, Бытие, стих 27)


…Джошуа не помнил, как он оказался на берегу. В мозгу мелькали неясные обрывки: дорога к подземелью, запутанные тёмные переходы, фигуры в бесформенных балахонах, дымное пламя факелов – и ужасное, зловещее, но необъяснимо притягательное лицо Лучезарного, с горящими углями зрачков!..

И тут до Джошуа дошло – отныне он Посвящённый!

– С прибытием, Посвящённый! – прохрипели сзади него. Джошуа обернулся, и мир, взорвавшись, разлетелся на множество мелких осколков, ничем не связанных друг с другом.

Волосатый детина в кожаных штанах и твидовой жилетке, надетой прямо на голое тело, удовлетворенно потер правый кулак. Его приятель, ухмыляясь в нечесаную бороду, подошел к неподвижно лежащему Джошуа.

– Ты, падаль, знал, на что идешь,– тихо сказал он,– теперь молись своему Сатане!..

Над головой Джошуа взлетел лом…


– Боб, он, кажется, влип…

– Сам вижу. Вводи первое допущение.


…Над головой Джошуа взлетел лом, но рука его уже скользнула в задний карман. Дуло "магнума" ринулось навстречу ребристому железу, полетели искры, и нападающий с воплем схватился за запястье. Еще два выстрела разорвали ночную тишину, и Джошуа кинулся к стоящему в камышах мотоциклу."Судзуки" взревел и вылетел на укатанную дорогу, переехав ноги покойного верзилы. Его агрессивный напарник лежал чуть поодаль.

На втором повороте мотоцикл неожиданно занесло, и Джошуа ободрал бок о щебёнку. Проклятая машина навалилась ему на бедро, и, пытаясь выбраться, Джошуа увидел выросшую над ним закутанную до глаз чёрную тень с силуэтом короткого меча за спиной.


– Боб, его сейчас убьют. Пошли обедать.

– Заткнись, Фрэнки. Вводи второе допущение. Коэффициент достоверности пока выше критического.


…выросшую над ним чёрную тень с силуэтом короткого меча за спиной

– и в памяти Джошуа сразу всплыли годы на побережье Окинавы, узкие холодные глаза Акиро Куросавы, последнего учителя ниндзюцу из древней школы "Сумасшедшая сакура"

Джошуа опустился в привычный лотос, скручивая пальцы рук в замысловатую фигуру. Прыгнувший ниндзя налетел на выставленный большой палец и с криком боли покатился по щебёнке. За это время Джошуа снял с багажника старенький чемодан и успел переодеться в наследие покойного мастера.

Бежавшие к нему напарники погибшего, размахивавшие тандзё, кусаригма и тонфа, были встречены потоком сюрикенов и незамедлительно отправлены в нирвану. Джошуа вскочил, издав боевой клич южного Хоккайдо – и автоматная очередь заставила его снова залечь за мотоцикл. По полю, рассыпавшись цепью, к нему бежали солдаты, на ходу вставляя новые обоймы

– не менее трехсот человек…


– Боб, пошли обедать. Жрать охота.

– Ну не менять же сценарий… Давай, дорогой, вводи третье допущение.

– А коэффициент достоверности?

– Чёрт с ним! Доведём этого камикадзе до финала – получим премиальные! Давай, Фрэнки…


…не менее трехсот человек. Джошуа откатился за ближайший валун, лихорадочно разгребая землю под крайним левым выступом. Где-то здесь…

Нижняя часть камня послушно отъехала в сторону, обнажив провал тайника. Джошуа засунул руку по локоть в черную дыру, пошарил там с полминуты, и выволок на свет божий свой любимый импульсный седиментатор, подаренный Трехглазым ещё во времена Первого нашествия альтаирцев.

Огненный смерч пронёсся над замершим полем, и второй гвардейский батальон коммандос серым пеплом лёг на обугленную равнину. Зелёные береты кружились в потемневшем небе. Джошуа вытер мокрый лоб, глянул на встроенный в рукоять радиолокатор – и обессиленно сполз на спекшуюся землю. На экране чётко просматривались тридцать семь объектов, со сверхзвуковой скоростью идущих к Джошуа. Это могли быть только ядерные баллистические ракеты со спутниковых баз, и означали они только одно – конец!


– Бобби, я не могу питаться одним святым духом…

– Плевать, Фрэнки, вводи четвёртое… Этот парень меня разозлил!

– Предохранители сгорят!

– Соединяй напрямую. Погоди, я сам сяду. Ну-ка…


…Конец? Чёрта с два! Посвящение окружило Джошуа своим непроницаемым кольцом. Инициация свершилась, и горящие глаза Лучезарного вопрошали: "Помнишь ли ты, прах земли? Мир твой -- не есть мир изначальный, но мир сотворённый; есть высшие реальности, где Посвящённый сможет сам творить свою судьбу. Восстань и иди!.."

Толстый Фрэнк выругался, наклонился за упавшим предохранителем и застыл с согнутой спиной, обалдело воззрившись на возникшего в пульт-операторской закопченного Джошуа. Роберт попытался было воззвать к небесам, но был грубо схвачен за шиворот и выброшен из помещения. За ним вылетел Фрэнки, и дверь захлопнулась. Джошуа подошёл к компьютеру и сел за терминал. Он уверенно набрал нужный оператор и стал вводить новую программу. Теперь-то он начнёт с самого начала!..


"Вначале сотворил ДЖОШУА небо и землю..."

Замигали лампы под потолком, взвыли силовые трансформаторы, включилась аварийная сирена – но Джошуа упрямо продолжал…

"И сказал ДЖОШУА: да будут светила на тверди небесной, для отделения дня и ночи, и для знамений, и времён, и дней, и годов.."

Летели искры, горела изоляция, между вздыбленными волосами Джошуа проскальзывали разряды – но ничто уже не могло его остановить…

"...И сказал ДЖОШУА: да произведёт земля душу живую по роду её, и скотов, и гадов, и зверей земных по роду их. И стало так..."

Ураганы и вихри, цунами и землетрясения, катаклизмы и катастрофы – конец света не мог бы помешать ему, оборвать последнюю фразу…

"...И увидел ДЖОШУА всё, что Он создал, и вот, хорошо весьма..."

Грохот взрыва, сорвавшего дверь с петель, потряс комнату и отшвырнул Джошуа к стене. В дверном проЈме возникло нестерпимое ослепительно-белое сияние с едва различимыми в ореоле пушистыми кончиками крыльев. Сияние угрюмо прошлось по комнате, остановилось у пульта и склонилось над дисплеем.

– Высшие Реальности,– недовольно пробурчало сияние.– Нехорошо, Джошуа, нехорошо… Весьма.

Жизнь, которой не было

Это рассказ о студенте Альбере и зеленоглазой Женевьеве, это расказ о холодном море и драчливых чайках, это рассказ о журавле в небе, и синице в небе, и ветре в руке, плотно сжатой в кулак, ибо у нас в руках редко остается нечто большее; это рассказ о бутылке шампанского, откупоренной невпопад, это рассказ о зеленоглазой Женевьеве и студенте Альбере, и о жизни, которой не было.

Если вы знаете больше, то рассказывайте вы, а я буду молчать.

* * *

Дышать было скользко. Он шел по заснеженной набережной, смешно шаркая башмаками по плитам, он дышал и все не мог подобрать другого слова. Да, скользко. Иначе как назвать то ощущение, когда соленый сквозняк послушно заползает внутрь, чтобы мгновением позже стремглав ринуться вниз, в душу, в самую сердцевину, чертя на склонах замысловатые петли?

Он шел по набережной, смешно шаркая башмаками по плитам, и втихомолку посмеивался над собственной высокопарностью.

С ним это случалось реже, чем с вами, и чаще, чем со мной.

По левую руку, за парапетом, потрескавшимся от времени и усталости больше, нежели взгляды на жизнь иного старца из завсегдатаев окрестных кафешек, дрались чайки за кусок хлеба. Живая иллюстрация к призыву быть, аки птицы небесные. Небеса равнодушно взирали на драку, старцы из кафешек равнодушно взирали на молодого человека, фланирующего по набережной, а молодой человек улыбался и шел себе дальше.

Он всегда улыбался, когда был не в духе.

Привычка.

Часом раньше он отбил телеграмму отцу, в Хенинг: «Взял академический отпуск. Хандра. Нужны деньги. Твой Альбер.»

Телеграмма пошла сотрясать провода, а милая телеграфистка поправила каштановые волосы и попыталась кокетливо улыбнуться, но не успела. Трудно кокетничать со спиной, пусть даже спина эта обладает исключительной прямизной и достоинством.

Втрое большим, нежели у вас, и вдвое, чем у меня.

Обогнув новомодный мини-аттракцион, где летом всего за три монеты любой желающий мог перевернуться вниз головой и так провисеть целых три минуты, он замедлил шаг. Сгреб снег с парапета, слепил твердый, упругий – так и хотелось сказать «звонкий» – снежок, прицелился и запустил им в чаек. Не попал, прикусил губу и еще долго стоял на одном месте, думая ни о чем.

Птичьи вопли были ему аккомпанементом.

Неподалеку, сидя в инвалидном кресле на колесиках, пожилая женщина торговала газетами и журналами. Лицо женщины, на удивление миловидное, было исполнено сознания собственной важности и исключительности – хотя смысла в этом не усматривалось ровным счетом никакого: набережная пуста, и лишь иней осыпается на серую бумагу, на глянец аляповатых обложек.

Политические сплетни и красотки в бикини равны перед инеем.

– Свежие новости,– еле слышно прошептала женщина.– Свежие но…

Звук ее голоса странным диссонансом вплелся в гомон чаек и шелест ветра. Словно в феерической оратории Шнеера-младшего вдруг поперек речитатива застучала пишущая машинка. Он вздрогнул и решительно подошел к женщине в кресле, плохо понимая, зачем он это делает. Взял ближайший дайджест, заглянул в конец, туда, где обычно размещены кроссворды и гороскопы.